Восставшему в гордыне дерзновенной,

Лишенному владений и сынов,

Простертому на стогнах городов,

На гноище поруганной вселенной, —

Мне – Иову – сказал Господь:

«Смотри:

Вот царь зверей, всех тварей завершенье,

Левиафан!

Тебе разверзну зренье,

Чтоб видел ты как вне, так и внутри

Частей его согласное строенье

И славил правду мудрости моей».

И вот, как материк, из бездны пенной,

Взмыв Океан, поднялся Зверь зверей —

Чудовищный, огромный, многочленный...

В звериных недрах глаз мой различал

Тяжелых жерновов круговращенье,

Вихрь лопастей, мерцание зерцал,

И беглый огнь, и молний излученье.

«Он в день седьмой был мною сотворен, —

Сказал Господь, —

Все жизни отправленья

В нем дивно согласованы:

Лишен

Сознания – он весь пищеваренье.

И человечество издревле включено —

В сплетенье жил на древе кровеносном

Его хребта, и движет в нем оно

Великий жернов сердца.

Тусклым, косным

Его ты видишь.

Рдяною рекой

Струится свет, мерцающий в огромных

Чувствилищах.

А глубже, в безднах темных,

Зияет голод вечною тоской.

Чтоб в этих недрах, медленных и злобных,

Любовь и мысль таинственно воззвать,

Я сотворю существ, ему подобных,

И дам им власть друг друга пожирать».

И видел я, как бездна Океана

Извергла в мир голодных спрутов рать:

Вскипела хлябь и сделалась багряна.

Я ж день рожденья начал проклинать.

Я говорил:

«Зачем меня сознаньем

Ты в этой тьме кромешной озарил

И, дух живой вдохнув в меня дыханьем,

Дозволил стать рабом бездушных сил,

Быть слизью жил, бродилом соков чревных

В кишках чудовища?»

В раскатах гневных

Из бури отвечал Господь:

Кто ты,

Чтоб весить мир весами суеты

И смысл хулить моих предначертаний?

Весь прах, вся плоть, посеянные мной,

Не станут ли чистейшим из сияний,

Когда любовь растопит мир земной?

Сих косных тел алкание и злоба —

Лишь первый шаг к пожарищам любви...

Я сам сошел в тебя, как в недра гроба,

Я сам томлюсь огнем в твоей крови.

Как Я – тебя, так ты взыскуешь землю.

Сгорая – жги!

Замкнутый в гроб – живи!

Таким Мой мир приемлешь ли?

– «Приемлю...»

Праху – прах. Я стал давно землей:

Мною

Цвели растенья, мною светило солнце.

Всё, что было плотью,

Развеялось, как радужная пыль —

Живая, безымянная.

И океан времен

Катил прибой столетий.

Вдруг

Призыв Архангела,

Насквозь сверкающий

Кругами медных звуков,

Потряс вселенную —

И вспомнил себя

Я каждою частицей,

Рассеянною в мире.

В трубном вихре плотью

Истлевшие цвели в могилах кости.

В земных утробах

Зашевелилась жизнь.

А травы вяли,

Сохли деревья,

Лучи темнели, холодело солнце.

Настало

Великое молчанье.

В шафранном

И тусклом сумраке земля лежала

Разверстым кладбищем.

Как бурые нарывы,

Могильники вздувались, расседались,

Обнажая

Побеги бледной плоти: пясти

Ростками тонких пальцев

Тянулись из земли,

Ладони розовели,

Стебли рук и ног

С усильем прорастали,

Вставали торсы, мускулы вздувались,

И быстро подымалась

Живая нива плоти,

Волнуясь и шурша.

Когда же темным клубнем,

В комках земли и спутанных волос

Раскрылась голова

И мертвые разверзлись очи, – небо

Разодралось, как занавес,

Иссякло время,

Пространство сморщилось

И перестало быть.