У великого моря Хвалынского,

Заточенный в прибрежный шихан,

Претерпевый от змия горынского,

Жду вестей из полуношных стран.

Всё ль как прежде сияет – несглазена

Православных церквей лепота?

Проклинают ли Стеньку в них Разина

В воскресенье в начале поста?

Зажигают ли свечки, да сальные

В них заместо свечей восковых?

Воеводы порядки охальные

Всё ль блюдут в воеводствах своих?

Благолепная, да многохрамая...

А из ней хоть святых выноси.

Что-то, чую, приходит пора моя

Погулять по Святой по Руси.

Как, бывало, казацкая, дерзкая,

На Царицын, Симбирск, на Хвалынь —

Гребенская, Донская да Терская

Собиралась ватажить сарынь.

Да на первом на струге, на «Соколе»,

С полюбовницей – пленной княжной,

Разгулявшись, свистали да цокали,

Да неслись по-над Волгой стрелой.

Да как кликнешь сподрушных – приспешников:

«Васька Ус, Шелудяк да Кабан!

Вы ступайте пощупать помещиков,

Воевод, да попов, да дворян.

Позаймитесь-ка барскими гнездами,

Припустите к ним псов полютей!

На столбах с перекладиной гроздами

Поразвесьте собачьих детей».

Хорошо на Руси я попраздновал:

Погулял, и поел, и попил,

И за всё, что творил неуказного,

Лютой смертью своей заплатил.

Принимали нас с честью и с ласкою,

Выходили хлеб-солью встречать,

Как в священных цепях да с опаскою

Привезли на Москву показать.

Уж по-царски уважили пыткою:

Разымали мне каждый сустав

Да крестили смолой меня жидкою,

У семи хоронили застав.

И как вынес я муку кровавую,

Да не выдал казацкую Русь,

Так за то на расправу на правую

Сам судьей на Москву ворочусь.

Рассужу, развяжу – не помилую, —

Кто хлопы, кто попы, кто паны...

Так узнаете: как пред могилою,

Так пред Стенькой все люди равны.

Мне к чему царевать да насиловать,

А чтоб равен был всякому – всяк.

Тут пойдут их, голубчиков, миловать,

Приласкают московских собак.

Уж попомнят, как нас по Остоженке

Шельмовали для ихних утех.

Пообрубят им рученьки-ноженьки:

Пусть поползают людям на смех.

И за мною не токмо что драная

Голытьба, а казной расшибусь —

Вся великая, темная, пьяная,

Окаянная двинется Русь.

Мы устроим в стране благолепье вам, —

Как, восставши из мертвых с мечом, —

Три угодника – с Гришкой Отрепьевым,

Да с Емелькой придем Пугачем.

Вся Русь – костер. Неугасимый пламень

Из края в край, из века в век

Гудит, ревет... И трескается камень.

И каждый факел – человек.

Не сами ль мы, подобно нашим предкам,

Пустили пал? А ураган

Раздул его, и тонут в дыме едком

Леса и села огнищан.

Ни Сергиев, ни Оптина, ни Саров —

Народный не уймут костер:

Они уйдут, спасаясь от пожаров,

На дно серебряных озер.

Так, отданная на поток татарам,

Святая Киевская Русь

Ушла с земли, прикрывшись Светлояром...

Но от огня не отрекусь!

Я сам – огонь. Мятеж в моей природе,

Но цепь и грань нужны ему.

Не в первый раз, мечтая о свободе,

Мы строим новую тюрьму.

Да, вне Москвы – вне нашей душной плоти,

Вне воли медного Петра —

Нам нет дорог: нас водит на болоте

Огней бесовская игра.

Святая Русь покрыта Русью грешной,

И нет в тот град путей,

Куда зовет призывный и нездешной

Подводный благовест церквей.

Усобицы кромсали Русь ножами.

Скупые дети Калиты

Неправдами, насильем, грабежами

Ее сбирали лоскуты.

В тиши ночей, звездяных и морозных,

Как лютый крестовик-паук,

Москва пряла при Темных и при Грозных

Свой тесный, безысходный круг.

Здесь правил всем изветчик и наушник,

И был свиреп и строг

Московский князь – «постельничий и клюшник

У Господа», – помилуй Бог!

Гнездо бояр, юродивых, смиренниц —

Дворец, тюрьма и монастырь,

Где двадцать лет зарезанный младенец

Чертил круги, как нетопырь.

Ломая кость, вытягивая жилы,

Московский строился престол,

Когда отродье Кошки и Кобылы

Пожарский царствовать привел.

Антихрист-Петр распаренную глыбу

Собрал, стянул и раскачал,

Остриг, обрил и, вздернувши на дыбу,

Наукам книжным обучал.

Империя, оставив нору кротью,

Высиживалась из яиц

Под жаркой коронованною плотью

Своих пяти императриц.

И стала Русь немецкой, чинной, мерзкой.

Штыков сияньем озарен,

В смеси кровей Голштинской с Вюртембергской

Отстаивался русский трон.

И вырвались со свистом из-под трона

Клубящиеся пламена —

На свет из тьмы, на волю из полона —

Стихии, страсти, племена.

Анафем церкви одолев оковы,

Повоскресали из гробов

Мазепы, Разины и Пугачевы —

Страшилища иных веков.

Но и теперь, как в дни былых падений,

Вся омраченная, в крови,

Осталась ты землею исступлений —

Землей, взыскующей любви.