Что шли именно за этим и знали наверняка, что все нужное КГБ находится здесь, свидетельствует, в частности, тот факт, что обычного в таких случаях одновременного обыска по месту прописки обыскиваемого не производилось. На это же указывает и то обстоятельство, что после обыска допроса не последовало. Так были довольны захватом всего, что о допросе просто забыли.

Именно такое поведение типично для преступника. Придя на место, где предполагается нахождение улик, он хватает их и исчезает.

Я сидел за «Нашими Буднями» и только собрался поставить последнюю подпись, как раздался телефонный звонок. Звонил Владимир Слепак. Сообщил: час назад, т. е. в 6 часов вечера 15-го марта «взяли» Анатолия Щаранского.

Да, да! Именно «взяли»! Как брали в свое время Александра Гинзбурга. Восемь упитанных, хорошо натренированных «молодцов» в подъезде набрасываются на невысокого интеллигентного вида человека, заведомо безоружного и не собирающегося сопротивляться или бежать, вывертывают ему руки, впихивают в машину и стремительно отъезжают. При этом не произнесено ни слова, не предъявлено никаких документов, дающих право на арест. Два иностранных корреспондента и Владимир Слепак, находившиеся рядом, остались в полном недоумении — что они видели: арест или похищение человека бандитами-террористами?

Не знаю, удалось ли мне хоть в небольшой мере дать почувствовать атмосферу, в которой мы жили, в какой и сейчас живут мои друзья. Страшная страна. Жуткие порядочки.

Чем так ненавистны властям Хельсинкские группы? Только одним. Они решили говорить и говорят о советской жизни только правду. Советский человек приучен говорить о действительности языком официальной пропаганды. Рассказ о том, какова она реально, объявляется клеветой. Ни один суд не станет проверять факты, если вы обвинены в клевете на советскую действительность. До каких жутких несоответствий с реальностью может доходить рассказ, показывают «письма трудящихся Сталину» в 30-ые — 40-ые годы. Как раз тогда, когда целые села вымирали от голода, особенно на Украине и на Северном Кавказе, Сталину, по его же указке, писали о зажиточной и счастливой колхозной жизни. Миллионы умирающих от голода людей подписывали эту невероятную ложь, и все газеты публиковали ее. Этот же порядок СССР пытается ввести и на международной арене.

Страна, которая совершенно не считается с «Всеобщей Декларацией прав человека», фактически не признает ее, попирает все права человека, не выполняет ни одного из добровольно принятых обязательств в гуманитарной области, страна, которая дожила до того, что подвергает цензуре уже не только свои, но и иностранные книги, заявляет, что именно в ней соблюдаются все права человека. И Запад начинает привыкать к этой лжи и потакать ей. Борис Стукалин не стесняясь, в присутствии многочисленных корреспондентов и издателей, заявляет, что конфискация в Москве на выставке книг, более 40 западных изданий, есть показатель наличия свободы печати в СССР. Некоторые представители Запада опускаются до того, что выносят благодарность Советскому Союзу за лучший доклад по правам человека (постановление комитета прав человека ООН).

Вот эту идиллию и нарушили Хельсинкские группы. Отказавшись повторять пропагандистскую ложь, они публиковали и публикуют правдивую информацию о жизни в Советском Союзе. Власти обрушили на них удар, стремясь принудить их к молчанию. Для этого применены разные методы. В Москве, где находятся дипломатические представительства и много иностранных корреспондентов, действовали помягче — пятерых отпустили в эмиграцию — М. Бернштам, В. Рубин, Л. Алексеева, Ю. Мнюх, С. Пеликанов. Одного угрозой лишения работы принудили «добровольно» выйти из состава Группы — А. Корчак. Одного лишили гражданства во время заграничной поездки — П. Григоренко. Четырех по суду отправили в ссылку — М. Ланда, А. Марченко, А. Подрабинек, В. Слепак. Четырех осудили на заключение, но одному из них — Феликсу Сереброву — дали небольшой срок — 1 год. Трое получили огромные сроки — А. Гинзбург — 8 лагеря, 5 ссылки; Ю. Орлов — 7 лагеря, 5 ссылки; А. Щаранский — 13 лет тюрьмы и лагеря. Недавно арестован Виктор Некипелов. Таким образом, группа, имевшая в своем первоначальном составе 11 человек, за три года потеряла 15, то есть репрессиям подверглись не только все члены-учредители, но и часть пришедших на смену репрессированным.

Но еще большему удару подверглись Национальные Хельсинкские группы. Литовская, Грузинская и Армянская вынуждены были вновь восстанавливаться; Украинская выстояла, но с какими потерями! Двое — Л. Лукьяненко и О. Тихий — осуждены каждый на 10 лет тюрьмы и лагеря особого режима и 5 ссылки; трое — М. Маринович, М. Матусевич и М. Руденко — на 7 лагеря и 5 ссылки; двое — В. Овсиенко и Ю. Литвин — каждый по 3 лагеря и 5 ссылки; Василь Стрильцыв — 1,5 года лагеря; П. Винс — отбыл 1 год лагеря и отпущен в эмиграцию. Если к этим девяти добавить меня, лишенного советского гражданства, двух отпущенных в эмиграцию (Нина Строката и Святослав Караванский), а также пять арестованных и находящихся под следствием в КГБ — О. Бердник, Петро Разумный, Петро и Василь Сичко (отец и сын), Василь Стрильцыв — то потери (17 человек) оказываются больше первоначального состава группы (11 человек). Украинская, как и Московская группа продолжает жить только за счет самовосстановления, но в Московскую группу возвращается часть ранее выбывших. Уже вернулись трое — М. Ланда, Ф. Серебров, А. Марченко. У Украинской группы на это никаких надежд. Она может рассчитывать только на новое пополнение. Жестокость репрессий против членов группы на то и рассчитана, чтобы запугать возможные резервы. Однако, пока эта тактика правительства терпит провал. Продолжает действовать не только Московская группа. Восстанавливаются Литовская, Армянская, Грузинская. Живет и Украинская.

Заканчивая рассказ о неравной героической борьбе моих друзей по Хельсинкским группам, я не могу не сказать, что естественный союзник этих групп — западные правительства, по сути, остались сторонними наблюдателями этой героической борьбы. Отдав Советскому Союзу все, что он хотел получить, сделав столь огромные уступки, западные правительства не имеют мужества потребовать от СССР выполнения обещаний, который он дал в обмен на политические реалии. Если Советский Союз не будет выполнять свои обязательства, западным странам не только бессмысленно, но и вредно признавать все другие постановления Заключительного Акта. В такой ситуации Заключительный Акт может служить только целям подготовки советской агрессии в Западную Европу. Поэтому западные страны должны потребовать, чтобы Советский Союз предоставил полную свободу для своих граждан наблюдать за выполнением Хельсинкских соглашений. Для этого должны быть немедленно освобождены находящиеся в заключении и ссылках члены Хельсинкских групп и объявлена всеобщая политическая амнистия. В противном случае Хельсинкские договоренности должны быть расторгнуты и Запад обязан потребовать созыва мирной конференции.

Рассказ мой о жизни простой, усложненной временем, бурным и тяжким, по сути, закончен, но я не могу отбросить перо, не сказав еще раз о людях, с которыми вместе боролся в послеармейский период своей жизни.

Я часто задумываюсь, почему мне так тяжко в эмиграции. Я уехал бы на Родину, даже если бы знал, что еду прямо в психиатричку. В чем тут дело? Ведь не в том, что здесь плохо. Америка прекрасная страна. Об этом я еще скажу в конце. Материальные условия несравнимо лучше, чем были в Советском Союзе. И люди, как я думаю, в основном, везде хорошие. И политический строй — дай Бог и нам такого. Чего же мне здесь не хватает?

Теперь я ответ уже знаю совершенно точно. Не хватает того человеческого «микроклимата», в котором я жил, который чувствовал даже из психушки. Я и моя семья постоянно общались с людьми, у которых звучала струна, созвучная той, что звучала в нашей собственной груди. Эти люди были везде. Мы научились их узнавать даже среди незнакомых. Вот эпизод. В Россоши садимся в поезд, в общий вагон. Свободно. Мы втроем занимаем отсек на 8 человек. Время вечернее, поезд постукивает колесами, и мы незаметно засыпаем. Просыпаемся от того, что купе наше, как и весь вагон, до отказа набит людьми. Это Воронеж. Шум, гвалт, все стараются как-то устроиться. Мы теснимся, приглашаем ближайших присаживаться. Вдруг в этой толчее и гаме громкий смешливый голос: «Теперь бы уборную закрыть и пить не давать и… родная обстановка, как в „Столыпине“*. В ответ, дружный, понимающий смех. Поезд движется. Все постепенно утрясается. Появляются собеседники, возникают взаимные симпатии, вскоре вокруг нас уже компания таких, кто узнал нашу фамилию и из иностранного радио знает все о ней. Одну пару, не имеющую где остановиться в Москве, мы пригласили к себе. Ночуют у нас. Разъезжаемся друзьями и устанавливается постоянная связь.