Таким образом, руководства, в общепринятом значении этого слова, не было. Уполномоченные поселков — рядовые люди. Притом, часто сменяемые. Дежурная в Москве группа избирает организационного распорядителя, но власть его ограничена: назначить время сбора, назначить людей, которые разносят адресатам почту, прибывшую от крымских татар. Назначить тех, кто пишет отчет или информацию. Подписывается же отчетный документ всеми членами группы.

Поэтому, сколько не было судов, КГБ даже при его изощренности не могло никому приклеить ярлык руководителя, организатора, и вынуждено было только выражать сомнение по поводу установленного самими татарами названия своих уполномоченных. Следователи по этому поводу писали: «такой-то, будучи послан в Москву в качестве так называемого народного уполномоченного, подписал документы, содержавшие клеветнические измышления…» и т. д.

Массовость и организованность движения заставили правительство отступать, маневрировать, лгать, делать кажущиеся уступки. Трижды комиссия Политбюро ЦК КПСС принимала делегации крымских татар, выслушивала их и… оставляла, по сути, все по-старому. Последний раз делегацию крымских татар принимали в связи с указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 сентября 1967 года. Это был самый лживый, самый лицемерный указ из всех изданных по крымским татарам. Начинался указ далеко идущим заявлением о том, что крымские татары были необоснованно обвинены в измене родине и что это обвинение должно быть снято, но тут же снятие обосновывается тем, что в жизнь вошло поколение, не знавшее войны. Но самая большая подлость состояла в том, что указом крымские татары, походя были лишены права на свою нацию. О них написали: «граждане татарской национальности, ранее проживавшие в Крыму». С таким же успехом можно написать: «граждане татарской национальности, пока что проживающие в Венгрии». Верхом же подлейшего лицемерия явилось то, что указом, объявляющим политическую реабилитацию, навечно закреплено изгнание крымских татар из Крыма. И сделано подло, лживо, по-шулерски. Во второй части Указа сказано, что гражданам татарской национальности, ранее проживавшим в Крыму, разрешается проживать по всей территории Советского Союза, с учетом паспортных правил. А в паспортных правилах, как потом выяснилось, записано, что крымским татарам нельзя селиться в Крыму.

Крымские татары почувствовали подвох сразу, как только прочли Указ. Настораживало и упоминание о паспортном режиме и то, что изменниками их признали перед всем Советским Союзом, а снимают обвинение, публикуя Указ в местной прессе. В связи со всем этим крымские татары потребовали новой встречи с представителями Политбюро. И встреча состоялась. Политбюро послало на встречу тройку во главе с Андроповым, в составе генерального прокурора Руденко и министра внутренних дел Щелокова. Получалось: в составе комиссии только представители органов принуждения. Четвертый член комиссии — секретарь ПВС Георгадзе картину изменить не мог. Поэтому, как только все уселись, и Андропов намерился начать разговор, поднялся один из крымских татар и спросил: «Тов. Андропов! Вы здесь присутствуете как кандидат в члены Политбюро или как председатель КГБ?»

— А какая разница? — усмехнулся Андропов.

— Разница, — сказал крымский татарин. — Если Вы здесь, как председатель КГБ, мы разговаривать с Вами не будем. Поднимемся и уйдем.

— Ну, само собой понятно, я здесь по поручению Политбюро и от его имени.

Крымские татары остались. Разговор был лицемерный. Андропов и Щелоков утверждали, что упоминание о паспортных правилах не имеет никакого практического значения.

На естественный вопрос — почему же для русских и украинцев нет такого закона — ничего внятного не ответили.

В заключение представители крымских татар спросили, могут ли они собрать людей по определенным районам, чтобы рассказать о состоявшихся переговорах.

— Да, безусловно, — сказал Андропов. — Я дам указания на места выделить вам необходимые помещения и не препятствовать проведению собраний.

Это тоже была ложь. Местные власти получили указания: ни в коем случае не разрешать крымским татарам провести собрания. Поэтому в ответ на просьбы крымских татар, со ссылкой на Андропова, власти или уклонялись от ответа или оттягивали его — ничего определенного не отвечали. Тогда крымские татары в ультимативной форме сообщили властям, что если не дадут помещений, они соберутся на открытом воздухе, на площади Навои в Ташкенте, т. к. представители обязаны отчитаться перед народом. Власти помещения не дали, и крымские татары, съехавшиеся со всего Узбекистана, устроили на площади Навои большой митинг, который власти пытались разогнать. Были произведены задержания, но по требованию толпы, окружившей милицию, все были освобождены. Власти не рискнули на столкновение.

Таким образом, не только московские интеллектуалы, Украина, Литва, Ташкент открыто демонстрировали, что они не желают терпеть и дальше произвол. Но и власти, боясь идти на уступки, решили наступать. 1968 год пришел под знаком обоюдной активности — и правозащитников и властей. Разведывательные и партизанские бои отходили на второй план. Надвигалось встречное сражение. Оно началось, как я уже писал, со сражения за гласность в связи с судом над четверкой — Галансков, Гинзбург и др. Сражение было выиграно с большими моральными потерями для властей и с приобретением значительного числа союзников для нас. Мы сразу же после процесса попытались закрепить и развить наш успех. Каждый действовал соответственно своему разумению и возможностям. Мы с Костериным решили нанести удар престижу нашего партийно-государственного руководства на международной арене: написали письма в адрес готовящегося международного совещания коммунистических и рабочих партий. Почему был избран этот адресат?

Во— первых, советское руководство чрезвычайно чувствительно к международному общественному мнению. Значит простая публикация в иностранной прессе уже принесет плоды.

Во— вторых, открытое разоблачение произвола, творимого КПСС после 20 съезда, будет вынуждать «братские» партии требовать от КПСС изменения ее внутренней политики. В противном случае они компрометируют себя, саморазоблачаются, как сталинисты.

И наконец, в-третьих. Мы сами еще не оторвались от коммунизма. Верили в «настоящий» коммунизм и своими письмами хотели помочь его строительству и избавлению от «переродившихся» партийных вождей. И мы с Костериным написали аналогичные письма и отправили их адресату 13.2.68 г. В тот же день 12 чел., в том числе Петр Якир, Виктор Красин, Алексей Костерин, Сергей Писарев и я, послали Будапештскому совещанию телеграмму с просьбой выразить протест против беззаконных осуждений в СССР. Ни на письма, ни на телеграмму ответа не последовало, если не считать ответом то, что мое письмо оказалось подшитым в моем обвинительном деле. И это, несмотря на то, что я получил в марте уведомление о вручении письма. Но чудеса с моим письмом не закончились на этом.

Когда письмо мне предъявили, я спросил у следователя: «А на каком основании оно у Вас? Почему его изъяли. Ведь я писал в ЦК братской партии, а не в антисоветскую организацию».

— А у него содержание антисоветское.

— Откуда же Вы узнали содержание? Вскрыли письмо, нарушив тайну переписки?

И тогда мне был показан любопытный документ. Акт, составленный двумя работниками почты. В акте было указано, что при перемещении корреспонденции по транспортеру, упаковка моего письма была нарушена, и они, прочитав мое письмо, увидели, что оно антисоветское по содержанию и передали его в КГБ.

— А на каком основании они читали чужое письмо? — спросил я.

Следователь замялся, начал мямлить что-то невразумительное.

Я потребовал бумагу и написал заявление прокурору, чтобы он возбудил дело против двух почтовых служащих, нарушивших закон о сохранении тайны переписки. Но… заявления от сумасшедших не принимаются.

— От каких сумасшедших? — спросите Вы. — Ведь это же было во время следствия, когда никто сумасшедшим признать меня не мог.