— ударить по попытке ошельмования автора смелой для наших условий, правдивой книги и одновременно

— вскрыть причины разгрома советских войск в начале войны и указать на виновников этого.

Такая двуединая цель вытекала из того, что Некрич в своей работе не поставил всех точек над «i». И его никто за это не ругал. Основная масса историков и военных понимали, как трудно в подцензурном издании написать работу о войне, которая читалась бы не под звуки «Гром победы раздавайся…» А Некрич первым попытался дать правдивый очерк начального периода войны, но для этого ему пришлось, идя на уступки цензуры, сглаживать острые углы, кое-что не договаривать, кое о чем умалчивать. Ведь считали «лиха беда начало». Потом, когда эта книжка займет прочное место на библиотечных полках, можно будет в других работах договорить недоговоренное здесь. Именно поэтому на обсуждении книги в 1965 году все высказывались только в ее защиту. Но имевшиеся в ней недостатки от этого не исчезли. И теперь, когда на книгу совершено предательское нападение, когда против нее выдвинуты лживые обвинения, защищать ее именно из-за допущенных в ней недоговоренностей и умолчаний стало почти невозможно. Любое лживое нападение надо разоблачать, противополагая полную правду, в ее полном и ничем неприкрытом виде.

Надо было написать письмо, которое уничтожало бы не только лживую статью, но и ее авторов, и показывало бы полную бездарность руководителей страны и армии, их преступно-безмозглое руководство подготовкой к войне и самой войной. Чтобы достичь этого, я применил такой «трюк». Тщательно разобрав статью и показав, что она не содержит критики книги, а лишь голословно ее облаивает, показав полную неквалифицированность авторов, я предложил читателю на время забыть и статью и книгу, и вспомнить вместе со мной что же действительно происходило на фронте в то страшное время.

И я дал свое сжатое описание начального периода войны и анализ причин разгрома наших войск. Причины были даны выпукло, обнаженно. Спорить против них в такой постановке было невозможно. Но в этом и была защита книги Некрича, т. к. при внимательном сравнении каждый мог видеть, что Некрич в более завуалированной форме дал те же причины. Одну причину только обошли мы оба. Не знаю, видел ли ее Некрич в то время. Что же касается меня, то я обошел ее сознательно. Назвав ее, я очутился бы в психтюрьме немедленно. Эта причина — большое число не желающих воевать за советский строй.

Такого умопомрачительного количества пленных не могло бы быть, если бы эти люди не хотели сдаваться в плен. Партия своей политикой террора против трудящихся города и деревни довела массы людей до того, что они предпочитали плен жизни в такой стране. Тогда этот вывод я сделал, только задумавшись над цифрой пленных. Я в то время еще не знал того, что мне известно теперь — того, что военнопленные предпочитали смерть возвращению на родину, что советские войска с помощью союзников целые операции проводили для того, чтобы возвратить «любимой» родине ее «заблудших» сынов.

Но вернемся к нашему повествованию.

На рассвете 22 июня фашистская Германия обрушила мощный удар своими заблаговременно отмобилизованными и сосредоточенными вблизи советских рубежей вооруженными силами на войска западных приграничных военных округов СССР. Еще не успели заглохнуть гремевшие многие годы по всей стране лозунги: «Ни пяди своей земли не отдадим!», «На удар ответим двойным и тройным ударом!», «Воевать — на чужой территории!», «Воевать — малой кровью!», — а на дорогах нашей родины уже слышался грохот кованых сапог и лязг гусениц вражеских танков, ревели и завывали фашистские самолеты, бомбя и штурмуя авиацию на аэродромах, войска, военно-морской флот, города и села нашей страны.

Это был удар неимоверной силы. Но еще страшней — было моральное потрясение.

Советские люди, чтобы сделать оборону своей страны неприступной, многие годы урезали свои потребности, отказывая себе даже в самом необходимом, и верили, что возможному нападению врага создана несокрушимая преграда.

«.Нерушимой стеной, обороной стальной —

Разгромим, уничтожим врага!»

пели мы и верили, что так и будет. Но вот началась война, и с первых же ее часов мы увидели, что вся наша вера была миражем, что на самом деле, перед лицом вооруженного до зубов врага, мы оказались совершенно беззащитными.

Те, кто не пережил страшных событий первых месяцев войны, пусть знают, что преодолевать моральный надлом не легче, чем идти с противопехотной гранатой и бутылкой с горючей смесью на танк врага. Первыми успехами гитлеровцы обязаны не только, а может и не столько внезапности своего нападения, сколько крушению в нашей армии и в нашем народе иллюзии о будто бы высокой обороноспособности нашей страны. В действительности же происходило вот что.

Группа гитлеровских армий «Центр», действовавшая на направлении главного удара, за первые два дня продвинулась больше, чем на 200 километров. За эти же два дня была окружена Белостокская группировка наших войск, в состав которой входило более половины всех войск Западного особого военного округа (ЗОВО). На пятый день головные части группы армий «Центр» вышли к Минску, а на восьмой в районе этого города было завершено окружение еще одной крупной группировки советских войск.

К исходу третьей недели фашистские армии на этом направлении стояли у ворот Смоленска, завершив еще одно окружение значительных наших сил. Типпельскирх сообщает, что только на этом направлении в период с 22 июня по 1 августа 1941 года гитлеровцами взято в плен около 755 тысяч человек, захвачено свыше 6.000 танков и более 5.000 орудий (К. Типпельскирх «История второй мировой войны», М., 1956, стр. 178–184 т 186). Соответствующих сведений по данным советского командования наша печать не публиковала. Имеется лишь сообщение маршала Советского Союза А.А. Гречко о том, что на всем советско-германском фрон-те «противнику удалось за три недели войны вывести из строя 28 наших дивизий, свыше 70 дивизий потеряли от 50 процентов и более своего состава в людях и боевой технике» («Военно-исторический журнал № 6, за 1966 г.).

Даже если признать, что Типпельскирх преувеличивает, то и в этом случае не может возникнуть никакого сомнения, что налицо — сокрушительнейший разгром всей нашей армии прикрытия (из 170 дивизий свыше 100 за три недели войны либо разгромлены, либо понесли потери, приведшие их в небоеспособное состояние).

За 24 суток (до 16 июля — дня занятия гитлеровцами Смоленска) германские фашистские войска прошли 700 километров, считая по прямой, а не по дорогам. При этом они разгромили войска ЗОВО и подходившие им на помощь резервы и заняли очень выгодное для дальнейших действий стратегическое положение. Наш Юго-западный фронт (бывший Киевский особый военный округ), войска которого удовлетворительно управляемые командованием и штабом фронта, проявили подлинные чудеса героизма и, серьезно затормозив наступление группы фашистских армий «Юг», вели в это время бои далеко к западу от Днепра, — в результате выхода противника в район Смоленска, оказался под угрозой удара во фланг и тыл с севера. Именно с этого времени над Юго-западным фронтом начала все более грозно нависать опасность той трагедии, которую с полным основанием можно признать самой крупной катастрофой Великой Отечественной войны — Киевского окружения наших войск.

Вопрос об этом окружении выходит за рамки данного, по необходимости несколько разросшегося, письма в редакцию, но я не могу не сказать о том, что с 16 июля, когда угроза самого страшного достаточно отчетливо потребовала эффективных мер, до начала развязки под Киевом прошло тридцать восемь дней, но за это время не было сделано ничего реального. Хуже того, все делалось, как нарочно, на руку противнику. Командование и штаб Юго-западного фронта понимали, что над руководимыми ими войсками нависает грозная опасность, и пытались ей противодействовать, но бездарными распоряжениями тогдашнего Верховного главного командования все разумные фронтовые мероприятия отменялись, а войска фронта, в конечном счете, были поставлены в условия полной невозможности оказать врагу эффективное сопротивление.