В: Давай немножко свободных ассоциаций. Что у тебя ассоциируется со шпионскими навыками? Закрой глаза и дай волю воображению…

М: Первое, что приходит в голову, на могиле философа Григория Сковороды написано: «Мир меня ловил, но не поймал». Т. е. жизнь как некоторая адаптация в чужой среде, будучи шпионом. Зная, какой я на самом деле, но мимикрируя, чтобы приспособиться, чтобы не быть опознанным. На эту тему освоил изощренные методики… Я сейчас возбужденным себя чувствую, азарт меня захватывает… Ну да, шпион — он не то чем кажется на самом деле, надо быть незаметным. Издавна за собой замечено, что как только я проявляюсь таким, каков я есть — происходят какие-то неприятности, т. е. присущая мне, например яростность… если я выражаю ее,… там шум-гам… Однажды у меня был эпизод, когда я занимался в группе, где мы занимались танцами и звучанием. Задача была четко поставлена: раскрыться под музыку и отдаваться тому, что идет, движение, звучание… В итоге я с огромным удовольствием так во всю глотку орал, что напрочь заблокировал прочих участников. После этого туда приходила милиция, соседи пожаловались. Когда я начал заниматься боевыми искусствами, работа в контакте, с выплеском негатива, энергии уничтожения, которая во мне сидит, я почувствовал: «Ну, слава Богу, теперь я могу делать то, что обычно не могу делать», т. е. тоже тема, которая обычно камуфлируется. Сейчас я занимаюсь чем-то не очень традиционным, хотя для меня достаточно естественно. Об этом тоже не могу говорить прямо, это та же групповая работа. В своей работе с людьми, я работаю в психологической службе, на вопросы о моей подготовке вынужден камуфлировать ответ. Хотя ничего вроде в этом страшного нет, но в тоже время у меня есть опасения быть опознанным как «чужак». В семье тоже у меня ощущение было, в родительской семье, что я чужой на этой площадке. Тоже проблема с адаптацией и перевода с моего языка на их… Мои ценности и ценности людей не совпадают, поэтому я держусь в стороне…

В: А с чем ассоциируются преследователи?

М: Есть постоянная опасность раскрытия того, что я не правильный и не соответствую нормам. Это опасность с одной стороны, а с другой стороны — необходимость быть раскрытым. Я знаю, что мне нужно идти в мир, т. е. это висит надо мной, что рано или поздно я должен быть открытым, я этого боюсь по двум аспектам. Во-первых, я не знаю внешней реакции на меня, во-вторых, я не знаю себя: «А что откроется?!» Вот в этом есть опасность. Во сне меня выволокли силой на белый свет, наверно, потому я и сопротивляюсь.

В: А с чем ассоциируется большое здание?

М: Большое здание? Во сне не было…, а сейчас… с одной стороны, как я сказал — дворец, с другой стороны — общественное какое-то помещение, административное. Дворец — это некая тема благосостояния материального, желанного для меня, наверное, так. А административное помещение — это квинтэссенция социального устройства. Которое меня отталкивает, но с другой стороны я, зная, что мне туда надо идти. И видимо, поэтому я туда проникаю тайным образом в качестве шпиона. Вроде я там, а в тоже время сохраняю нечто, свою тайну.

В: А с чем ассоциируется поведение ребенка?

М: Ну там возникает явный присущий мне механизм камуфляжа, прикинуться чем-то меньшим, чем я являюсь, таким образом избежать напряжения. Т. е. меня не принимают всерьез, не боятся того, что я несу. Ну и соответственно я за счет этого остаюсь в некоторой безопасности.

В: А что именно с образом ребенка?

М: В мире человеческой деятельности я наверно действительно ребенок, у меня громадье есть внутри, в моем внутреннем пространстве и очень узкое горлышко, которое позволяет это внутреннее давление выводить во внешний мир, а там реализовывать его может только ребенок, может это и есть узкое горлышко. Сейчас у меня образы пошли: мои напряжения определенные, конфликты связаны с тем, что внутри большое содержание, давление, энергия, но нет выхода наружу…

В: А ребенок как творческий аспект?

М: Есть и такой аспект. Есть часть здоровая, а есть — больная. Ребенок не может перевести наружу весь объем — это негативная часть. С другой стороны, в ребенке мне дорого сохранение творческого потенциала, умение радоваться жизни, смеяться… И эту часть я берегу и пестую в себе. Но во сне скорее была тема камуфляжа.

В: Какие-то есть мысли по поводу того, что преследователей была «толпа», потом один, а потом два?

М: Ну «толпа» — были не преследователи, а опознанные противники, скажем так.

В: А что такое противник?

М: А вот это вопрос! Есть соблазн рассмотреть это с точки зрения уже заявленной, я проникаю в некое пространство, и кто-то еще туда проникает параллельно мне, и их больше… Противник это некто, кто принуждает меня к тому, чего я не хочу, некто с какими-то другими ценностями, альтернативными моим…. Это не столько тот, кто может меня уничтожить, а тот кто может принудить меня к тому, что мне не нравится, не хочется. И в жизни у меня как раз ярко представлено скажем так — уворачивание. …

В: Может кто-то заставляет, мама, девушка?

М: Я довольно часто вхожу в контакт с какими-то структурами или личностями и там сталкиваюсь с принуждением. Если более узко, то в отношениях с матерью у меня это было достаточно долго, да и с отцом… мне приходилось отбиваться, я хочу туда, а меня влекут сюда… приходилось достаточно жестко отбиваться от этого. С женщинами, с тем, что сейчас… сейчас у меня меньше таких ситуаций с женщиной. Хотя в истории моих взаимоотношений были достаточно яркие эпизоды, когда я чувствовал иначе.

В: например, в теме зарабатывания денег, ты чувствуешь давление на себя, на свою свободу…

М: Ну… может не так жестко, но…

В: или может само знание, что тебе нужно это делать…

М: Вот это скорее…, у меня есть вилка.

В: Она сама не говорит, а ты сам чувствуешь…

М: Да, да… Это точнее звучит… что в ее присутствии я в себе фиксирую некую мужскую ипостась, которая знает, что она должна платить… это и … зайти в кафе и вообще за жизнь, т. е. если этого не делаю, чувствую дискомфорт… и это включается именно в присутствии женщины. Здесь некоторая вилка, с одной стороны образ жизни, который мне дорог, в котором я собственно и двигался, (вздох) он приводит к тем материальным итогам, которые на сегодня имею, и для меня самого по себе это как-то нормально. Но если возникает тема семьи и детей, которая для меня тоже желанна, но из какого-то другого источника мотивации, тут возникает как раз тема принуждения…, сведения двух разных мотивов, по крайней мере. И с женщиной я ощущаю принуждение, пусть не прямое, но через страх того, что если я нечто не сделаю, то могу ее потерять. Сейчас этого меньше, но я чувствую, что проблема принуждения сидит внутри меня, я это признал, может, поэтому и легче. Я сейчас облегчение почувствовал. После группы вчера, когда говорилось, что два года назад я принял какое-то неверное направление, я сейчас понял, что это связано, может быть не с конкретной женщиной, а с тем, что эта женщина очень ярко во мне тему семьи и детей подняла. Если раньше это вообще было не про меня, то сейчас я чувствую эту потребность. Может быть, тогда это противоречие и поднялось. Когда столкнулся с ней, то некоторую обязанность на себе ощутил, что я должен что-то там обеспечить для семьи, некий определенный статус, и я до сих пор от этого не отказался. Соответственно тема противника такая… Он за мной бежал один, меня ловил, я от него или просто или будучи «ребенком» уворачивался, либо через физический контакт, борьбу…

В: — А что для тебя — физический контакт, борьба?

М: Насчет борьбы или физического контакта — близость. Тема борьбы — это маски сброшены, тут уже настоящее — включаются инстинкты, сбрасывается какая то культурная обусловленность. Т. е. я реально вел борьбу за жизнь, за себя. На фоне камуфляжа, когда меня уже схватывают… Например, сейчас вспоминаю взаимоотношения с моим тренером, которые были достаточно сложные, приходилось трудно друг с другом адаптироваться, но до тех пор, пока мы не выходили на схватку. Там уже чувствовалось, что мы открыты, на равных обмениваемся сигналами. И это было очень живо. Это было для меня очень дорого, все в живую, и гнев, и хитрость, и удовлетворение, и благодарность за то, что мы взаимодействуем живо. На тренировки я приходил, сначала как-то со стороны, потом шел-шел, и пик для меня был, когда бои начинались. Там уже все, я раскрывался, и это было сбрасывание масок и борьба за себя. Если перенести это на конкурентную борьбу в жизнь, то почему-то мне чтобы применять весь мой арсенал, нужны особые условия. Я помню, что в этом смысле я один раз… такой был эпизод, я работал в школе, туда пришел пьяный бывший ученик, пытался пройти. Я встал напротив него и чувствовал, что я могу вести бой, т. к. у меня цель защитить детей, и я могу полностью открыться. Схватки не было, но мое состояние было такое же самое. Он не прошел, а я с ним поддерживал беседу как квалифицированный охранник. Он чувствовал силовое воздействие, но физического контакта не было. В тех условиях я почувствовал, тут мне можно, тут я себя открываю.