Голос Джеронимо прозвучал как гром среди ясного неба:

— Я — Джеронимо. И пока бледнолицые не найдут способ остановить меня, я буду свободен как ветер и буду скитаться и бродить по свету. Я не зверь, чтобы меня запирали в клетке на этой сухой негостеприимной земле. Я — апачи.

На прощание, перед тем как взобраться на лошадь, Чако обнялся со своим дядей.

Молчаливый Джах сказал:

— Видение подсказало мне, что тысячи солдат в голубом посланы разбить нас, несмотря на наше сопротивление. Возможно, правительство бледнолицых всех нас перебьет. Их силы превосходят наши и вооружением, и числом. Голубые мундиры уничтожат нас.

Чако посмотрел вниз на дядю и увидел мрачное выражение его лица.

— Я надеюсь, что это видение не сбудется.

— Даже если у нас не хватит сил, чтобы победить, — говорил Джеронимо, — используя сноровку, я помотаю бледнолицых и продержусь некоторое время.

— Тогда постарайся продержаться подольше, — сказал Чако, и с этими словами он поехал. Фрэнсис последовала за ним.

Между индейцами и властями всегда будет война и всегда будут жертвы. Чако ничего не мог сделать, чтобы остановить это кровопролитие. Он не мог спасти все племя. Но мог найти одну испугавшуюся девушку, которая не сделала ничего плохого, а лишь родилась среди тех, кто не пользуется уважением белого населения. И он понимал, что истинный убийца будет наказан за его злодеяния.

Фрэнсис боролась со своей усталостью и все думала, как долго человек привыкает свободно ездить на лошади целый день. Казалось, что у Чако совсем не было той усталости, что испытывала Фрэнсис. На протяжении всего пути он неотступно шел по следу Луизы, иногда останавливался, чтобы отдохнуть, но не надолго. Сейчас они отдыхали. Прошло несколько часов, как они покинули Джеронимо и его воинов.

Чако внимательно осмотрел следы, а затем сказал:

— Думаю, что мы потеряли след Луизы и ее компаньона.

— Почему?

— Потому что в одном и том же месте следы делают петлю. Плохо, что солнце дольше не продержится. Скоро нам надо будет устроить стоянку.

Они остановятся на ночлег. Она знала, что может произойти между ними, но молила Бога, чтобы этого не случилось. Они продолжали ехать, пока над пустыней не спустились сумерки. Ей становилось жутковато при мысли, что придется спать на холодной земле, что что-то будет ползать по ней и она может стать добычей гремучей змеи.

Единственное, что успокаивало ее, это близость Чако. Она не хотела сейчас думать, что произойдет… если только они вообще попытаются наладить свои отношения. Она, конечно, не могла простить ему убийство, как бы он к этому ни относился, но, кажется, он никогда не избавится от этого порока.

Когда они привязывали лошадей, Фрэнсис спросила:

— А что, Джеронимо и его люди направились на юг?

— Он не сказал.

— Ты не спрашивал?

— Я спросил, но он уклонился от ответа.

— Ты думаешь, он что-то скрыл от тебя?

— Его уклончивость спасает его, поэтому он все еще жив, — сказал Чако. — Я думаю, что он станет сам искать ведьму.

Фрэнсис снимала седло, от усталости она чуть было не уронила его себе на ноги, тяжеленное кожаное седло упало на землю. Затем страшная мысль пришла ей в голову:

— А что, если шаман думает, что это… Луиза?

Чако отрицательно покачал головой, поднял ее седло, затем стал разводить огонь.

— Когда Джеронимо встретит ведьму, он сразу поймет, что это она. Он не причинит Луизе вреда, ведь тебе же он ничего не сделал.

— Это потому, что он считает меня твоей женщиной.

— А это не так?

Напрасно Фрэнсис подумала, что за провокационным вопросом последует нечто большее. Он сразу же отвернулся и продолжал заниматься костром.

А была ли она действительно его женщиной? Хотела ли она быть ею? Да. Но возможны ли между ними близкие отношения при различиях в их темпераментах, во взглядах?

Она сунула руку в карман и достала оттуда мешочек, подаренный ей Джеронимо. Человек, у которого бывают видения, который может заглянуть в будущее, который умеет колдовать и ворожить, принял ее как члена своей семьи. Она почувствовала силу и гордость старого воина, так непохожего на Чако. Воины участвуют в смертельных схватках и иногда лишают людей жизни, особенно здесь, на Западе.

Только она не думала, что сможет когда-нибудь с этим примириться.

Укутываясь в одеяло и собираясь спать, она сказала:

— Чако… хочу спросить о Мартинесе.

Он сразу же напрягся:

— Что именно?

— Что же все-таки случилось на самом деле?

Он оглянулся через плечо:

— Кто-то нанял его убить меня. Я убил его первым.

— Он сказал тебе об этом?

— На словах нет, но его действия говорили об этом.

— А что, если ты ошибаешься?

— Нет, я не ошибаюсь.

— А ты вообще когда-нибудь ошибаешься?

Он посмотрел на нее и сказал:

— А ты?

Их разговор явно зашел в тупик.

Кругом уже было совсем темно, и только маленький язычок пламени словно пытался достать чернильное небо. В середине костра подогревалась кастрюля с едой.

— Убийство Мартинеса сильно подействовало на меня, Фрэнки, — сказал он, сидя на своей сооруженной кровати, затем лег и вытянулся. — Я даже не представлял, что мне так омерзителен запах смерти.

Ее сердце сильно забилось от близости Чако, его нежный голос произносил слова сожаления, которые тронули ее до глубины души.

— Так, значит, больше ты этого никогда не сделаешь?

— Было бы глупо это обещать. Человек не может знать, с чем ему придется столкнуться в жизни, даже тот, кто иногда видит будущее.

Она была разочарована, он не хотел давать ей твердого обещания:

— Я просто не могу понять, как один человек может убить другого.

— Так было и будет.

— Неужели нельзя решать вопросы цивилизованным путем. На востоке люди так не охотятся друг за другом.

— Ты в этом уверена? — Он снял кастрюлю с огня. — Может быть, они просто на людях не убивают друг друга. — Он разложил еду на две металлические тарелки.

— На востоке убийц арестовывают и судят.

— И вешают? Тогда там я бы оказался в руках палача, даже если бы я убил защищаясь.

— Я бы не хотела этого увидеть. Я вообще не хочу смотреть, как гибнут люди.

— А я бы и не хотел никого убивать, если бы не был вынужден это делать.

Они ели молча, хотя у Фрэнсис не выходил из головы их разговор. Она думала о Чако. Была ли она в состоянии принять его таким, какой он есть, ведь она любила его. Несмотря на его некоторую грубость, неукротимый нрав, у него было доброе сердце и, что самое главное, — совесть.

Наверное, ей следовало на многие вещи смотреть иначе и не быть такой строгой. Она хотела верить, что он постарается в дальнейшем избегать кровопролития, если это будет возможно.

Разве только этого ей хотелось?

Закончив есть, они убрали все за собой и были настолько близко друг от друга, что желание полной близости ощущали и он и она. Затем они сидели почти что рядом, Фрэнсис немного вздрагивала.

— Холодно? — спросил Чако.

Воздух был холодным, но все ее тело горело от страстного желания. Она сказала:

— Да, немного холодно.

Набрасывая одеяло ей на плечи, он рукой задел ее грудь.

— Сейчас теплее?

Фрэнсис кивнула. На фоне огня она отчетливо видела его лицо, и от желания внутри разлилось тепло, дыхание замедлилось. Его силуэт все ближе наклонялся к ней, вызывая у нее еще более страстное чувство. Она не двигалась и ждала. Он медленно приблизил свои губы к ее губам… Почувствовав его язык, она издала тихий стон. Все противоречия между ними были сразу же забыты. Фрэнсис чувствовала себя любящей женщиной, страстно желавшей его, и ни о чем другом она не хотела думать.

Она дотронулась до него сначала робко, а потом совершенно свободно, наслаждаясь его поцелуем. Она хотела ощутить его теплую кожу и ладонью прикоснулась к его животу. Он поймал ее руку и силой отвел ее вниз, пока она не коснулась его уже напряженного члена.