— Подделка? — Я рассмеялась. — Дорогой, да ведь самый ранний из опубликованных экземпляров «Диссертаций» в Британской библиотеке Конгресса датирован 1412 годом!

— Ты прекрасно знаешь, о чем я. У них был этот меч. Меч в соседней комнате до сих пор принимает радиопередачи, это случайно получившийся детекторный радиоприемник. Он мог работать и в 1404 году. А о том, что этот меч — радиоприемник, известно уже более ста лет.

— Да у кого в 1404 году мог оказаться радиопередатчик! Первую трансатлантическую передачу Лавуазье провел лишь в 1799 году, и даже тогда сообщение посылалось кодом Уатта.

— Кое-кто скажет, что это были инопланетяне.

— Стивен, если инопланетяне подсказали братьям все их изобретения и законы физики, то это сенсация.

— Ну да, конечно! Контакт с инопланетянами — это приманка, дабы породить у нас сомнения в приоритете Тиндейлов.

Проблема моего мужа в том, что его эксцентричность неотделима от чувства юмора. И в определенный момент даже самая откровенная чепуха становится в его сознании неотличимой от реальности.

— Стивен, как профессор теоретической физики я могу выдать любое количество иных объяснений. А как личность, наделенная гораздо большим, чем у тебя, здравым смыслом, могу высказать и несколько предположений.

— Хотя бы одно — как личность, — попросил он, скрещивая руки на груди и принимая театральную позу.

— Братья Тиндейлы сами подстроили эту мистификацию, просто ради шутки.

Такая версия оказалась для моего мужа слишком правдоподобной.

— Ладно, назови другое, но теперь уже как профессор физики.

— Темпоральное сцепление.

— Что? Ты намекаешь на радиопередатчики на базе эффекта квантового сцепления, с помощью которых астронавты на Европе мгновенно связываются с Землей?

— Со сверхсветовой скоростью, а не мгновенно, — автоматически поправила я. — Тут действует эффект пространственного сцепления, но давай лишь предположим, что возможно и темпоральное сцепление, во времени. И этот меч связан с самим собой, но только в прошлом. Поэтому любые радиопередачи, которые он принимает в 2004 году, принимаются также и мечом в 1404 году.

— Абсурд.

— О, да, как и версия по поводу инопланетян.

— Не версия, а моя теория заговора о мистификации, основанной на идее об инопланетянах. Давай уж все формулировать точно.

— Что ж, есть способ все проверить. Братья наверняка очень внимательно прислушивались к мечу, если он внезапно начинал говорить. Я подготовлю короткую лекцию об основах термодинамики, добавлю методику Гальвани для измерения скорости света, а в конце объясню закон относительности Фарадея. Вообще-то, придется добавить и кое-какую математику, иначе они не сумеют в этом разобраться. Могу еще описать способ изготовления примитивной батареи и даже электромотора. Пожалуй, еще инструкции, как сделать простейший искровой радиопередатчик.

— Ладно, ладно, на сей раз ты превзошла даже меня. Но какой в этом смысл?

— Все это появится в их рукописях. И в дневнике.

— Но ведь история изменится. И что ты этим докажешь?

— Многое. Я назову свое имя. Оно появится в дневнике. Если это случится, то о французском заговоре можно будет забыть.

Стивен пролистал дневник, время от времени ухмыляясь. Женщина, говорившая с Уильямом, явно была в него страстно влюблена. Она называла себя ученой, а потом и учителем юношей и девушек. Немалая часть ее передачи была до смущения личной и до слезливости сентиментальной, и тем не менее я испытывала по отношению к ней удивительную симпатию. Ведь я сама решила стать ученой, прочитав в двенадцать лет биографию Уильяма. Он так никогда и не женился, этот факт наполнял меня странным удовлетворением, и раньше я часто фантазировала, что он хранил верность именно мне. Я мечтала изобрести машину времени и перенестись в начало пятнадцатого века ради встречи с ним. А когда вышла за Стивена, то едва не сочла это предательством, из-за которого дух Уильяма Тиндейла с печалью наблюдает, как я предпочла ему кого-то другого.

— Но если Тиндейлы действительно получат все научные знания из будущего, то британская наука и техника в любом случае окажутся дискредитированными, — почти серьезно заметил Стивен.

— Ну и пусть, мы ведь не обязаны публиковать этот дневник, — возразила я.

Было известно, что Меч дона Альверина представляет собой детекторный радиоприемник, и Стивен держал в поместье радиопередатчик для демонстрации этого явления гостям во время званых обедов. Я потратила около часа на подготовку заметок и составление передачи. Лицо Уильяма Тиндейла взирало на меня с шестисотлетнего портрета на стене. Несмотря на довольно примитивный стиль художника эпохи позднего Средневековья, привлекательность Уильяма была очевидной. Когда я оказалась готова, Стивен уже заснул в кресле возле кофейного столика, на котором стоял полупустой графин с портвейном. Я включила маленький передатчик.

— Уильям Тиндейл, это послание из будущего. Мое имя Мишель Эвелин Уотсон, и нас разделяют шестьсот лет. Передо мной твой портрет на стене, а вокруг — стопки твоих книг. Я знаю тебя настолько хорошо, что даже сумела полюбить, хотя ты обо мне не ведаешь. У меня золотисто-каштановые волосы до плеч, я примерно твоего роста и мне сейчас тридцать пять лет. Странно, правда? Мне тридцать пять, я еще не родилась, я мертва и давно похоронена, я неуклюжий подросток — и все это в твоем будущем. Хочу добавить кое-что к тому, что уже сообщила тебе и брату…

Тут я запнулась. Кто был автором более ранних передач, отмеченных в дневнике? Возможно, альтернативная я? Мишель Уотсон, которая больше не существует? Да, Уильям, несомненно, сформировал всю мою жизнь. В каком-то смысле он для меня значит больше, чем Стивен.

— Во-первых, я объявляю истиной то, что скорость света достаточна, чтобы преодолеть 186 тысяч миль за время между двумя ударами сердца человека в состоянии покоя. Скорость звука намного меньше и лишь примерно в тридцать раз превышает скорость, с какой может бежать проворный человек…

На передачу ушло довольно много времени. Мне пришлось говорить медленно, чтобы Уильям смог все правильно записать, и очень аккуратно строить фразы, дабы образованный человек в пятнадцатом веке смог понять сказанное, если как следует и достаточно долго поразмыслит. Наконец я завершила свою странную диссертацию по современной науке, выключила передатчик, потянулась и взяла дневник. Записи в нем кое в чем явно противоречили современным научным фактам, но мое имя отыскалось. Однако не мое звание, и это меня сразу насторожило. Я никогда не назвала бы своего имени, не добавив к нему звание. Ведь оно определяет мою флотскую должность и в какой-то мере само мое существование. Тем не менее вот оно, мое имя — между двумя подробными научными трактатами… где упоминается то, чего никогда не было. Закон относительности Фарадея? Всем известно, что лорд Исаак Ньютон открыл принцип относительности в семнадцатом веке.

Дверь открылась, я немедленно встала и отдала честь. Вошел барон Стивен Честер, следом за ним мой флотский командир и две женщины в гражданской одежде.

— Барон, позвольте вам представить коммандера[20] Мишель Эвелин Уотсон, — произнес мой командир.

Барон улыбнулся и принял приветственную позу, женщины остались позади него. Они явно были учеными, причем из учреждения настолько секретного, что даже его название публично не упоминается.

— У вас хороший послужной список, а вашими предками были многие прославленные герои, — сказал барон. — Офицер Уотсон находился на борту «Неуязвимого», когда флоты сэра Уильяма Магнуса и дона Мигеля сцепились в 1793 году на лунной орбите.

— Да, сэр.

— Они обменивались бортовыми залпами одиннадцать часов, осыпая друг друга снарядами. То была впечатляющая битва.

— Так точно, сэр.

— Далее, космоплаватель по имени леди Джеральдина Макгрегор служила помощником коммандера во время третьей высадки на Марс, в 1818 году.