Изменить стиль страницы

Я ловко ухватил топор за рукоятку, улыбнулся довольно и, как бывалый лесоруб, положил на плечо.

— Ты не сказал, что заказать на ужин, — напомнила жена.

— Закажи что-нибудь на свой вкус, — ответил я и направился к двери, ведущей на задний двор.

— Милый, я буду есть то же, что и ты.

— Ну, значит, сегодня мы останемся голодными, — сказал я и распахнул дверь.

Солнце уже почти закатилось. Лужайку, бассейн и информационную башню на заднем дворе освещали летающие фонари. Парившие в разных концах двора, они собрались надо мной, едва я вышел из дома.

Трава на газоне казалась аккуратно подстриженной. Но на самом деле она просто не росла выше или ниже установленной нормы. Она вообще не росла. Потому что была ненастоящая.

Я подошел к основанию информационной башни, возносящейся метров на десять над землей. Верхушка ее вытягивалась в тонкую спицу, а внизу, чтобы обхватить ее, за руки должны были взяться пять человек. Я провел пальцами по ее теплой, чуть шероховатой поверхности, блестящей так, будто она была облита расплавленным свинцом.

Отступив на шаг назад, я перехватил топорище обеими руками, размахнулся как следует и наполовину вогнал острое лезвие в тело информационной башни.

— Петя! — вскрикнула вышедшая следом за мной на двор Настя. — Что ты делаешь!

Я выдернул лезвие топора.

Глубокий шрам на теле башни на глазах начал затягиваться. Не дожидаясь, когда он исчезнет, я снова размахнулся и ударил в то же место.

Еще раз! Еще!..

— Петя!

Подбежав сзади, Настя схватила меня за руку.

Нет, дорогая, теперь меня уже не остановить!

Дернув плечом, я освободил руку и нанес новый удар в основание башни.

Настя снова попыталась меня остановить, но я оттолкнул ее так, что она упала на траву.

— Ты совсем спятил в этой своей России! — закричала она, приподнявшись.

— Может быть, — быстро глянул на нее я. — Но ты знаешь, мне это нравится.

И еще раз махнул топором.

Башня пыталась сопротивляться, но рана на ее теле с каждым ударом становилась длиннее и глубже. На ее стороне были миллиарды работящих нанороботов, на моей — то, что материал, который я кромсал, был пластичным и мягким, а топор — тяжелым и острым. Я понимал, что работа мне предстоит нелегкая. Но я был готов потрудиться на совесть.

— Зачем ты это делаешь? — тихо произнесла у меня за спиной Настя.

— Хочу узнать, кто ты на самом деле, — ответил я, не оборачиваясь.

— Тогда просто оглянись.

— Нет. Здесь я не могу быть уверен в том, что это действительно ты. Здесь все ненастоящее. Здесь меня все время пытаются обмануть.

— Это глупо.

— Возможно… Но мне это нравится!

Чего я не мог понять, так это почему никто, кроме Насти, не пытается меня остановить? Почему не исчезнет топор в моих руках? Почему мириады уинов, заполонившие мой организм, не начнут пожирать меня изнутри? Может быть, тот, кто всем этим заправляет, пока еще не понял сути происходящего? Или же он просто не воспринимал меня всерьез? Кто я для него? Муравей, пытающийся укусить за ногу наступившего на него слона!

Ладно, посмотрим, что будет дальше.

Я ненадолго прервался, чтобы смахнуть пот со лба, и снова принялся за работу.

Наконец-то я делал то, что хотел.

Как же мне это нравилось!

Кен Маклеод

СТЕЧЕНИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ

Журнал «Если» 2007 № 09 pic_6.jpg

Всякий раз, когда ты говоришь, что нас сюда привело провидение, — заметил Касим, — я слышу совсем другое: «не повезло», «мы тут ни при чем».

Преподобный Дональд Макинтайр, доктор философии, магистр искусств и педагог, отставил банку с пивом и кивнул.

— Иногда что-то в этом роде действительно чувствуется, — признал он. — Конечно, тебе легко говорить…

— Всем легко! — фыркнул Касим. — Даже у мусульманина здесь возникло бы меньше трудностей, не говоря уже о буддисте или индуисте.

— Ну да, — согласился Дональд. — Но что действительно удручает, так это миллионы христиан, которые считают все происходящее вполне естественным. Приверженцы англиканства. Свободомыслящие. Католики. Даже, насколько мне известно, мормоны. И мои собратья в… э-э… более скромных конфессиях вполне способны привести с дюжину вполне логичных объяснений, особенно перед завтраком, причем все до единого еретические, знай они только об этом… чего, на самом деле они не знают, благослови Господь их маленькие ограниченные умишки, поэтому все их промахи прощены с учетом их поразительного невежества. Следовательно, именно мне выпало бороться с ними. Вот я и считаю, что все случившееся со мной — перст провидения.

— Но я так и не понял, чем ты отличаешься от остальных христиан. Дональд тяжело вздохнул.

— Вопрос сложный. Скажем так: вот тебя, например, воспитывали в неверии к высшим силам, но ты, думаю, имеешь достаточно определенное мнение о боге, в которого не веришь. Я прав?

— Разумеется. Аллах всегда был… — Касим пожал плечами, — частью общего фона. Чем-то неопределенным.

— Совершенно верно. И что ты ощутил, впервые узнав, что христиане верят в Сына Божьего?

— О, это давняя история, — протянул Касим. — Мне было лет восемь-девять. Учился в школе Киркука. Один из одноклассников рассказал мне, когда… извини за подробности, во время драки. Детали я опускаю. Достаточно сказать, что я был крайне шокирован. Открытие показалось мне нелепым и оскорбительным. Как я потом смеялся над собой!

— И мне впору посмеяться над собой, — заметил Дональд. — Но я испытываю то же, что испытывал тогда ты… Выслушав предположение, что Сын не был единственным, что Он принимал другие формы и так далее. Язык не поворачивается произносить подобные вещи. Буквально в дрожь бросает. И я не могу смириться с тем, что Он имеет власть и смысл исключительно на Земле. Как же быть с разумными существами, которые не являются людьми и одновременно вполне могут быть грешниками?

— Возможно, они оставлены за бортом, — предположил Касим. — Как и большинство людей, если я хорошо понял твои доктрины.

Дональд мучительно поморщился.

— Там говорится вовсе не это, и в любом случае подобный вопрос решать не мне. Я сбит с толку.

Откинувшись на спинку стула, он мрачно уставился сначала на пустую банку, потом в веселые сочувствующие глаза приятеля-зубоскала, которому, как оказалось, он мог открыть куда больше, чем верующим на cтанции.

Касим встал.

— Ну, что еще можно сказать? Слава богу, я атеист. Он часто повторял эту фразу.

— Бог и Буш, — саркастически бросил Дональд, тоже не впервые. Взваливать на покойного экс-президента многолетнюю череду непредсказуемых событий, в результате чего Иран оказался в Европейском Сообществе, а Ирак — частью Китая, возможно, было бы несправедливо, но все же лучше во всем винить Буша, чем Господа.

— Бог и Буш. Что будешь пить, Дональд?

— Дай-ка баночку экспортного.

— Это широкое понятие. Выражайся точнее. Здесь все экспортное.

— Включая нас, — согласился Дональд, обретавшийся на станции триста семнадцать дней. — В таком случае, «Теннент». И капельку виски, если не возражаешь. Какое найдется.

Пока Касим проталкивался сквозь толпу к стойке бара, Дональд сообразил, что друг, полковник-курд, как и он сам, даже здесь выполняет свою работу. О выходных и речи быть не может. Капеллан и офицер разведки могут расслабляться, переодевшись в одинаковые оливковые футболки и легкие штаны, но от привычки и бдительности не так легко отказаться. Полковник-курд до сих пор называл свою службу «мухабарат».[7]

Вернулся Касим с зельем кратковременного исцеления и одновременно пролонгированного отравляющего действия. И с тем, что могло бы стать более надежным средством для поднятия настроения: жалобами на собственные проблемы. Проблемы, которые, как понял Дональд, выслушав приятеля, все больше и больше напоминали его собственные.

— Как, спрашивается, я должен объяснить, что подземный микоид, сидящий на глубине ста метров, который общается с нами химическим языком, поставляет нам ложную информацию? И что управляющая система, созданная инопланетным искусственным интеллектом — нечто вроде троянского коня? Брюссель по-прежнему ожидает досье на каждого, хотя мы даже не знаем, с каким количеством субъектов имеем дело. Черт бы все это побрал, Дональд, прости мой английский, но это лишь одна из бесчисленных бед, потому что тех, кто возвращается сюда с предполагаемых родных планет, одолевают самые идиотские видения, — пожаловался Касим и, вскинув черные брови, добавил: — Может, мне не следовало все это выкладывать…

вернуться

7

В арабских странах — «разведка». (Здесь и далее прим. ред.)