— Смит, — сказал он, — работает над диграммером. Для того чтобы вести исследования пространства сообщений, мы должны изучать последовательные ряды конкретных сигналов. Чтобы показать, как это может быть достигнуто, Смит и сконструировал свой прибор, который ведет статистическую запись сигналов в двумерном пространстве.

И далее в том же духе, пока я не выслушал полного и точного описания диграммера, так и не получив никакого представления о том, зачем он был изготовлен. Я поблагодарил Смита, и мы ушли.

— Что это все-таки значит? — спросил я. — Ведь тут нет ничего нового: в лабораториях Белла это было сделано давным-давно. Да и Смит — кто он такой? По-моему, он простой радиотехник.

— Конечно, — ответил Вик. — Но диграммер все-таки очень хорош. А видел бы ты проигрыватель, который он собрал для меня! Ну, теперь сюда — тебе следует ознакомиться и с этим.

Мы вошли в небольшую ровно освещенную комнату, стены которой были увешаны какими-то на первый взгляд совершенно абстрактными рисунками. Вик вновь приступил к официальным объяснениям.

— Само собой разумеется, что целью нашей работы является создание механической, а вернее, электронной блокировки материала, не отвечающего кодексу морали. Новый кинофильм всегда тщательно изучается с этой точки зрения специалистами, и лишь потом его пускают в прокат. Режиссер, конечно, стремится к тому, чтобы, не впадая в ханжество, в то же время нигде не преступить требований кодекса. Тем не менее актриса, разумеется, может случайно наклониться чуть ниже, чем следовало бы, или ее юбка задерется чересчур откровенно. В кино такие кадры убираются из фильма при монтаже, но на телевидении дело обстоит не так просто. Тщательные испытания показали, что ни один человек не обладает достаточно быстрой реакцией, чтобы успеть переключить камеру при такой прискорбной случайности. Поэтому мы собираемся прибегнуть к помощи электроники.

— Подумай, — продолжал он, — какое преимущество получит «Мегалит», если у него будет возможность вести передачи на любые темы, кроме прямо запрещенных кодексом, и не беспокоиться о последствиях, зная, что электронный монитор успеет уловить и предотвратить малейшее нарушение кодекса до того, как оно станет явным для человеческого зрения и мысли.

— Это же нелепость! — сказал я. — Теоретически, конечно, можно исключить… отфильтровать… предупредить любой заданный ряд сигналов. Но ведь все электронно-вычислительные машины Америки, вместе взятые, не способны осуществить этого на практике, даже если бы мы знали, как их для этого запрограммировать, чего мы не знаем.

Вик поглядел на меня с притворной озабоченностью.

— Как, по-твоему, мистеру Брейдену это известно? — спросил он.

— Наверное, нет, — ответил я.

— Конечно, нет, — заверил меня Вик. — Ну, а эта комната посвящена одному из направлений, в которых мы ведем свою работу.

К этому времени я успел совсем забыть, где мы находимся, и теперь с интересом повернулся к рисункам на стене.

— Вначале мы можем требовать от наших схем только простейших результатов, — сообщил мне Вик. — Как видишь, эти рисунки крайне упрощены и стилизованы. Художественный отдел во всем шея нам навстречу, и, мне кажется, мы теперь располагаем возможностью обозначить моменты, запрещаемые кодексом, всего двумя-тремя линиями и значками.

Возможно, дело было в самовнушении, но, по мере того как Вик продолжал говорить, прямые линии, завитушки и точки на рисунках вдруг начали слагаться в нечто единое и обретать смысл, от которого я, фигурально выражаясь, остолбенел. Спокойным невозмутимым голосом, какого ждет от ученого широкая публика, Вик перечислял одну запрещенную деталь за другой и указывал, какие именно завитки их обозначают. И то, что прежде представлялось простым узором, теперь прямо-таки поражало непристойностью.

— Заметь, — заключил он, — геометрическую простоту и четкое различие символов, которые будут рассортировываться нашими электронными схемами.

— Конечно, — сообщил он мне, когда мы вышли в коридор, — этот материал пригоден только для предварительной работы. В своем завершенном виде устройство должно будет сортировать далеко не такой чистый материал. К разрешению этой проблемы мы идем двумя путями.

— Здесь, — сказал он, когда мы вошли в маленькую полутемную комнату, — мы работаем над проблемой лиминальных единиц. Мисс Андерсон, это мистер Каплинг. Не могли бы вы показать ему тест А-Б?

Мисс Андерсон, высокая блондинка с величественной осанкой и правильными чертами лица, была бы настоящей красавицей, если бы только весь ее облик не дышал такой пугающей строгостью. В левой руке она держала блокнот и карандаш, на ней был белый нейлоновый халат.

Мисс Андерсон усадила меня в кресло шагах в трех от прямоугольного экрана и вложила мне в руку дистанционный выключатель.

— У всякого устройства, предназначенного для избирательного анализа, существует какой-то предел точности, — объяснила она. — Если мы ставим перед собой задачу ни на йоту не отклоняться от кодекса, предел этот не должен превышать одного лимина или доли лимина. Лимин — это, разумеется, то минимальное отклонение, которое способен уловить человеческий глаз. Но, вероятно, мистер Каплинг, вам все это известно, улыбнулась она мне.

Я утвердительно кивнул и улыбнулся в ответ.

— Когда начнется эксперимент, — продолжала она, — зазвенит звонок. В момент, когда он зазвенит, изображение может измениться, а может и остаться прежним. Если вам покажется, что оно изменилось, нажмите кнопку выключателя. Результаты фиксируются автоматически. Вам все понятно, мистер Каплинг?

Я улыбнулся в ответ и сказал, что мне все понятно. Тогда раздался серебристый звон и передо мной возникло яркое цветное изображение рыжеволосой красавицы в платье с глубоким вырезом. Снова зазвенел звонок, и линия выреза угрожающе пошла вниз; я послушно нажал кнопку.

По-видимому, погрузившись в изучение вопроса о том, происходят ли в момент звонка какие-либо изменения в одежде на экране, я совсем забыл о времени. Во всяком случае, от этого занятия меня оторвал Вик, сказав:

— Я думаю, вам следует ознакомиться и с другими работами, мистер Каплинг.

Когда я встал с кресла, он добавил:

— Может быть, у вас есть еще вопросы к мисс Андерсон?

— Вы провели много проверок? — спросил я.

— Сотрудники студии всегда любезно шли нам навстречу, — ответила она. — У дверей неизменно стоит очередь… кроме тех случаев, конечно, когда доктор Тэтчер показывает машину почетным гостям.

— Вы работаете только над этим? — спросил я. Мисс Андерсон задумалась.

— Мы рассматриваем декольте как отдельную проблему, — сказала она. — Кроме того, ведется работа по облегающим балетным костюмам, в частности трико. Но там вопрос о декольте, мне кажется, не встанет, — заключила она, глядя мне прямо в глаза невинным взором.

Вик открыл новую дверь, и я вошел вслед за ним в маленький просмотровый зал.

— Где ты ее откопал? — спросил я.

— В стенографическом бюро, — ответил он. — Но Марта — бакалавр психологии. И неплохая актриса. Возможно, после того как ее увидят Брейден и члены дирекции, ей удастся сделать карьеру в кино.

Вик во что бы то ни стало хотел, чтобы я довел осмотр до конца.

— Само собой разумеется, — заявил он, — чувствительности в один лимин у первых машин нам не добиться. Для начала достаточно, если они будут различать резкие контрасты. Для этой цели были сняты специальные фильмы. Каждый состоит из ряда контрастирующих кадров. Сначала идет кадр, снятый в строгом соответствии с требованиями кодекса. Затем следует сходный кадр, но снятый так, что во многих, если не во всех деталях он оказывается явно неприемлемым.

Когда мы сели (перед креслом Вика был установлен внушительный пульт управления), он нажал кнопку, свет померк и заработал кинопроектор. Каждому кадру предшествовало краткое вступление и за каждым кадром следовал краткий анализ — текст читала мисс Андерсон своим невозмутимым, бесстрастным голосом. Фильмы, однако, отнюдь не способствовали сохранению бесстрастности. Осматривая лабораторию Вика, я все время чувствовал, что качусь по наклонной плоскости, и когда снова вспыхнул свет, я, несомненно, достиг самого дна.