О. ШУРПАНУ

КОЛДУН

Аурел Кришан подтянул крошечный болтик, потом, с удовлетворением оглядев странный прибор, который был детищем его рук, обратился к своему молодому гостю, продолжая прерванный разговор.

— Ты не хочешь меня понять, Дорин… Я говорю не о времени, как его понимал Эйнштейн, а совсем о другом: о длительности. Вот, например, сон длится всего долю секунды, а нам требуется несколько минут, чтобы рассказать его, описать многочисленные и даже логически связанные события, которые молниеносно сменяются одно другим: мозг воспринял их в ритме реальных событий. Тебе, конечно, знакома техника «лупы времени» в кино…

Инженер остановился, видя, что его не слушают. Молодой пианист Дорнн Поэнару был занят: он с нескрываемым интересом разглядывал множество приборов, которыми были заполнены обе комнаты.

— Я вижу, ты превратил свою квартиру в мастерскую или лабораторию… Они тебе не мешают?

— Что? Приборы? Нисколечко. Напротив, только среди них я чувствую себя хорошо и по-настоящему как дома… Если бы я ими не увлекался, что бы мне оставалось делать в свободное время?!

Поэнару, знавший, что свободное время можно занять и чем-нибудь другим, легонько похлопал друга по плечу и улыбнулся:

— Ты совсем не изменился, Аурел: такой же чудак и выдумщик, как и всегда… Помнишь, как называли тебя товарищи в школе? Колдуном! Из-за маленьких фокусов, которые ты придумывал почти каждый день. A ceйчас, при виде всех этих странных аппаратов, я думаю, что ты еще больше преуспел в колдовстве…

Инженер опустился в кресло, закурил сигару и, отгородившись облаком дыма, задумчиво произнес:

— Гм… Действительно, мне кажется, что я похож на колдуна. Только не на такого, как Мерлин, скорее, как Эдисон… Ты знаешь, современники тоже называли его колдуном. Так вот, с помощью своих аппаратов я могу вершить такие чудеса, какие раньше полагалось делать только колдунам.

Пианист засмеялся.

— Вот как? А у меня тоже есть аппарат, с помощью которого я могу околдовывать людей: мой рояль!

На мгновение ему показалось, что инженер обиделся, но тот продолжал спокойно курить.

— Ты прав, — ответил он наконец. — По-своему ты тоже колдун. Я понял это вчера на концерте. — Он смял в пепельнице докуренную до половины сигарету и добавил: — А я не узнал тебя; правда, прошло уже столько лет с тех пор, как мы расстались…

— Но ты ведь знал, что я живу в этом же городе!.. Действительно, если бы я не встретил тебя вчера на концерте и сегодня не пришел к тебе… Кстати, ты хотел показать мне что-то интересное.

Аурел Кришан словно не слышал его.

— Так, значит, ты пианист… гм! Н довольствуешься тем, что исполняешь музыку? Ты никогда не сочинял сам?

— Сочинять? — Поэнару снова улыбнулся. — Я пробовал; все музыканты пробуют.

Инженер с отверткой в руке снова хлопотал у аппарата.

— Я люблю музыку, хотя в сущности я не меломан. — Он положил отвертку на стол и пристально поглядел на своего друга. — Особенно мне нравится «Кастильская серенада» Пабло Суареса; я мог бы слушать ее целыми часами…

— «Кастильская серенада»? — Пианист призадумался на минуту. — Не знаю, напомни, возьми несколько аккордов.

Инженер в свою очередь улыбнулся:

— Не решусь; я умею слушать, но не играть.

Он подошел к аппаратам, громоздившимся на столике в углу комнаты.

— Поскольку речь зашла о музыке, я хочу показать тебе один из моих приборов; уверен, что он тебя заинтересует. Это мое последнее изобретение, и не удивительно, если оно найдет применение только в твоей области. Собственно, я и пригласил тебя именно затем, чтобы показать…

Пианист подошел: ему было интересно, хотя он не мог ничего понять в хитросплетении катушек, сопротивлений, конденсаторов, транзисторов, ламп, причудливых стеклянных трубок и других бесчисленных деталей, соединенных между собой путаницей разноцветных проводов.

— Не буду докучать тебе специальными объяснениями, но кое-что сказать все-таки нужно. Этот аппарат предназначен для того, чтобы слушать, — он вполне может заменить ухо. Ты знаешь, конечно, что у наших органов чувств есть специальные центры в мозгу… Нет, не пугайся: я не собираюсь читать тебе лекцию по анатомии и физиологии нервной деятельности; хочу только напомнить, что на эти центры можно воздействовать и другими способами, кроме обычных, вызывая или изменяя специфические ощущения. Резкая боль, удар, особенно по темени, вызывают ощущение световой вспышки, когда «искры сыплются из глаз»; человеку, отравленному сантонином, все кажется фиолетовым, так как это вещество действует на зрительные центры…

Так вот, я нашел способ воздействовать на слуховые центры через осязание. Погоди, не спеши; делать замечания будешь после. Сначала я докажу тебе, что говорю сущую правду. Ну-ка, садись сюда. Теперь положи руки на эту пластину, вот так… ладони плотно прижаты, пальцы вытянуты… хорошо! Любуешься узором? Пластина неоднородна: она состоит из множества шестиугольных ячеек. Теперь включим аппарат; будь внимателен и говори мне, что услышишь.

С этими словами инженер нажал тумблер. Скорее от изумления, чем от неприятного ощущения, пианист тотчас же отдернул руки.

— Не снимай рук, Дорин, и говори мне обо всем, что слышишь. Не бойся, оно не кусается.

Поколебавшись немного, пианист снова положил руки на пластину прибора.

— Ну? Ты слышишь что-нибудь?

— Да, вальс из «Коппелии», исполняемый на рояле. Дорин Поэнару приподнял одну руку, потом другую, потом положил их снова, стараясь понять, каким образом он слышит музыку, прикасаясь ладонями к пластине.

— Можно прикасаться где угодно, «слышать» будет только акустический аппарат. — Инженер протянул Дорину кусок воска, который уже несколько минут разминал в пальцах. — Вот, заткни себе уши.

Пианист пожал плечами и взял воск.

— Попробую…

Он никогда еще не затыкал себе ушей воском, так что не очень доверял своему умению; но, сверх всякого ожидания, это ему удалось.

— Действительно, я ничего не слышу!

Он снова сел и, вытянув пальцы, прижал к пластине руки.

— А теперь я слышу «Балладу» Чиприана Порумбеску в скрипичном исполнении…

По движению губ он видел, что его друг что-то говорит.

— Я не слышу. Погоди, выну воск из ушей.

С помощью Кришана он проделал это очень быстро.

— Замечательно, Аурел! Этим аппаратом смогут пользоваться и глухие?

— Если у них нет серьезных повреждений слухового центра в мозгу, то да.

— Значит, ограничения есть?..

— Э, в сравнении с тем, что было до сих пор… Подумай: слуховые протезы, какими бы совершенными они ни были, помогают только тем, у кого пониженный слух: они усиливают звук и приближают его к воспринимающему органу; а с моим аппаратом можно обойтись совсем без ушей и без слухового нерва. Разве это не прогресс?

Положив руки на пластинку аппарата, глядя куда-то вдаль, Поэнару глубоко задумался, а инженер внимательно наблюдал за ним.

— Ну?

Пианист даже вздрогнул.

— Сейчас исполняют «Вечернюю звезду».

— И как, тебе нравится?

— Гм! Разве об этом скажешь! Но все-таки я не понимаю: я думал, что органы чувств отвечают на специфические раздражители…

— Обычно так и бывает, но может случиться иначе; доказательство — неадекватные раздражители.

— Ах, да! Кажется, ты приводил два примера…

— Я мог бы привести и двадцать два. Знаешь ли ты, что нервные окончания в коже чувствительны к свету и звуку? Но нервный ток, возникающий при этом, слишком слаб и никогда не достигает порога ощущения. Так вот, по крайней мере в отношении звука, мне удалось усилить его; получился искусственный нервный ток, бегущий по нервам, как по проводам…

— Искусственный нервный ток? Но я слышал…

— Ты ничего не мог слышать; я говорю о потоке нейротропных ионов со специфическим сродством к слуховым центрам мозга. Если ты меня понял…

— Ты обещал не надоедать мне техническими подробностями!