Чего он не любил в литературе, так это когда в ней пытаются навязывать мнение. Нередко грань между ложным и истинным – едва уловима. Петя и сам не прочь был пофантазировать, навыдумывать и, шутя или полушутя высказаться. Такие упражнения развивают и того, кто слушает и того, кто высказывается. Невероятные перипетии мысли ведут к нестандартным решениям. Мысль, высказанная легко, предлагает задуматься и сделать собственную оценку. Но если вещают серьезно, внушают непререкаемым тоном, если предупреждают, что возражения не принимаются, – не хочется верить и в «дважды два – четыре».

Во время путча, в августе девяносто первого, Галкин ушел с работы (читателей почти не было), бродил по Москве, всматривался в лица людей, собравшихся у «Белого дома», в растерянные глаза танкистов, выглядывавших из открытых водительских люков.

Жалко было многострадальной России, но именно армия отняла у него остатки патриотизма. Его поразили бездомные офицеры. Галкин, читавший Лермонтова, Толстого и Куприна, знал, что русское офицерство всегда было гордостью нации. Держава, унизившая защитников, была обречена. Ему все равно было, какой «на дворе» строй. Его родиной была литература. И тут он оставался патриотом.

По улице, лязгая, ревя и дымя, как бычье стадо с подожженными хвостами, неслась колонна обезумевших танков, готовая на полной скорости въехать в толпу, стоящую на пути. Так уже было и в Венгрии и в Чехословакии. Ужас парализовал волю. Крики застыли в глотках. Мостовая вот-вот окрасится кровью, искромсанных тел. «В режиме пропеллера» взлетев на броню головной машины, Галкин спрыгнул в люк на колени водителя и дернул рычаг. Машина взревела и перед самой толпой, кроша асфальт, развернулась на одной гусенице. Обвоняв улицу, она замерла, преграждая путь остальным. Петя спрыгнул с брони, растворился в толпе и… вернулся в библиотеку.

Пожилая начальница сказала с усмешкой: «А я думала, вы у „Белого дома“. Говорят, там такое творится! Такое творится! Впрочем, забыла, вам не резон „тратить время“?»

«Так точно!» – подтвердил Галкин.

«Шальные деньги» были давно истрачены. Одно время Галкин даже подумывал, не наняться ль в какую-нибудь контору охранником. Но не хотелось ломать привычный ход жизни. К тому же не верилось, что его могут взять: внешний облик бедного интеллигента мало вязался с образом Ильи Муромца. Петя не решался искать дополнительных «средств к существованию». В те времена это было еще не очень-то принято. Большинство довольствовалось тем, что есть. Тем более, что он был один, а много ли одному нужно.

3.

Однажды, возле библиотеки он встретил бывшую коллегу, с которой работал в первые месяцы после армии. «Слушай, Петь, – сказала она, – я ведь здесь не случайно. Специально ждала, когда выйдешь». И рассказала, что у нее есть знакомая молодая девица, которая приглядела его и хотела бы с ним познакомиться. Галкин был удивлен и польщен, услышав, что кто-то может его «приглядеть». Он и сам заглядывался на девушек, но не очень это в себе поощрял. Его мучили страх и томление перед женским телом. Но больше всего он боялся, что тяготение к женщинам, при его способностях, может превратить его в настоящего дьявола: он ведь не знает преград и в состоянии среди белого дня сделать с женщиной все, что захочет, да так, что никто, включая и жертву, не успеет опомниться.

Но оставалось еще «его чудо» – опыт небесного блаженства, который хотелось если не повторить, то хотя бы сымитировать с другой женщиной. Другого варианта не было. В этом желании проглядывало нечто не вполне естественное. Вспоминая о «Чуде» он чувствовал себя несчастным больным, лишенным какого-то важного витамина. Он стремился к женскому телу, именно к телу, в тайне рассчитывая переболеть.

В тот же вечер встретился он с Галиной (так звали девицу). Они разгуливали по бульварам и рассказывали друг другу о себе. Ее биография была короткой и простенькой: отец пил и бил мать, муж – пьет и бьет ее, ребенок – дебил. Сама работает горничной в третьеразрядной гостинице. Галина не верила, что он работает библиотекарем: «Вы так прилично одеты!» Говорил в основном он. Ему было, что сказать. Она умела слушать молча, затаив дыхание, и это вдохновляло его. Галина привела его на свою любимую укромную скамеечку в зеленом углу парка, и продолжала в сумерках слушать, глядя на него пульсирующими зрачками красивых глаз. Внимая его речам, она спокойно закинула руку ему на плечо и прижалась к нему. «Женщины любят ушами» – вспомнил он и замолчал. «Ну, ну, продолжай». – теребила она. Они незаметно перешли на «ты». В очередную паузу, когда уже совсем стемнело, она спросила: «Можно я тебя поцелую?» Он смутился, она поцеловала и сказала: «У меня еще не было такого, как ты». В нем забрезжило романтическое чувство и ему не хотелось думать о том, что у нее – муж и, вероятно, были другие мужчины, и, скорее всего, каждому она говорила: «У меня еще не было такого, как ты.»

Потом она сообщила, что завтра – ее дежурство, и можно встретиться в гостинице – в свободном номере (она все устроит). «Я попрошу ужин из ресторана. Возьми только денег, оплатить заказ» (она назвала сумму).

Встретив вечером у входа в гостиницу, Галина провела его черной лестницей на третий этаж в неубранный одноместный номер – узкую комнату, где едва умещались кровать с прикроватной тумбочкой и маленький столик с парою стульев. Туалет – в конце коридора. Душ – на другом этаже.

Она попросила его подождать, принесла белье и перестелила постель, по местному телефону заказала в ресторане ужин. Вина ему не хотелось. Она сказала: «Как хочешь, а я бы от сухонького не отказалась». «Пусть принесут сухонького» – согласился он, и она заказала. Форма горничной придавала ей трогательный и усталый вид. Должно быть, за день она, в самом деле, умаялась.

Когда постучали в дверь, женщина вышла, чтобы взять у посыльного ужин. Кто-то из-за плеча пытался заглянуть в номер, но, захлопнув дверь ногой, она принялась накрывать на стол.

Галина почти ничего не ела, только тянула вино. А Петя неплохо покушал. За ужином она смотрела на него и требовала: «Ну, рассказывай!». Видно, чувствовала, что ему нравится, когда его слушают. Пережевывая ресторанную пищу, он рассуждал о литературе, о своем ощущении музыки, о своем видении жизни. Его словно прорвало. Ему давно хотелось с кем-нибудь поделиться. Тогда это казалось естественным, но позднее все больше напоминало недержание.

Она не столько пила вино, сколько поласкала им рот. Потом, когда женщина устав слушать, прижалась к нему и стала целовать в губы, он понял, что результат ее полосканий был невелик. Уловив под рукой упругое тело, он почувствовал, что погружается в волны тепла. Только сейчас ему захотелось близости, и хотя Петя не представлял себе, как это произойдет, решив, на всякий случай, застраховаться, он трусливо соврал: «Послушай, должен признаться, у меня до тебя еще не было женщины». «Знаю я, как у вас „не было женщины“, – рассмеялась она и заметила, – а целуешься ты, в самом деле, неважно».

Потом предложила: «Я выключу свет. Хорошо? Раздевайся, ложись».

Она щелкнула выключателем, отошла к окну и, отвернувшись, молча смотрела на полутемную улицу. Он быстро разделся и лег. Хотя ни грамма не пил, голова была как в тумане. Он боялся ее позвать: боялся, что не найдет нужных слов. Она нетерпеливо спросила: «Ну? Ты готов? Мне скоро идти. Я ведь на работе». Его передернуло. Она торопится. Он это как-то упустил из вида. Галкин видел на фоне окна, как она сняла форму, выдернув что-то из-под себя, обыденным тоном сказала: «Бюстгальтер оставлю: с ним потом много возни». Эта обыденность покоробила, и, когда она села на край постели, он, как ошпаренный, дернулся к стенке. «Ты боишься!?» – она удивленно хихикнула, легла рядом на спину и снова спросила: «Ну?» Потом сказала ни то умиленно, ни то раздраженно: «Боже ж мой! Ты что и вправду – первый раз!? А я думала цену себе набиваешь. Зря я это затеяла…» «Мы затеяли…» – подал голос Галкин. «Затейник ты мой!» Она нежно провела ладонью по телу его поверх простыни. Добравшись до самого корня, с насмешкой спросила: «А это что за тряпочка?» Он в свою очередь попробовал погладить ее, но она отодвинула его руку. Петя решил, что это прием раззадоривания и стал настойчивее. Он не знал, как просто все объясняется. Его охватило желание, и, перекатившись, он шлепнулся на нее животом. «Раздавишь!» – захохотала она. Он приподнялся на локте и скользнул по ее телу ладонью от шеи до главного места, как советует Кама-сутра. И тут случилось ужасное: будто лопнул пузырь, омочив его руку и тело зловонною слизью. Петю, как будто подбросило и швырнуло с кровати.