– Конечно, не бог весть что, – отметил желудок, – но, в конце концов, мы – не дома.

– Ты помнишь, когда я последний раз ублажал тебя за пятьдесят «рубликов»? – осведомился я.

– Действительно, куча денег… – «отметил» мой пищеварительный центр, – а есть, вроде, нечего… Да, но чай с молочком был хорош! Ничего не скажешь. Я бы еще такой выпил.

– В другой раз.

Замечания станционной буфетчицы в адрес нашей интеллигенции не очень меня покоробили. Перед отлетом пришлось быть свидетелем собеседования, учиненного в консульстве при оформлении виз. Говоривший по-русски чиновник заявил там одной нашей даме:

– В анкете написано: «архитектор»… Не верю. Вы не похожи на архитектора (на ней было лучшее платье из ее гардероба).

– Но, тем не менее, я – архитектор!

– Тогда почему ваша фирма так низко вас ценит? У нас человек, убирающий за архитекторами, получает в три раза больше!

Я подумал, как бы отнесся он, если бы знал, что цифру дохода в анкете пришлось увеличить в три раза, чтобы соответствовала проходному минимуму? Женщина, сникнув, промямлила:

– Разный достаток.

Коли бедны, так нечего ездить! Сидели бы дома!

Хочется мир посмотреть. Ведь я архитектор.

– Бросьте! Знаете, как это называется: «Пустите Дуньку в Европу! Ведь так?» – смеясь, демонстрировал клерк свою эрудицию. Дама ничего не ответила: она была «нашенским» архитектором. А консульский деятель больше ни к кому не вязался. Он знал наши хитрости и, отведя душу, успокоился.

2.

В гостиницу возвращался, не торопясь. Район станции Паддингтон – не окраина мегаполиса, а окраина его центра. Ширина здешних улиц, в среднем, – метров пятнадцать. Кроме отелей и небольших магазинчиков, тут находились паб, кафе, прачечная. Вдоль улиц стояли дома – в четыре, пять, шесть этажей оштукатуренные и покрашенные светлой краской с бордовыми фрагментами по фасаду (верхние этажи чаще всего облицованы красным кирпичом). В целом преобладали оттенки белого и красного колера, зато масть прохожих на улицах отличалась гораздо большим разнообразием. Мелькали смуглые, желтые, бурые, красные, черные, иссиня черные, шоколадные… и, лишь изредка, – белые лица.

Я задержался у стенда с «печатной продукцией». С газет смотрели хорошие «лица африканского происхождения». Один заголовок гласил: «Черное – это красиво». У нас написали бы: «Черное – тоже красиво». И это считалось бы высшим проявлением политкорректности. Возможно, «это» и «тоже» – символы двух разных вселенских цивилизаций, общение между которыми проблематично.

Когда подошел к гостинице, стал накрапывать дождик. Экскурсионный автобус еще не пришел. Я спустился в свой номер (в полуподвальный этаж), включил телевизор и некоторое время прислушивался к хорошей английской речи диктора – пакистанца. В Лондоне, как мне казалось, я четко улавливал национальности. Когда-то, в числе многих необязательных знаний, изучал этнические особенности разных народов. Мы вскормлены «интернационализмом», но наши национально-озабоченные души, крутятся, как грешники на сковородке.

Я слышал речь диктора, ухватывал ломтики мыслей, но связать их не мог.

Тут сходу не «врубишься». Надо взять напечатанный текст, положить его рядом со словарем, попытаться перевести наиболее сложные фразы, а затем очень тщательно и долго-предолго складывать их одну с другой, чтобы прийти, наконец, к фундаментальному выводу: единственное, что автор собирался сказать, это – какой он молодец.

Для себя я пытался переводить пьесы Шоу, О’Нилла, Оскара Уальда, Агаты Кристи. Перевод с ограниченным словарным запасом без словаря требует «бешеной» интуиции. В голове словно крутятся две сцепленные шестеренки – русская и английская. Если встречается незнакомое слово, инерция смысла не дает им остановиться. Только когда несуразности напрочь «заклинят соображалку» – приходится лезть в словари.

Иное дело воспринимать на слух. Бытовые фразы просты и знакомы по разговорникам. Официальный текст может оказаться сложнее литературного, но и то, и другое – для счастливчиков, которым судьба подарила возможность учиться и практиковаться сколько потребуется.

По-прежнему не было никаких доказательств, что мы уже в Англии. Где обещанная страна героев Чарльза Диккенса, Артура Конан Дойля, Джерома Клапки Джерома, Бернарда Шоу, Вильяма Шекспира и еще многих других небожителей?

Пока было время, я решил осмотреть гостиницу. Крохотный (метров четыре на пять) холл отеля вмещал только стол и стенд с объявлениями. Сюда вели коридоры, отсюда над головой улыбчивого портье вилась скрипучая лестница.

Как самодовольный кот, я гордо взошел по ним на четвертый этаж. Из окна открывался вид на дворы: сплошные, котельные, гаражи, мастерские, склады – одним словом, промзона.

Обойдя всю «ночлежку», как выразилась буфетная дама (скорее всего, она была из Прибалтики), я спустился в полуподвал, вышел в его наружную часть, перилами отгороженную от тротуара, поднялся по бетонным ступеням… и увидел хухра. Он как будто дремал на перилах, поджидая меня. Не глядя, коснулся ладонью пушистой спины. Из серого облака выбралась лапка и легонько ударила по руке. «Не тронь!» Я обознался. На меня глядели зеленые очи местной красавицы-кошки. «Что с тобой, милый? – спросила она. – Мы разве знакомы!?»

В конце концов, я вернулся в холл. Отель был «трех звездным». Три звездочки в Англии – это прилично. Вот только ступеньки внутренних лестниц взывали к сочувствию. Наверняка, их чинили, и лакировали, но они все равно продолжали ворчать, как старые люди, знававшие лучшие времена. Портье (парень лет тридцати пяти) улыбался. Все портье улыбались. Я рассчитывал использовать их для своей языковой практики, но, они, в разной степени зная русский, сами не прочь были практиковаться на мне.

Автобус для обзорной экскурсии должен был вот-вот подойти. И народ, потихонечку выбирался на воздух.

Поступил приказ: «Выходи!». Оказывается, машина давно ждала за углом. Струйкою зонтиков (дождь продолжался) мы «потекли» к зеленому с черным автобусу. Водитель, открывший салон, был тоже в зеленом, и что он окажется черным, было само собой разумеющимся. Женщины вслух восторгались его живописностью, точно речь шла о вороном скакуне. В Африке, у озера Виктория живут угандийцы (их тридцать пять миллионов). Как пишут путеводители, именно «этот народ выбрал столицу Великобритании для поисков лучшей жизни».

В нашей компании подобрался творческий «люд». Было даже несколько гениев. Самый из них выдающийся, держался в тени, на заднем сидении. Но дух его царил над всеми. Тот, кто хотел быть услышанным, норовил обернуться, рискуя свернуть себе шею.

В группе я был самый старый.

«Все на месте?» – спросила женщина-гид. «Все!» – ответили все. Мы поехали.

Я положил на колени схему города: по военной привычке, не определившись на карте, чувствовал себя неуютно. Вообще говоря, это следует делать, у ветрового стекла. В средине салона, где я сидел, ориентироваться было не просто, но оставался спортивный азарт. А достопримечательности, на которые обращала наше внимание гид, служили ориентирами.

По бульвару «Сады Сассекса» мы проехали с километр на север до пересечения с «Эдьжвар Роуд» (Edgware Road). Второе слово означало, конечно, «дорогу». Но первое – переводить не берусь: смысл его – не в словаре, а в истории. «Дорога», на которую мы повернули, была светленькой улицей с разнотипными пяти и шестиэтажными зданиями. Она тянулась до «Мраморной арки» Гайд Парка, облаком выплывшего из сырой кисеи дождя. Арку, воздвигнутую в честь побед над Наполеоном у входа в королевский дворец, позже перенесли сюда – в знаменитый «ораторский угол» парка, где каждый, способный связать пару слов, может это продемонстрировать.

За «Мраморной аркой» «Эдьжвар Роуд» «перетекла» в «Оксфорд Стрит» (Oxford Sireet), – мы ехали на восток по самой торговой улице Лондона. Справа и слева выстроились дома, похожие на торты светло серого (с жёлтым оттенком) цвета. Несмотря на ненастье, улица казалась веселенькой. Архитекторы объяснили: секрет – в штукатурке. В погожие дни она «аккумулировала» в себе свет, а в пасмурные – излучала. Мы проехали еще полтора километра до «Оксфорд Сэркэс». «Circus» по-английски – кольцо, а, по существу, – перекресток, где сходится несколько улиц. «Оксфорд Сэркэс» под прямым углом пересекали две улицы. Мы повернули вправо на «Риджинт Стрит» (Regent Street) – на «Улицу Регента» (некоторые властители Англии, не имея высшего титула, правили многие годы в качестве регентов при недееспособных особах королевской семьи).