— Вероятно. Я же воспитывалась в относительно академической атмосфере.

Фудзио уже не переспрашивал, хотя Ханако и продолжала рассуждать нетерпимым и самодовольным тоном. Он решил, что лучший способ отплатить этой гордячке — сексуально унизить ее. Он уже смутно представил, как похоронит Ханако в «том месте» на краю пространства, уходящего в космос; при этом Фудзио ощущал, что не он приведет ее туда, Ханако сама сделает выбор.

Электричка была переполнена, и Фудзио сказал Ханако, притиснутой к его груди:

— Ты такая красивая…

— Лучше скажите, что оригинальная.

— А сама-то ты знаешь об этом?

Радостно улыбаясь, Фудзио хотел этим выразить свое презрение к ней, но, похоже, Ханако такие нюансы не воспринимала. В электричке оба в основном молчали. Когда они вышли со станции и миновали торговый квартал, то впереди замаячил мрачный массив, на углу которого помещалась автостоянка, где Фудзио арендовал место.

Пройдя было мимо небольшого супермаркета, Ханако неожиданно сказала:

— Зайду, мне кое-что надо купить. А вы подождите, пожалуйста.

— Что купить? — спросил Фудзио, но Ханако, не отвечая ему, вошла в магазин. Фудзио с интересом последовал за ней. Он решил: раз ему не запретили идти следом, то у нее, вероятно, не будет особого повода на него сердиться.

В продуктовом отделе Ханако направилась прямо к холодильной камере. Достала упаковку жареного соевого творога, уложенного в два отдельных мешочка, и вернулась к кассе.

— Для чего ты это купила?

— Сегодня поеду к родителям. Я обещала маме купить творог, чтобы сделать подношение Богу Инари.[34]

— Богу Инари?

— Да, у нас дома в одном уголке сада старинная молельня Богу Инари.

— Так-так-так… Глубоко веровать — это хорошо…

Ничто не дрогнуло в лице Фудзио, но он внезапно ощутил, что не может удержаться от смеха. Одновременно с этим он почувствовал, что в его душе образовалась пустота, и воздух, скопившийся там, под страшным давлением стремительно вырывается наружу.

— И ты веришь в Бога Инари? — спросил Фудзио.

— Конечно. Молюсь, как положено, поэтому у нас дома все счастливы.

Вот и автостоянка. Подойдя к своей машине, Фудзио открыл дверцу и сказал Ханако, ожидавшей по другую сторону машины:

— Я передумал. С такой женщиной, как ты, незачем ехать в отель. Пожалуй, поеду домой.

Лицо Ханако мгновенно вытянулось, словно она не могла поверить своим ушам, а Фудзио, словно преследуя отступающего противника, бросил ей прямо в лицо:

— Ты что, и вправду дура?!

глава 11. Вторая часть музыкального сочинения

Утром десятого апреля Фудзио пробудился ближе к полудню в приподнятом настроении.

Хотя вчера полдня шел дождь, сегодня установилась ясная погода, и вид из его «замка на крыше» был такой, словно сидишь в чаше со свежим салатом. Фудзио всегда думал, что город — это лишь строения, созданные человеческими руками, а оказалось, что это и красные азалии, и желтые горные розы, и пурпурный древесный пион, — и все они источают аромат.

Когда Фудзио спустился на нижний этаж, было уже почти одиннадцать.

— Фут-тян, ты что сегодня будешь есть? Может, подогреть холодный рис? Есть побеги бамбука и молодой картофель, поджарить к ним соленую кету? — спросила мать.

Фудзио не стал пререкаться.

— Мне все равно, — ответил он.

Сегодня у него определенно не было причин для недовольства. В такой день все кажется вкусным.

Однако когда Фудзио по случайности заглянул в магазин, то инстинктивно почувствовал присутствие чего-то чуждого и неприятного. Магазин вот-вот должен открыться, и Сабуро должен быть на месте. Но шурина не было видно. Куда он подевался?

Интуиция не подвела Фудзио. На стене у входа был наклеен черно-белый плакат с фотографией 30х30 сантиметров. Лицо на ней было Фудзио хорошо знакомо.

«Разыскивается полицией. Вы встречали этого человека?» — крупным шрифтом было написано под фотографией Ёко Мики, названной почему-то домработницей. Хотя она, Фудзио был в том уверен, была замужней домохозяйкой.

«Девушка пропала без вести 22 марта. Если вам что-нибудь известно, просьба сообщить в полицию.

Рост — 157 см. Вес — 48 кг. Особые приметы — след от ожога в виде древесного листа на внутренней стороне правого локтя».

— Эй! — гневно воскликнул Фудзио. Он звал шурина, но отозвалась мать:

— Что случилось?

— Кто наклеил этот плакат?

— Да я и не знаю, но Сабуро говорил, что его попросили.

— Разве можно клеить такое в магазине, куда приходят покупатели? Фудзио наскоро обулся, спустился вниз и с ожесточением сорвал плакат.

— Фут-тян, тебе следовало спросить у Сабуро.

— С чего это я должен спрашивать у него разрешения?

В это время в дверях показался шурин, вернувшийся с улицы. Увидев разорванный плакат, он хмуро взглянул на Фудзио.

— Зачем ты порвал плакат, который мы взяли, чтобы наклеить?

— Не помню, чтобы я разрешал вешать такое.

— Он, видите ли, не разрешает! Если хочешь разговаривать серьезно, поработай каждый день как следует, тогда и говори. Да зачем мне спрашивать у тебя разрешение, если тебя в магазине-то не бывает?

Фудзио не счел нужным отвечать.

— Меня попросила одна знакомая, сказала, что домашние этой девушки просто сон потеряли. Я из сочувствия повесил плакат, что тут плохого? — сказал Сабуро, пристально глядя на Фудзио. — Представь: она пропала без вести. Не знаю, сколько отпечатали этих плакатов, но, вероятно, они стоили больших денег. Больно смотреть, с каким состраданием смотрят на ее родителей окружающие. Мне сказали, что домашние, разделившись на группы, ходят и просят, чтобы плакаты расклеивали по возможности в людных местах. Услышав такое, невольно хочешь помочь хоть чем-то, это естественно, так я думаю.

— Их дочь, наверняка, сбежала с любовником. Я думаю, что вся история не стоит выеденного яйца, — презрительно отозвался Фудзио.

— Возможно, это и так, однако родители и муж все же волнуются. С этими словам Сабуро нагнулся было поднять надорванный плакат с пола, но Фудзио оттолкнул его.

— Ты что себе позволяешь?!

От гнева у Сабуро на виске вздулись вены.

— Объяснить, почему я не даю налепить этот дурацкий плакат? Да потому что это я убил и закопал эту женщину! — И Фудзио залился смехом.

Шурин какое-то мгновение смотрел на него, слегка приоткрыв рот. Лицо у него вытянулось.

— Фут-тян, ты ведь шутишь?… — В голосе матери были панические нотки. Фудзио нарочито медлил с ответом.

— Плохая шутка! Это ведь шутка, Фут-тян? Скажи мне, матери, это шутка!

— Выходит, что сын не заслуживает доверия? — буркнул наконец Фудзио.

— Вовсе нет, но…

— Да шутка, шутка это! Дурная шутка, смахивающая на правду. Но я повторяю, не лезьте ко мне. Хватит меня опекать и пытаться вылепить из меня пай-мальчика.

И, напустив на себя равнодушно-независимый вид, Фудзио направился наверх, в свою мансарду. На самом деле его била дрожь. Во рту пересохло. Он-то наивно полагал, что ничего не происходит, а оказалось, что все не так просто.

Полдня Фудзио тайком наблюдал за атмосферой в доме. Его беспокоила реакция близких.

Мать на мгновение решила, что слова Фудзио — правда, и испытала шок. Когда же он сказал, что это шутка, мать вздохнула с облегчением. Теперь у нее хорошее настроение, как у человека, вернувшегося к жизни после тяжелой болезни. С женщинами все просто. Если можно не думать о том, о чем она думать не хочет, то уже одно это поднимает ей настроение. Мать уверена, что ее милый мальчик «Фут-тян» не мог совершить подобное злодеяние.

Сабуро — другое дело. Сейчас он ведет себя, как обычно, в его общении с покупателями не чувствуется перемен. Однако видно, что он молча размышляет. А что, если слова Фудзио вовсе не шутка? Не исключено, что Фудзио совершил преступление, — вот что мучает Сабуро. В отличие от матери, он видел Фудзио насквозь. «Никто не знает детей лучше родителей» — это выражение применимо только к людям из прошлого. Если то, что сказал Фудзио, — реальный факт, то дело принимает серьезный оборот и не ограничится одним Фудзио, — в него будет втянуто все семейство, поэтому Сабуро, занимаясь работой, уже планировал, какие надо бы принять меры на первый случай.