Но где вчера кочевник злой лишь крался по пустыне.
Туземец мирный сеет, жнет, спускается в забой —
Собратьям его диким дал острастку Громобой.
За нас крушил их Громобой — нам вопли режут слух.
Огнем палил их Громобой — претит нам гари дух.
За нас лупил их Громобой — нас пробирает дрожь.
За нас рубил их Громобой — пустились мы в скулеж.
Как обожает домосед покой, пристойность, меру!
Датчан он Дрейку предпочтет, а буйных негров — Эйру.
Плывут на родину суда с зерном, скотом, рудой…
СЭР ОБРИ НА ПОЛУЛЕЖИТ С ПРОБИТОЙ ГОЛОВОЙ.
После подобного панегирика будет только справедливо, если мы приведем два менее лестных косвенных упоминания о Коллингтоне. В 1846 г., когда Диккенс писал роман «Домби и сын», стало известно о роковой выходке Коллингтона в Сандхерсте. Отсюда — разговор на набережной в Брайтоне, где майор Бэгсток спрашивает Домби, пошлет ли он сына в школу.
— Я еще не решил, — отвечал мистер Домби. — Вряд ли. Он слабого здоровья.
— Если слабого здоровья, — сказал майор, — то вы правы. Только крепкие ребята могли выдержать жизнь у нас в Сандхерсте, сэр. Мы там друг друга пытали, сэр. Новичков поджаривали на медленном огне, подвешивали вниз головой за окном четвертого этажа. Джозефа Бэгстока, сэр, так вот продержали за пятки-башмаков ровно тринадцать минут по школьным часам.
Наконец, прототипом капитана Пли из стихотворной карикатуры Хилэра Беллока на строителя империи в такой же степени, как Сесила Родса, можно считать генерала Коллингтона:
Пли знал туземные замашки.
«Будь добр, но не давай поблажки», —
Любил он говорить.
В итоге — смута. Помню ясно,
Как Пли всех нас в тот день ужасный
От гибели спасал.
Он, стоя на холме зеленом,
Обвел округу взглядом сонным
И тихо так сказал:
«Что б ни случилось, худо им
Придется, ведь у нас «максим».
Гл.24, стр.115 Не желая ломать ему суставы, я заказал гроб в форме куба…
Если бы доктор Свичнет терпеливо подождал, пока начнется разложение, тело его друга Бакстера вышло бы из трупного затвердения и, размягчившись, поместилось бы в гроб обычной формы. Но, возможно, диковинный обмен веществ Бакстера препятствовал нормальным процессам разложения.
ПИСЬМО ВИКТОРИИ СВИЧНЕТ, стр.117
Он проводил все больше времени в своем кабинете, кропая книги, которые потом печатал за свой счет, поскольку ни один издатель не хотел на них раскошеливаться.
Помимо этой, за свою жизнь доктор Свичнет напечатал еще четыре книги за собственный счет. В отличие от «Бедных-несчастных», он послал экземпляры перечисленных ниже произведений в Эдинбург в Шотландскую национальную библиотеку, где они каталогизированы под его псевдонимом «Галлоуэйский простофиля».
1886 г. «Где бродили мы вдвоем»
Сборник стихотворений, навеянных теми местами в Глазго, что связаны с его ухаживаньями за будущей женой. Одно из стихотворений (озаглавленное «Мемориальный фонтан в честь водопроводной системы Лох-Катрин, Западный парк») приведено в гл. 8 «Бедных-несчастных» и, безусловно, является лучшим.
1892 г. «Торговцы трупами»
Эта пятиактная пьеса о преступлениях Берка и Хэара<Речь идет о громком деле 20-х годов XIX века: Уильям Берк и Уильям Хэар душили людей и продавали тела эдинбургскому анатому Роберту Ноксу.> нисколько не лучше, чем многие другие драмы XIX века на тот же самый весьма популярный сюжет. К Роберту Ноксу, покупавшему трупы хирургу, наш автор относится более сочувственно, чем прочие, так что пьеса, возможно, повлияла на «Анатома» Джеймса Брайди.
1897 г. «Уопхиллские деньки»
Воспоминания о детстве на галлоуэйской ферме. Хотя книга претендует на автоби-рграфичность, в ней так мало говорится об отце, матери и друзьях автора, словно у него никогда их не было. Единственный персонаж, описанный во всех чувствительных подробностях, — чудовищно строгий «господин учитель», чье одобрение успехов автора в постижении наук отнюдь не умеряло жестокости назидательных побоев. Но главным образом книга описывает такие радости, как ловля форели руками, облавы на кроликов и более мелких вредителей, опустошение птичьих гнезд.
1905 г. «Завещание Соуни Бина»
Эта длинная поэма, написанная бернсовской строфой, начинается с того, что Бин лежит в вереске на вершине горы Меррик, откуда он обозревает страну, завлекшую и ввергшую его в людоедство. Время действия — 1603 год, незадолго до объединения корон. Бин страдает от пищевого отравления, поскольку недавно заел бродягу-кальвиниста куском сборщика налогов — епископала. Упор делается не на комизме, а на символическом смысле этой желудочно-кишечной свары. В безумии своем Бин взывает к теням всех шотландских правителей, начиная от Калгака и кончая Яковом VI. Ему являются призраки из прошлого и будущего Шотландии: Фингал, Дженни Геддес, Джеймс Уатт, Уильям Юарт Гладстон и т.д.; наконец, «поэт грядущих дней,/ Что Родину, подобно мне,/ Терял, искал, обрел…» Тут становится ясно, что Бин и его голодное семейство (которые вскоре будут арестованы королевскими солдатами и сожжены живьем в эдинбургском Грассмаркете) символизируют шотландский народ. Главная трудность для читателя, помимо чрезмерной длины этой поэмы и нудного языка, состоит в невозможности точно установить, символом чего является людоедство. Возможно, низкой культуры питания, которая, как считал доктор Свичнет, некогда отличала Шотландию; как бы то ни было, он пишет так, словно клан Бинов действительно существовал. Небольшое исследование показало бы ему, что это имя не встречается ни в шотландской истории, ни в легендах, ни в народных сказаниях, ни в художественной литературе. Оно впервые появилось в издании «Ньюгейтский альманах, или Летопись кровавых злодеяний», вышедшем в Лондоне около 1775 г. Прочие собранные в этой книге истории — опирающиеся на факты описания самых мрачных преступлений, совершенных в Англии на памяти жившего тогда поколения. История Соуни Бина рассказана в таком же фактографическом стиле, но совершается на диком шотландском берегу почти двумя веками раньше. Это небылица, основанная на сказках, бытовавших в Англии, — страшных сказках, выдуманных англичанами о шотландцах в те столетия, когда два народа были либо в состоянии войны друг с другом, либо на грани ее.
Я так подробно описал эти четыре не стоящие внимания книги лишь для того, чтобы читатели не тратили на них время. Они, среди прочего, показывают, что доктор Свичнет не обладал ни творческим воображением, ни памятью на диалоги, и поэтому он, безусловно, писал «Бедных-несчастных», пользуясь очень подробными дневниками. Сожженная его женой рукопись наверняка бы это подтвердила.
Стр.118 Жизнь для нас с мамой главным образом сводилась к борьбе за чистоту жилья и самих себя, однако мы никогда не чувствовали себя чистыми, пока… отец… не перевез нас в трехэтажный дом… сказав: «Теперь я это могу себе позволить». Думаю, он позволял себе это уже год, не меньше.
Есть основания думать, что он позволял себе это уже четырнадцать лет. В гл. 22 Блайдон Хаттерсли похваляется, что он «давал работу половине квалифицированной рабочей силы Манчестера и Бирмингема» через десять лет после того, как он «стер в порошок Короля Хадсона». Джордж Хадсон, прозванный «рельсовым кролем», был очень удачливым спекулянтом акциями и недвижимостью, пока железнодорожная лихорадка 1847 — 1848 гг. не привела его к разорению. Это означает, что отец Беллы стал миллионером, когда ей было три года.
Стр.119 — Что заимел? — Патент. — И патент, и до черта всего прочего.
Патент на парные направляющие муфты Макгрегора Шанда дал паровозостроительной компании Блайдона Хаттерсли преимущество над конкурентами, которое длилось до 1889 г., когда трубчатый клапан Белфрейджа сделал муфты излишними. Макгрегор Шанд умер от чахотки влалате для неимущих Манчестерского королевского приюта для умалишенных в 1856 г.
Стр.122 …я… сыграла одну из простеньких песен Бернса. Может, это и вправду был «Зеленый берег Лох-Ломонд».