— По дороге я встретил доктора Пирса, — сказал Ричард, одновременно звоня, чтобы принесли свечи. — С ним был молодой пастор, его друг. Я пригласил их обоих отобедать у нас.

— Сегодня? — удивилась я. Миссис Гау имела обыкновение составлять меню на неделю, но вряд ли она упустит случай блеснуть перед Ричардом своим искусством.

— Да. Они обещали быть в четыре, после обеда мы можем сыграть партию в вист.

Я взглянула на часы над камином. Было уже десять минут четвертого.

— Я пойду скажу об этом миссис Гау, — сказала я и тяжело поднялась с кресла. — К тому же мне надо переодеться.

— Непременно. Мне надоело видеть тебя все время в одном и том же платье. И что хуже всего, ты стала ужасно толстой.

Я замерла. Может быть, из-за моего положения, может быть, из-за того, что меня неожиданно разбудили, но грубость его тона внезапно вызвала слезы у меня на глазах. Рядом не было ни мамы, ни Ральфа, а если еще Ричард будет мучить меня, то жизнь станет просто невыносимой.

— О, Ричард, — с упреком проговорила я. — Я не толстая, я беременна твоим ребенком. Похоже, что ребенок будет большим.

Ричард продолжал неподвижно стоять у стены. Причудливая игра пламени сделала отбрасываемую им тень ужасающе огромной.

— Пусть, но по мне ты отвратительно толстая, — жестоко продолжал он. — Ступай прикажи миссис Гау подавать обед на четверых, а сама переоденься в подходящее вечернее платье. И надень хотя бы какие-нибудь драгоценности к нему. Мы обедаем дома, в конце концов, и доктор Пирс не станет возражать.

— У меня, прежде всего, нет никаких драгоценностей, — тихо проговорила я. Я подумала о мамином розовом жемчуге, который украл грабитель. Она всегда говорила, что оставит его мне по завещанию. Теперь она мертва, а ожерелье, наверное, валяется в какой-нибудь грязной лавчонке, заложенное за стакан вина, и я больше никогда не увижу ни его, ни моей мамы.

— По крайней мере, надень то нарядное платье из блестящего шелка, — продолжал командовать Ричард. — Я поднимусь к тебе, когда вымоюсь и переоденусь сам.

Я послушно кивнула и выскользнула из комнаты. Я передала приказание миссис Гау и увидела последовавший за тем взрыв активности. По тому, как она застучала сковородками, я поняла, что обед будет под стать королевскому столу и что кухня стала небезопасной для меня территорией.

Я поднялась к себе и вызвала Дженни. Последнее время я не могла принимать горячие ванны, поскольку не помещалась в саму ванну. И сейчас я, нагнувшись, стала над тазом, пока Дженни осторожно лила воду на мои плечи и грудь.

— Вы наверняка ошиблись в датах, мисс Джулия, — сказала она. — Такой большой ребенок. Я думаю, роды будут скоро.

— Нет. — Едва ли я могла перепутать даты, поскольку из моей памяти никогда не изгладится то страшное утро в беседке. — До родов еще два месяца. Это будет в конце января.

Дженни подала мне платье и помогла справиться с пуговицами сзади. Платье было слишком парадным для маленького обеда дома, когда приглашены только викарий с другом, но мне следовало его надеть, раз этого хотел Ричард. Да и вряд ли представится другой случай покрасоваться в нем. Дороги стали непроходимыми, и мы с Ричардом никогда не выезжали в гости. Никто не навещал нас, ночи были темные и неласковые, и всем в графстве было известно, что я беременна, притом на довольно большом сроке, хоть свадьба была объявлена совсем недавно. Разумеется, нас принимали во всех домах, об этом бабушка позаботилась, но мы не были самой популярной в округе парой.

Конечно, все переменится к лучшему весной, когда мы сможем выезжать и принимать гостей у себя, когда родится малыш, а наш новый дом будет достроен, и мы сможем туда переехать. Я многое поняла в Бате и теперь знала, что люди, у которых богатое поместье, красивый дом и полный штат прислуги, которые позволяют себе ездить в Лондон на зимний сезон, никогда не будут нежеланными гостями. На минутку я задумалась о том, чем будет этот сезон для меня без мамы и без добрых друзей, а с одним только Ричардом рядом.

Без Джеймса.

Я вздрогнула. Опять сердце начало щемить от боли, которую я ощущала почти постоянно. Я была в трауре по маме, в трауре по моему погибшему так быстро и внезапно детству и из-за потери единственного человека, которого я любила. Я была счастлива носить черное, оно было как раз для меня.

— Очаровательно, — сказала Дженни. — Совершенно очаровательно, мисс Джулия.

Я обернулась и посмотрела на себя в зеркало. Глубокий блеск шелка сделал мое лицо более белокожим и загадочным. Множество богатых складок, заложенных от высокой талии, скрадывали мой живот. Единственным признаком беременности была располневшая грудь, красиво очерченная большим декольте платья.

Я подошла поближе к зеркалу и с любопытством посмотрела на свое лицо. В моей грусти по маме, в своем одиночестве, в ненависти к своему телу, которое так предало меня, я забыла о том, что была красивой девушкой. В ту осень я стала прекрасной женщиной.

Моя грудь обещала райскую радость обладания. Даже легкий намек на живот не портил меня, а выглядел очень желанно. Черный гладкий шелк подчеркивал хрупкость спины, светлый тон кожи и серый блеск глаз. В удивлении я улыбнулась своему отражению. Высокие скулы, чуть приподнятые уголки рта были мне знакомы, но глаза блестели абсолютно по-новому, и это превратило меня из миленькой девушки в красивую и обольстительную женщину.

— Причесать вас? — предложила Дженни.

— Да, пожалуйста, — я уселась в мамино кресло перед туалетным столиком и стала следить, как она укладывает мои волосы крупными волнами.

Я увидела, как открылась дверь и вошел Ричард. Не замечая, что я смотрю на него, он не сводил глаз с Дженни, тщательно укладывающей один локон за другим. Застывшее на его лице выражение заставило меня вздрогнуть, хотя в комнате было жарко натоплено. Даже волоски у меня на шее встали дыбом от ужаса, и какая-то странная тень промелькнула перед глазами.

Он шевельнулся, и Дженни вздрогнула и вскрикнула.

— О! Прошу вашего прощения, сэр, я не видела, как вы вошли.

В ее голосе звучала никогда не слышанная мной нота, затем я узнала ее, эту слишком быструю речь, эти слишком высокие интонации. Она боялась его. Весь дом, вся деревня, все боялись Ричарда. И я — его жена, его подданная — боялась его тоже.

— Вы можете идти, Дженни, — улыбнулся он. — Если ваша госпожа больше не нуждается в ваших услугах.

Я кивнула, не поворачивая головы, и Дженни торопливо присела в поклоне, как-то странно держа руку у горла, точно защищаясь. Когда она вышла из комнаты, Ричард подошел и стал позади меня, там, где только что была Дженни. Наши глаза встретились, и я удивилась, что он может хотеть от меня.

— Мне нравится это платье, — заговорил он. Его пальцы гладили мою шею, затем скользнули выше и коснулись мочки уха. Я вся дрожала от этой ласки и в зеркале видела, как расширились от страха мои зрачки.

— Я принес что-то для тебя, — тихо сказал он. — Что-то, что тебе должно понравиться.

Он улыбался.

Я осторожно изучала его улыбку в зеркале, которое когда-то отражало только мою маму. Это была не та улыбка, которой он обычно прикрывал гнев, и я понимала, что бояться мне нечего. Эта улыбка была нежной и доброй. Но за ней таилась какая-то тень радости, которой я не доверяла.

Я медленно кивнула.

Ричард полез в карман и принялся там что-то искать. На нем был нарядный черного бархата сюртук и белоснежная сорочка, клапаны карманов были отделаны узкой атласной тесьмой. Я так внимательно смотрела на него, что даже увидела отражение пламени свечи на этой ленте.

— Надеюсь, тебе понравится это. — Его голос даже задрожал от еле сдерживаемого смеха. — Действительно, что это я! Я ведь знаю, что тебе это нравится.

При виде его пляшущих от радости глаз я вздрогнула и вдруг почувствовала холодное прикосновение к шее.

Холодное прикосновение круглых, отлично отшлифованных жемчужин.

Розовых жемчужин.

Маминого розового жемчуга.