– Чаще всего меня зовут Симон Маг.

В углу между колонн под единственным горевшим здесь светильником зашевелился скомканный ковер. Из-под него вылез блистатель, весь в зеркальцах, игравших лунным светом.

– Прикажите его казнить! – заверещал танцор, тыкая пальцем в сторону мага. – Это он натравил на нас страшилище. Он хотел захватить власть, это заговор! Он хотел, чтобы чудище раздавило нас.

– Как ты назвал мой мраморный портрет? – переспросил император с балкона своим прежним, гордым и недоверчивым голосом.

Перепуганный сверкатель умолк. Его чешуя брызгала на стены бликами луны и факела. Едва заметным в полутьме движением руки император приказал шуту удалиться. Он чувствовал, что сегодня его ждет очень важный разговор с незнакомцем, укротившим статую.

С этого дня император, всякий раз приближаясь к дворцовому окну, чувствовал кожей холодный и насмешливый взгляд своего каменного двойника. Некоторые из богатых патрициев и сенаторов утверждали, что маг сам оживил статую, чтобы испугать Клавдия; другие же, те, кому Симон помог советом или остерег от опасности, считали, будто статуя Клавдия временно обрела душу и задвигалась по воле богов, а маг только усмирил ее и спас императора от смерти в мраморных руках. В доказательство вспоминали миф о Галатее, которую оживила Венера, и множество иных сказочных небылиц. Не зная точно, кому верить, император понимал, что, как бы оно ни было, Симона и его спутницу лучше именовать друзьями и желанными гостями во дворце. В Риме же мага стали называть самым свободным человеком в городе. Днем он мог беседовать с обычными гражданами у фонтана на Форуме, следить за состязаниями гладиаторов в цирке или колесниц на ипподроме, зайти в любой храм или просто рассматривать заморские диковины на рынке в порту Остии. А вечером на пиру у императора он лежал рядом с самыми знатными и могущественными людьми государства, наслаждаясь лучшим вином, музыкой и едой. При этом Елене и Симону не приходилось заботиться ни о власти, которой у них не было, ни о богатстве. Им ничего не принадлежало, но они свободно могли жить во дворце, а любой вельможа считал большой честью пригласить их к себе, чтобы послушать мага и убедиться в его чудесных способностях.

– Мы ничем не правим, – говорил маг Елене, – но можем пользоваться всем, что есть у правящих.

Елена догадывалась, что Симон просто ждет. Он ждет самой важной в своей жизни встречи. Такая жизнь, полная веселой роскоши, не могла быть целью мага.

Развлекая гостей, трюкачи, фокусники и мимы на императорских пирах разыгрывали смешные сценки без слов, гнулись, будто в них вообще не было костей, глотали огонь и тонкие, но длинные клинки. Поэты читали свои лучшие стихи. Восточные красавицы в шелках и монетах показывали танцы своих далеких, но завоеванных империей земель.

Особенно нравилась императору пантомима на тему женитьбы египетского принца. Сын фараона отправлял послов в Вавилон, предлагая свадебный венец тамошней принцессе. Вавилонская принцесса соглашалась, однако ставила одно условие – она привезет с собой всех своих служанок. Принц не был против. Но служанок оказывалась такая толпа, что, приехав, они заполнили весь египетский дворец целиком, и теперь бедный принц нигде не мог скрыться от них и побыть один.

Клавдий требовал показывать ему и гостям эту пантомиму вновь и вновь. Он хохотал до слез, когда вслед за принцессой из-за ширм выбегали суетливые служанки с глупо размалеванными лицами и растерянный принц падал на спину, а потом становился на голову от удивления.

– Принц – это дух каждого человека, который решает однажды вселиться в тело, и, прежде чем родится любой из нас, дух договаривается с телом, – толковал императору смысл этого анекдота Симон. – Тело согласно подчиниться духу, но оно берет с собой в нашу жизнь столько желаний, привычек, страстей и страхов, что духу внутри тела становится тесно, и он страдает.

Император отмахивался от этих объяснений и громко требовал показать ему «египетскую свадьбу» вновь. Смеяться на пиру приходилось даже тем, кто уже устал от этой пантомимы и вовсе не считал ее забавной.

Умные же беседы император предпочитал вести без свидетелей, по утрам, когда роса драгоценно сверкает на римском мраморе в лучах молодого солнца. Клавдий часто встречал рассвет на крыше, прогуливаясь под бархатным тентом и глядя на свой город: как съеживаются и тают сиреневые тени, меняются часовые у ворот, а еще дальше, у подножия дворцового холма, открывают лавки булочники, ювелиры, гончары, гуськом ведут учиться детей – и никто из них не догадывается сейчас, что издалека на него смотрит сам император. Императору нравилось, что Симона не нужно было звать, он сам приходил, если у Клавдия был вопрос или желание чуда. Иногда императору даже казалось, что это Симон решает заранее, встретятся ли они сегодня, но с детства Клавдия учили, что правитель не может ни от кого зависеть, и он гнал от себя подобные догадки.

– Ты говорил, что души спят внутри нас, – припоминал Клавдий, глядя на оживающий внизу город под цветущими кронами. – Целая империя спящих душ… Но как душе не уснуть? Что для этого сделать?

– Всегда помнить о богах и стать магом. Для этого твоя душа должна вспомнить, где она жила до твоего рождения. Пока ребенок растет, он забывает, откуда его душа упала в этот мир. Но если победить желания своего тела, все вспомнишь, ведь душа жила когда-то среди бессмертных идей, в стране тайных имен. У каждой вещи есть такое имя, и тот, чья душа вспомнит истинные имена вещей, становится их повелителем. Душа приходит из мира невидимых зерен, эйдосов, из которых вырастают все вещи и события.

– И если я вспомню, то смогу, как ты, творить чудеса?

– Зачем же как я? Твори их по-своему. Чудеса это только доказательства того, что мои слова не просто шум. Пробужденная душа дает человеку волю и власть такой силы, что делает его близким к богам.

– Богов много, – возражал император, – и становится все больше. Наша армия наступает сейчас на Запад и Восток, и перед каждой битвой с новым варварским племенем совершается обряд. Мы переманиваем варварских богов на римскую сторону. Разжигаем огонь, приносим в жертву быка и просим чужих богов помочь нам, а за это обещаем им место и статую в римском Пантеоне. Это полезно для войны – наши воины верят, что боги варваров уже на нашей стороне, а сами варвары, все эти скифы, даки и вандалы, дрожат, опасаясь того, что их боги отвернулись от них. Недаром ведь Рим покорил уже столько племен. Но ты, маг, говоришь о чем-то другом. Я вижу богов только в храмах, но их статуи там высечены человеком. Больше я не вижу их нигде. Хоть наши поэты и пишут, что я в родстве с Венерой и Аполлоном.

– Посмотри вверх, – просил Симон, – на солнце. Этот огненный бог светит и согревает тебя. Посмотри вокруг. Сквозь воздух. Такой бог невидим и прозрачен, но без него нельзя жить. А теперь – вдаль, вон туда, где течет Тибр и чинят мост. Там блестит вода. От этого божества нигде не спрячешься, оно везде проникает и наполняет нас. Спустись к земле и камням, на которых стоит твой дворец. Этот бог всех нас держит и не роняет. Четыре главные стихии всегда напомнят тебе о богах и помогут душе проснуться.

– И что же, если я прикажу разбудить все души, все граждане Рима станут волшебниками и мудрецами, подобными тебе? И рабы вместе с ними?

– Вряд ли это возможно. Сами боги установили невидимую преграду между истиной и человеком, как то стекло для окон, которое я научил делать твоих стеклодувов.

– О да, маленький Нерон, мой приемный сын, уже не раз треснулся лбом об эти стекла, никак не может привыкнуть к прозрачной тверди в окнах. Или их просто слишком чисто моют?

– Сон души и ее беспамятство и есть преграда. Я не говорю о всех гражданах. Я говорю о тех, кто чувствует в себе беспокойство, кто хочет и кому суждено проснуться.

На крышу поднялся Нерон, капризный мальчик с умными глазами. Так рано он редко вставал.

– Отец, – кланялся он императору, – вчера в цирке я видел чудо. Это тигролев, гордый хищный котенок, родившийся у тигра и львицы, живших в неволе. Говорят, он единственный в мире. Его хотят вырастить, а потом пустить на арену сражаться с гладиаторами. Разреши мне забрать тигрольвенка к нам во дворец. Я приручу его и буду ездить на нем в седле, как на лошади, по дворцу, пугая слуг и гостей. Уверен, это удивит даже уважаемого мага.