Кто в воздухе измеряет пространство, —

Какого бога мы почтим жертвенным возлиянием?

На роль творца не подходил ни один из известных богов, ибо их функции были известны и, в конце кон­цов, ограничены. Поэтому творцом мира назывался "Не­известный бог" или Праджапати ("отец существ"), или тот же Вишвакарман ("творец всего"), но это были не имена, а эпитеты, которыми наделялись различные бо­ги. Выход намечался в признании Одного или Нечто, который существовал изначально "по ту сторону Семи Мудрецов" (первых риши, составителей гимнов "Риг­веды"), "по ту сторону неба, по ту сторону этой зем­ли, по ту сторону богов и асуров", то есть до сотворе­ния мира. Но когда мудрецы начинали развертывать картину самосотворения сущего дальше, то это Одно или Нечто становилось тут же "Зародышем" или "От­цом сущего", то есть превращалось в неопределен­ность...

Археологические соответствия ведийским представлениям о происхождении мира были рассмотрены вы­ше — это следы космогонических ритуалов в воронках курганов, а также соответствия образам Адитьев, Виш­ну и других божеств. Образам Одного или Нечто соот­ветствуют идолы и сосуды, на которых изображены ли­шенные контуров детали лица; иногда подобные схемы проступают в размещении могил относительно насыпи или даже в планировке насыпей в курганной группе...

Существовало два выхода за пределы познания: за­прет на "копание в вечных вопросах" (то есть вовсе не выход, а смиренное признание пределов познания) и разработка техники обхода этих вопросов. Первый путь вел к религии, второй — к магии. Рождающееся из пер­вобытнообщинного строя рабовладение пошло по пер­вому пути, который соответствовал природе государства с его тяготением к запретам и стабилизации. Но путь магии еще долго оставался актуальным; им соблазня­ются и в наше просвещенное время.

Магия, которую принято считать заблуждением и чем-то вроде примитивной религии, на самом деле... младшая сестра науки! Этот парадоксальный вывод серьезных исследователей необходимо глубоко и пра­вильно понять, иначе мы не сможем усвоить рацио­нальные зерна древних учений.

Оформившуюся лет 300 назад, при жизни Ньютона, науку и уходящую во времена формирования человече­ства магию роднят представления о единстве мирозда­ния и общая цель: познание законов успешного освое­ния человеком природы. А разделяют их объем и каче­ство знаний о мироздании, различия путей достижения означенной цели.

Наука занята поиском основных, наиболее веще­ственных связей, непременно поддающихся эксперимен­тальной проверке и теоретическому обоснованию. Магия же остается на исходной позиции представлений о взаи­мосвязанности всех элементов мироздания и исповеду­ет возможность практических результатов посредством любого (от физического до мысленного) воздействия на любой из этих элементов. Так, и ученый и маг увере­ны, что повозка может взлететь. Но для первого такая возможность весьма ограничена (транспортный верто­лет, направленный взрыв, ураган), для второго же не существует ограничений, и, восполняя неразвитость ло­гического мышления изощренным воображением, маг легко может представить Большую Медведицу возом, перенесенным на небосвод искрами погребального костра...

Как мы уже отмечали, маги старались избегать во­просы о происхождении и строении мироздания, нераз­решимые при тогдашнем зачаточном уровне науки. Их усилия были направлены на разработку обрядов, способных давать власть над "богами" и получать же­лаемое. Эти усилия были отнюдь не пустоцветом про­гресса: они оттачивали абстрактное мышление и тем самым готовили почву для развития научного мировоз­зрения. И, кроме того, именно магам удалось сиять противоречие между жизнью и смертью...

Зарождение науки на рубеже доклассовых и ранне­классовых обществ было обусловлено, с одной стороны, открывшейся перспективой господства людей над при­родой, а с другой — возникновением небывалых проти­воречий.

Люди пытались спасти привычную гармонию перво­бытнообщинного строя, которая зиждилась на уходящем, увы, присваивающем хозяйстве: охоте и собира­тельстве. Однако усилия образно-интуитивного созна­ния, присущего первобытному человеку, были неэффек­тивны. Осознать, а тем более видоизменить перемены, вызванные переходом к производящему хозяйству и ве­дущие от первобытного коммунизма к рабовладению, можно было лишь посредством абстрактно-логического сознания, присущего нашему времени... Но до утверж­дения такого сознания было несколько тысячелетий. И путь к нему лежал через нарастание противоречий и борьбу человечества с ними, через преодоление дисгар­монии общественного бытия, именуемого эпохой классо­вых формаций.

МИФОЛОГИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ

Рассматривая магическое и научное мышление, мы обратили внимание на их коренное родство; отличия же обусловливаются степенью освоения объективно суще­ствующих причинно-следственных связей реального мира.

Подобным образом обстоит дело и с сознанием — образно-интуитивным и абстрактно-логическим. Второе вырастает из первого и отличается от него, помимо степени освоения причинно-следственных связей, степенью освоения пространства и времени.

Образно-интуитивное сознание называется еще ми­фологическим.

"Это чистейшая условность, что мы называем мифом только словесно выраженный рассказ. На самом деле таким же мифом служат и действа, и вещи, и речь, и "быт" первобытного человека, то есть все его сознание и все то, на что направлено его сознание", — отмеча­ет О. М. Фрейденберг. И поясняет: "Мифотворческое сознание имеет цельный характер, нерасчлененный. Если приходится говорить о его словесных, вещных, действенных оформлениях, то это не значит, что каждая из таких форм циркулирует разобщенно от другой. На­против, они параллельны. Словесные мифы инсцениру­ются, действенные "ословесняются"; и те и другие обра­стают бутафорией; вещные мифы, в свою очередь, со­провождаются действенными и словесными вариан­тами".

Эти правила и дали нам возможность сопоставлять словесно выраженные мифы "Ригведы" с вещами и сле­дами ритуальных действ, запечатленными в курганах. Более того, дали уверенность, что такие творения перво­бытной культуры так или иначе соприкасались на пра­родине ариев, не могли существовать там друг без друга...

А сейчас мы воспользуемся этими правилами для проникновения в особенности мифологического со­знания.

Неосвоенность причинно-следственных связей влекла за собой сотворение их вещественных заменителей в любых желаемых направлениях, которые лишь со вре­менем были упорядочены жрецами. Такая практика приняла форму всевозможных жертвоприношений (об­мена с богами по принципу "даем вам, чтобы вы дали нам") и культивировала в обществе ощущение сопри­частности. И практика, и порождаемое ею ощущение возрастали по мере развития производящего хозяйства и вытекающего отсюда отрыва людей от природы. Они, эти практика и ощущение, в какой-то мере восполняли убывание той естественно существовавшей гармонии общественного бытия, которая сложилась за многие-многие тысячелетия господства охоты и собиратель­ства, не выделявших еще человека из природной среды.

"Космические странники" — это одушевленные просьбы или наказы богам. Подобную роль, но только в связях между племенами, играли послы. Поэтому они находились, как считалось, под защитой богов и охра­нялись традицией. Этим-то и объясняется проникнове­ние небольших племен, а то и отдельных людей в глубь чужой территории.

Показательно, что обрусевшие бог и демон восхо­дят к одному и тому же индоиранскому понятию: "доля" и "часть". У древних греков сходные слова обо­значали жертву еще целую, живую и затем расчленен­ную, разорванную. Отсюда за демоном и закрепились существующие доныне ужасные представления.

Жертва, будь то вещь, существо или человек, обо­жествлялись. Последний, прежде чем умереть и при­общиться к богам, становился героем. В таком каче­стве следует понимать переходное состояние ведийских Вивасвата или Вишну, которые родились убогими, но затем претерпели изменения и стали богами. А об обо­жествлении Пуруши сказано так: "Жертвою боги по­жертвовали жертве", то есть боги принесли жертву обожествленному "Человеку", и этой жертвой был он сам.