16.

Горничная, бренча связкой ключей, искала нужный. Замятина говорила:

- Извините, Айна, я думала, внук мой дома… Надо все-таки под ковриком оставлять ключ, а не внизу, а то пол-отпуска прокатаешься в лифтах…

Отпирая номер, Айна улыбнулась таинственно:

- Там маленький презент для вас…

Через секунду Ксения Львовна смотрела на громадный шоколадный набор и вазу с фруктами.

- Это кто принес?

- Я принес, - Айна, не искушенная в повадках русских глаголов, улыбалась скромно.

- От кого?

- От Тамары Филипповны.

Замятина вздохнула, придвинула к себе телефон.

17.

Внизу, за стойкой администратора, Катиной маме пришлось обороняться от телефонного нагоняя:

- А почему я права не имею? У меня одна дочка, и к ней такое от вас внимание… Нет, Ксеня Львовна, я обижусь… я прошу, мне самой будет сладко, если вы и ваш внук это покушаете! Он столько времени уделяет, прямо совестно… Нет, конечно, никто не обещал ничего, понимаю… А только я молюсь на вас и на вашего внучека, вот ей-богу. Что-что-что? Моя Катя? В артистки? Не поняла… Показываться вам она будет? - Тамара Филипповна изменилась в лице. - Ну вот видите, совсем уж мозги набекрень поехали… Нет, я-то знаю, что артистов, да, вот именно… перепроизводство… и что удачников мало, - тоже знаю… Так тем более, золотая моя! Объясните этой угорелой кошке! Что ей надо в какой-нибудь дельный техникум. Легкой промышленности, например…

- А еще лучше - легчайшей, - вставила Замятина.

- Вот-вот, - поддакнула Тамара Филипповна, не поняв. - Ой мама моя, это я виновата, ей нельзя было ошиваться на моей работе, возле отдыхающих! Да не в артистки хочет она, а вот именно что в контингент отдыхающих!

Спустился в этот момент лифт, из него вышла горничная Айна с тем самым шоколадным набором, с той самой фруктовой вазочкой. Поставила перед Тамарой Филипповной и развела руками сокрушенно.

- Вернули, значит… побрезговали? Ксеня Львовна, королева вы моя, да я не конфеты, я персидский ковер притащу, я сама расстелюсь ковром… только сделайте что-нибудь, чтоб она в разум вошла, Катя моя!…

Ей приходилось говорить все это тихо и плакать незаметно - ведь по вестибюлю сновали люди. Тем больше надсады вкладывала она в приглушенные свои слова…

18.

Серию уроков, полученных Катей Батистовой от ее добровольного репетитора, лучше представить в виде "комикса", что ли, или "клипа", укороченного и ускоренного. И без слов! Хотя сам Евг.Огарышев возражал бы, конечно. Ну да Бог с ним; нельзя же, в самом деле, поманить читателя или зрителя "курортной историей", обозначенной на титульном листе, а потом насильно потчевать сухомяткой учености, курсом нескольких гуманитарных наук!

Итак, - наш философ говорил, Катя слушала. (А нам в эти минуты лучше бы музыку, какую кто любит…)

Иногда местом действия был замятинский полулюкс, иногда - спасательная станция; случалось им выбраться и в парк деревянной скульптуры, было и в лодке собеседование, и на какой-то коряге, и в беседке со столом для пинг-понга: Катя сидела на этом столе, ее учитель перед ней расхаживал…

Поднять на уровень предмета Катино внимание и удержать его там - задачка почти та же, что и с камнем Сизифа! То знакомое лицо мелькнет в отдаленьи, то она божью коровку увидит, то собственный ноготь озаботит ее серьезно, а то вдруг наставник чувствовал, что она разглядывает его самого, а вовсе не то умозрительное, что ему надо рассмотреть с нею вместе…

Без конца приходилось вправлять эти вывихи внимания! Иногда Женя негодовал, иногда падал духом. Зато бывал вознагражден сполна, когда случались у Кати осмысленные реакции, словечко, сказанное "впопад", вопросы по делу. Да и не по делу, впрочем, тоже: скажем, не позволяет Катя переворачивать страницу Шекспира, потому что туда села стрекоза, и Женя снисходит до этого вздора, не выказывает нетерпения, улыбается светло… Думаете, тоже увлекся стрекозой? Нет, вовсе не за ней он следил…

19.

Разве что в последнем из таких эпизодиков не помешало бы расслышать слова.

Женя стоял перед сидящей прямо на песке Катей. Ветер унес из его книги закладку, и теперь нужное место предстояло найти.

Их увидел еще издали шагающий по пляжу Виталий, этот уже знакомый нам "плэйбой". Загодя он придумал то, с чем подойдет. Подошел вот с таким "иронизмом":

- Катенька! Ты учти: о чем бы он тебе ни пел, наш философ, все это давно упростил один знаменитый доктор. По фамилии Фрейд. Не знаешь? А он нездешний был, он из Вены…

Катя не поняла, конечно, только бровки вздернула.

А Женя стал бледен. Он не дал остряку пройти, - уцепил его за плечо рукояткой своей палки. И подтянул его к себе.

- Пожалуйста! Не говорите больше ничего такого… При Кате особенно… Я ни разу еще не бил человека по лицу и мне ужасно не хотелось бы…

- О-ля-ля… - оторопел тот. - Вы? Меня? По лицу?

- Я - вас. Поняли, да? Пожалуйста…

- Псих на свободе…

Испугался ли "плейбой" Виталий или его сбило с толку слово "пожалуйста", с нажимом повторенное, только он сделал вид, что ему очень странно и забавно. Часто оглядываясь, он удалился.

- Ну, Женечка, - выдохнула Катя, испытавшая страх и восхищение сразу. - А что тебе так не понравилось? Фрейд какой-то…

20.

На спасательную станцию зашла Инка. Сразу полюбопытствовала:

- Ну-с, как наш план боевых действий? Выполняется, нет?

- Я опухла от него! - пожаловалась Катя. - Вот, гляди: только за сегодня я должна прочесть две главы отсюда… потом отмеченные места в "Избранном" Станиславского… нет, ты глянь, сколько крестов понаставил - их на кладбище меньше! А на закуску - статью какого-то Аполлона… Григорьева!

- Сурово, - удивилась Инка. - И главное, не туда гребете, по-моему. Он у нас должен что? Млеть. Таять! А если ты такую аспирантуру осилишь, - тогда зачем нам он сам? И его бабка? Определенно не туда все поехало. Официально как-то, по-школярски… Надо же, чтоб не только ты от них зависела, но и они от тебя! Проще говоря, заиграть надо мальчика! Поняла? Вот погоди, я схожу искупаюсь, потом сообразим…

Инка расстегнула длинную молнию на платье и шагнула из него в купальнике.

Когда она уже шла к воде, Катя вдруг крикнула:

- А знаешь, почему я "заиграть" не могу? Потому что, кажется, я сама…

- Что-что? - крикнула Инка. - Не слышу. В мегафон давай!

Сегодня и впрямь штормило, ветер относил слова в сторону. Катя махнула рукой: ступай, мол, потом… А себе с ухмылкой сказала:

- "В мегафон!" Может еще - по первому каналу ТВ?

А потом она услышала нарастающий звук мотоцикла. Она готовилась к этому и не была готова. Убедилась: да, точно… Оставив мотоцикл у ближайшей сосны, неторопливо спускается сюда с дюны Борис - тот самый парень, которого она видела тогда с жениного балкона. Сейчас, правда, он не казался угрюмым.

- Катюха!

Перед его появлением она успела - показалось, что так будет лучше, спокойнее - убрать книжки по театру с глаз долой.

- А-а, Боря! - вполне сносно сыграла она приветливость. - Здорово… Каким ветром?

Боря этот не был говорлив, он был обстоятелен. В помещение заходить не стал, а сперва обошел вокруг Кати, всесторонне ее разглядывая. И хотя взгляд его был не злой, а скорее веселый, Кате стало зябко.

- Каким ветром? - переспросил Борис. - Зюйд-зюйд-вест! Годится?

- Что-нибудь есть от Костика?

- Есть, как не быть. Приветы тебе и посылочка.

- Посылочка? - изумилась она. - Откуда? Он на берегу?

- Не, берег еще не скоро. В нейтральных водах они.

- Ну и как же? Там теперь плавают отделения связи?