Обратимся теперь ко второму из поставленных в начале главы вопросов и посмотрим, как по материалам археологии менялись характеристики коллективов, населявших Центральные Анды между 3000 г. до н. э. и 1500 г. н. э.

Оценка величины древних коллективов

О размерах древних коллективов и об особенностях их организации археологи судят лишь по косвенным данным. Например, подсчет совокупной площади поселений при знании демографической плотности, обычной для тех или иных типов застройки, позволяет оценить общее количество жителей определенной территории. Абсолютные цифры таких подсчетов, естественно, приблизительны. Средний размер семьи, число домохозяйств и, главное, синхронность обживания отдельных участков установить нелегко. Так, число жителей города Уари (центра соответствующей культуры и столицы государства) оценивается в широких пределах от 11 до 70 тыс. человек. (Current archaeological projects, 1984. P. 97-100.) Правда, это предельные расхождения, и вероятность предполагаемой численности в 20-35 тысяч кажется удовлетворительной. Не может быть и полного списка поселений, часть которых бесследно исчезла. С большей уверенностью определяется динамика населения по периодам. Для этого сравнивают совокупную площадь поселений разного времени или просто число памятников, если они не слишком различаются по размеру. Подобный анализ показывает, например, что в районе современного перуанского порта Чимботе, на север от Лимы, достаточно плотное население впервые появляется в III тыс. до н. э. Около рубежа нашей эры наблюдается новое значительное ускорение его роста, а затем - еще один пик роста в третьей четверти I тыс. н. э. После этого население сокращается, но повторная тенденция к росту намечается при инках. (Wilson, 1989.) В разных долинах подобные демографические кривые не вполне совпадают, но в главном выявленные для Чимботе закономерности сходны с теми, которые заметны во многих районах Центральных Анд.

Второй доступный археологам критерий - оценка размеров и характера коллективов по результатам их слаженных действий. Если бы от Древнего Царства в Египте не осталось ничего кроме пирамид, этих построек самих по себе было бы достаточно для некоторых важных суждений об их создателях. Перед нами явно результат совместного труда десятков, если не сотен тысяч человек, чьи усилия была способна организовать лишь сильная центральная власть.

В Перу столь же масштабные, как в Древнем Египте, хотя совсем иные по характеру, свидетельства общественных работ (новые города, дороги, крепости) появляются лишь при инках. Пирамиды же в Андах строили в более ранние эпохи (со II тыс. до н. э. по I тыс н. э.), причем самые большие единовременно сооруженные памятники относятся к VII-X векам н. э. Однако перуанские пирамиды на порядок меньше египетских по объему кладки. Наиболее значительные из них поднимаются в высоту лишь метров на пятьдесят. Необходимые для их постройки объединения людей тоже были, надо полагать, меньше, чем требовались в Египте времен IV династии. Что касается храмов, относящихся к периоду между XVIII веком до н. э. и VI веком н. э., то некоторые из них хоть и огромны, но возводились медленно, в течение нескольких веков. Подобные проекты, по-видимому, оказывались под силу относительно небольшим политическим объединениям в границах двух-трех долин, если таковые сохраняли стабильность.

Функции монументальной архитектуры

Возведение массивных, сравнительно примитивных по конструкции сооружений, в которых «полезная площадь» находящегося внутри или наверху склепа или храма ничтожно мала по сравнению с объемом насыпи или кладки, - особенность не одних лишь культур древней Америки и Египта. Это типичнейшая черта большинства древних обществ, находившихся в преддверии образования государства или недавно переступивших такой порог. Гигантские пирамиды, зиккураты, курганы и т. п. встречаются от Миссисипи до Японии и от Месопотамии до центральноазиатских степей. Понятно поэтому, что строительство массивных храмовых платформ и прочих не имевших практического значения монументальных сооружений отвечало каким-то общераспространенным социальным потребностям.

Потребности определялись характером той переходной эпохи, когда свойственные государству способы и органы управления хотя и начали возникать, но еще не вполне сформировались и, главное, не стали в глазах общества само собой разумеющимися и традиционными. Если в периоды социальных потрясений новые руководители не уверены в законности, или общепризнанности, прочности своих прав, тенденции к грандиозному монументальному строительству могут на короткое время снова возрождаться. Достаточно характерно, например, что прямым архитектурным образцом для здания Московского университета послужил камбоджийский храм Ангкор-Ват (За рубежом, 1990. № 8. С. 17.). Суперграндиозные масштабы неосуществленного довоенного проекта строительства Дворца Советов в Москве на месте взорванного храма Христа-Спасителя способны поразить нас и сейчас, после двух-трех десятилетий научно-технической революции.

Лидеры, под началом которых ведется сооружение гигантских престижных объектов, поначалу вовсе не обладают теми находящимися под их непосредственным контролем источниками власти, о которых мы говорили выше, и в очень сильной степени зависят от поддержки населения. Формой обеспечения подобной поддержки, придающей ей устойчивость, сглаживающей сиюминутные колебания в оценках, служит наделение руководителя сакральными или харизматическими свойствами. Тем самым вождь, жрец, пророк или диктатор начинает восприниматься как личность, фиктивно опирающаяся на внешние по отношению к коллективу силы, хотя в действительности вся его власть исходит не «сверху», а «снизу» и обусловлена согласием отдельных людей, групп, коллективов - большинства населения - с существующим порядком. В сознании членов общества лидер становится посредником между смертными и богами, или же сам превращается в сверхчеловека. Если основа власти вождя культово-религиозная, то ее зримым воплощением чаще всего становятся такие искусственные сооружения, которые связаны с почитанием божеств и обожествленных предков. Побуждение подчиненных к подобному грандиозному строительству не приносит лидерам непосредственных материальных выгод. Такие действия имеют знаковый характер, выявляя и закрепляя сложившуюся в данном обществе структуру власти. Это своего рода проба сил, позволяющая определить, насколько далеко и безоговорочно готовы люди следовать за руководителем. Одновременно монументальные объекты символизируют мощь и богатство данного коллектива по отношению к окружающим.

Вплоть до середины I - начала II тыс. н. э. лидеры политических объединений в древнем Перу продолжали видеть в религии непосредственный и, скорее всего, основной источник «вневоенного» поддержания своего авторитета. Понятия легитимности и сакральности оставались, по-видимому, полностью слиты. Лишь в прибрежном царстве Чимор и затем при инках культовые объекты перестают выделяться своими размерами среди других общественных сооружений.