«Ташкентский» князь отметил свое поселение здесь многосторонней деятельностью по орошению Голодной степи. Сегодня трудно себе представить, как в условиях не ослабевавшей «опеки» властей, вставлявших палки в колеса постоянно, можно было за короткий срок прорыть 100-километровый магистральный капал, названный великим князем в честь деда «Император Николай I». Вместе с проведенными еще двумя каналами вода оживила 40 тысяч десятин пригодных к возделыванию земель. В это строительство «ташкентским князем» вкладывались личные деньги, присылаемые на его имя из Петербурга в качестве «великокняжеского содержания». Вероятно, о том, что основы ирригационной системы в Голодной степи заложил ссыльный великий князь Романов, мало кто знает как в России, так и в самом среднеазиатском государстве.

«Его императорское Высочество», как, несмотря на неудовольствие начальства, здесь именовали Николая Константиновича, проводил целенаправленную прорусскую политику. Им приглашались казаки-переселенцы, которым выдавалась ссуда. На орошенных землях поднялись 12 больших русских поселков. Николай Константинович писал: «Мое желание – оживить пустыни Средней Азии и облегчить правительству возможность их заселения русскими людьми всех сословий».

Переселение казаков и крестьян в пустыню он считал государственной необходимостью – Россия должна здесь иметь опору в лице своих граждан. К 1913 году там выросло уже 119 русских селений. Впрочем, ни строительство, ни вопросы, связанные с переселением, не отвлекали князя от экспедиций, которые, в частности, доказали, что Каракумы – отнюдь не непроходимая пустыня, как то считалось раньше. Его ташкентский дом, называемый местными жителями дворцом, обсаженный дубами и березами, неустанно пополнялся восточными раритетами, привезенными из многочисленных походов. Здесь же постепенно собралась весьма обширная библиотека по истории Средней Азии, переданная им впоследствии в Туркестанскую публичную библиотеку.

По сути дела, с поселением князя в Ташкенте город начал окультуриваться. Желая дать зрелищ всем и каждому, князь занялся строительством кинотеатров. В сравнительно небольшом городе их появилось 5, среди которых особой популярностью пользовалась «Хива». Название, разумеется, было данью памяти князя своему боевому походу. Интересно, что зрительный зал украшал карниз, составленный из 1 500 клинков казачьих шашек и штыков. В фойе Романов, большой любитель животных и экзотических птиц, велел поставить клетки с обезьянами и попугаями. Кстати, при его дворце находился довольно крупный зверинец, открытый для жителей города.

«Хива» уже при советской власти была переименована в «Молодую гвардию», а впоследствии разрушена землетрясением в 1966 году. Первый театр в Ташкенте, также построенный Романовым, выглядел очень комфортабельно, и в 90-х годах прошлого века здесь даже гастролировал МХАТ.

Разумеется, деньги, присылаемые на содержание, не покрывали всех расходов великого князя. И он принялся зарабатывать их сам, не гнушаясь и копейкой. Так, например, им был организован базар возле железной дороги. Прежде чем начать торговлю, необходимо было за определенную плату купить квитанцию с надписью «Базар великого князя в Голодной степи» – вероятно, никто и не вчитывался в это фантастическое словосочетание. Торговцы имели право пользоваться только весами хозяина, выдававшимися из специальной будки. Были установлены следующие «тарифы»: за каждый пуд проданного картофеля с торговца взималась 1 копейка, за каждую арбу арбузов или дынь – 30 копеек. Казалось, Его Высочество умел делать деньги из воздуха. Доходы от фотографической лавки, квасных будок, бильярдных залов, магазинов, мельниц, «ледодельной», ткацкой фабрики, заводов рисового, мыловаренного, хлопкоперерабатывающего и прочего суммировались во впечатляющую сумму – полтора миллиона рублей в год. Для сравнения: из Петербурга князю присылали 200 тысяч.

У Николая Константиновича оказался великолепный коммерческий нюх. В его громадном хозяйстве ничего не пропадало. Он одним из первых обратился к наиболее тогда доходной области промышленности – строительству хлопкоочистительных заводов. При этом технологический цикл продумывался им досконально, что давало возможность наладить безотходное производство. Например, семена, остававшиеся после переработки сырца в волокно, употреблялись в качестве сырья на маслобойнях, а оставшийся жмых частично шел на удобрения, частично – на корм скоту.

На одной из театральных премьер великий князь, хоть и облысевший, но по-прежнему шикарный, в сюртучной паре, сшитой в Лондоне, и моноклем в глазу, появился в ложе под руку с двумя дамами. И не просто дамами, а женами. Одной, естественно, была казачка Надежда, другой – пышноволосая блондинка Дарья Часовитинова.

…Однажды великого князя, пользовавшегося у населения непререкаемым авторитетом во всех вопросах, позвали в казацкий курень. Срам да и только – жених, не досчитавшийся чего-то из приданого, заявил, что венчаться не поедет – потребовалось княжеское вмешательство. На полу куреня, сидя среди разбросанных юбок, горько плакала 15-летняя невеста. Князь велел ей замолчать, посмотрел на нее долгим взглядом, потом дал денег отцу-казаку и в той же свадебной бричке, что даром стояла у дверей, поехал венчаться с Дашей, Как это все выглядело в глазах публики и начальства, его не интересовало, а револьвер, который он всегда носил с собой, был убедительным аргументом в разговоре со священником.

…Казачка Дарья Часовитинова, нарожавшая князю детей и снабженная им первичным капиталом, оказалась на редкость оборотистой. Она сумела разбогатеть и позже, как говорят, вышла замуж «по-настоящему» уже в Петербурге.

От Надежды Александровны у Великого князя было двое сыновей – Артемий и Александр. Он придумал жене титул «графиня Искандер», с которым она не раз ездила в Петербург, стараясь наладить связи с романовской родней. Похоже, ей это не очень удалось, но зато обоих мальчиков взяли учиться в привилегированный Пажеский корпус. Сам Николай Константинович с родней отношений не поддерживал. По воспоминаниям, он всегда раздраженно говорил о Романовых, называя их «собачьей кровью», и вообще проповедовал демократические взгляды.

Начальство, конечно, стонало от него, понимая, что великий князь и в пустыне великий князь и управы на него нет. Очевидец описывал такой случай. «Открывается у нас в Ташкенте по приказанию министра финансов сельскохозяйственная выставка. И вдруг приходит князю в голову мысль посетить эту выставку. Надежда Александровна всячески его отговаривает, напоминая ему, что он находится под домашним арестом. А он свое: „Мне наплевать… Я никому не подчиняюсь“. Вот тут-то он и выкинул штуку… На главной аллее встречается сам генерал-губернатор со свитой: „Ваше Императорское Высочество, вы, так сказать, под домашним арестом, а изволите гулять и прочее такое…“ И что же делает князь? Не говоря худого слова, размахивается – и хлоп его высокопревосходительство по морде!.. Ну и получился скандал… Вот таков наш великий князь…»

Вскоре после окончания Хивинского похода великий князь и Фанни уехали путешествовать за границу. В Риме они побывали на вилле Боргезе и полюбовались знаменитой скульптурой Антонио Кановы, изображавшей Полину Боргезе, младшую сестру Наполеона. Мраморная обнаженная красавица лежала на мраморном же ложе в виде Венеры-победительницы с яблоком а левой руке. Никола решил, что его Фанни ничуть не хуже ни Венеры, ни Полины, и заказал скульптуру Томазо Солари точную копию скульптуры, но с Фанни вместо сестры Наполеона. В своих мемуарах мисс Лир вспоминала то неприятное впечатление, когда ей накладывали на лицо маску, чтобы воспроизвести в мраморе черты ее лица.

Они уехали, заверенные, что по окончании работы скульптура будет отправлена в Петербург. Сегодня только маленькая фотография скульптуры Томазо Солари – единственная возможность увидеть женщину, встреча с которой предопределила совершенно особую, ни на кого не похожую, судьбу одного из Романовых.