Но остров не пришел в запустение. К его берегам в разное время приставали финикийские, дорийские и римские корабли. Дорийцам остров настолько понравился, что они во II веке до нашей эры решили основать на главном острове город с названием Фера в честь царя Фераса (современное название — Фира). В эллинистический период Фера служила морской базой для династии Птолемеев: любившие основательность египетские цари построили город в западной, пологой, части острова, на вершине горы Меса Воуно, сложенной из прочных коренных пород. Город позднее перешел к римлянам, и здесь же в IV веке появилась первая на острове христианская церковь.
Свое нынешнее имя Санторин получил в 1204 году от франков — в честь Святой Ирины. Франки предпочли перенести столицу на восточный, обрывистый, берег, построив крепость на скале Скарос. Позднее неподалеку, прямо на гребне кальдеры, выросла и современная столица Санторина — Фира.
Череда кровавых ссор между герцогами, владевшими Кикладскими островами, попытки Византии отвоевать Санторин, набеги турок — относительно спокойная жизнь для санторинцев настала лишь в 1579 году, когда остров был окончательно присоединен к Оттоманской империи. Турки почему-то предоставили Санторину автономию, позволив жителям самим избирать своих старейшин. То ли турок очаровали санторинские ветряные мельницы (по-турецки остров назывался «Деймерцик» — «Маленькая мельница»), то ли их смутила возобновившаяся активность вулкана.
Новым обитателям Санторина досталась нелегкая доля. Былое величие острова осталось навсегда похороненным под слоем вулканического пепла вместе с его плодородной почвой, чистыми источниками, удобными гаванями. Сухая земля продолжала сохранять следы огня и больше напоминала пемзу. Виноградную лозу приходилось закручивать кольцом, чтобы ее не сломало ветром. А рыбакам, чтобы спуститься к лодкам, требовалось предпринимать целое путешествие. Многие санторинцы уходили на морскую службу, так и не научившись плавать!
Но и сам вулкан не давал людям расслабиться: в центре кальдеры начал расти новый лавовый конус. В 1707 году моряки увидели посреди санторинской бухты что-то черное. Они решили, что это останки затонувшего судна, и поспешили туда, но... напоролись на скалы! Скалы эти шевелились, а море вокруг них меняло свой цвет с зеленого на красный, с красного на желтый. Тяжелый дым и пламя прорывались из глубины — население острова охватила паника: люди решили, что огонь вот-вот перекинется на сам остров. Лавовый остров рос на глазах, постепенно превращаясь в гигантского черного «паука», покоящегося в центре бухты. Море тем временем кипело и горело, подобно маслу на сковородке, а волны выбрасывали на берег мертвую рыбу. Каждую ночь над бухтой вспыхивали языки пламени, которые поднимались высоко в небо и рассыпались над ошеломленными людьми «звездным дождем». И так продолжалось почти месяц...
Выдерживать подобные «спектакли» могли не все. Люди покидали «остров дьявола», но многие вскоре возвращались обратно. Чтобы выжить на вулкане, где нет ни одного нормального дерева, толком нет ни глины, ни песка, ни камня, санторинцы стали рыть в податливом вулканическом туфе горизонтальные пещеры — «скафты». Полукруглый вход, закрытый стеной наподобие печной заслонки. В стене — дверь, два окна и третье — слуховое. Белый цвет стен и потолка отлично рассеивал свет: днем в скафте было светло, а ночью хватало одной лучины, чтобы осветить всю «квартиру». «Пещерная» жизнь на Санторине продолжалась вплоть до 1956 года, когда остров перенес катастрофическое землетрясение. Новая беда выгнала жителей из их нор-скафт навсегда. Ужас от перспективы быть расплющенным в толще породы нельзя пережить дважды — люди не захотели возвращаться в свои жилища, хотя именно скафты и уцелели: вязкий туф выдержал колебания тверди, в то время как все наземные постройки рухнули. В восстановлении Санторина участвовала вся Греция, многие европейские страны. И с тех пор Санторин — самый цивилизованный вулкан на Земле.
...От пустынного причала до оживленных улочек Фиры всего 300 метров, вернее, 300 метров вертикального подъема! Там, наверху, — белые домики и синие купола церквей, свешивающиеся с обрыва как снежный надув с крыши. Там, на «набережной», санторинцы каждое утро сметают легкую, как пудра, пемзовую пыль. Потому что «когда вулканы аккуратно чистишь, они горят ровно и тихо, безо всяких извержений...»
Андрей Нечаев | Фото автора
Люди и судьбы: Умереть в Версале
«Никто не может в полной мере оценить то, что сделали для Франции женщины», — утверждал писатель и философ-просветитель Бернар Ле Бовье де Фонтенель. А тому, кто прожил на свете ровно 100 лет и был свидетелем превращения этого государства в самое авторитетное и просвещенное в Европе, можно доверять. Несомненно и то, что, воздавая должное слабой половине Франции, де Фонтенель имел в виду и знаменитую маркизу, вынудившую политиков всерьез рассуждать об эпохе Помпадур.
Лишь власть, сосредоточенная в руках самой влиятельной фаворитки Людовика XV, заставляла слишком рьяных ее противников не копаться в подробностях ее происхождения. А это крайне раздражало женщину, стремящуюся к совершенству во всем. Хотя до нас дошли-таки сведения о том, что отец Жанны-Антуанетты Пуассон был лакеем, выбившимся в интенданты, проворовавшимся и бросившим семью.
Самолюбивая маркиза с легкостью могла бы откреститься от подобного родителя, но тогда ей пришлось бы признать, что она вовсе внебрачное дитя. Дело в том, что ее отцом называли также дворянина-финансиста Нормана де Турнэма. Предполагалось, что именно он дал девочке, появившейся на свет в 1721 году, великолепное образование и всячески принимал участие в ее судьбе. И не зря...
Жанна явно была одарена незаурядными способностями: прекрасно рисовала, музицировала, обладала небольшим, но чистым голосом и настоящей страстью к стихам, которые она великолепно умела декламировать. Окружающие неизменно выражали восторг, давая мадемуазель Пуассон необходимую уверенность в себе. Гадалка, предсказавшая 9-летней девочке любовную связь с королем, лишь подтвердила ее избранность и исключительность. Этой доброй женщине будущая маркиза выплачивала пенсию до конца своих дней.
...В возрасте 19 лет Жанна пошла под венец с племянником своего покровителя, а возможно, и отца. Жених был мал ростом и совершенно некрасив, но зато богат и страстно влюблен в невесту. Так девица Пуассон рассталась со своей незавидной фамилией и стала мадам д’Этиоль. Ее семейная жизнь текла безмятежно, спустя два года она родила дочь Александру, что, впрочем, не смогло заслонить в ее сознании мечты о короле, гвоздем засевшие в ее хорошенькой головке.
Всякое свое появление в будуарах многочисленных подруг, равно как и в гостиных высшего света, куда ей открыли дорогу имя и богатство мужа, Жанна использовала с выгодой. Слухи, сплетни, а порой и правдивая информация — все шло в копилку ее представлений о жизни короля и его двора.
Она уже знала, что на тот момент король был занят герцогиней де Шатору. И тут начали проявляться главные черты ее характера — настойчивость и целеустремленность. Она стала регулярно ездить в Сенарский лес, где имел обыкновение охотиться король. Однако попасться на глаза ей пришлось отнюдь не королю, а амбициозной герцогине де Шатору, быстро рассекретившей цель ее лесных прогулок. И Жанне было запрещено появляться в этих местах. Такой щелчок по носу на какое-то время отрезвил соискательницу, но карты, похоже, все-таки не врали. Герцогиня де Шатору, будучи двадцати семи лет от роду, скоропостижно умерла от пневмонии, и мадам д’Этиоль восприняла это как сигнал к действию.
28 февраля 1745 года в Парижской ратуше, которая и по сей день стоит на том же месте, во время бал-маскарада Жанна впервые встретилась с королем лицом к лицу. Впрочем, поначалу на ней была маска, но монарх, заинтригованный поведением незнакомки, попросил ее открыть лицо. Вероятно, впечатление было более чем благоприятное...