Рамузио стоял рядом с Монтезумой со щитом и мечом в руках. С крыши дворца он мог хорошо видеть соседние улицы города.

Повсюду собирались несметные толпы ацтеков, готовившихся к приступу. Их дикие крики заглушались грохотом барабанов и резкими звуками сигнальных рожков.

Вид этого грозного зрелища смутил даже самых храбрых испанцев.

Индейцы скоро заметили появление своего повелителя на башне, и грозная картина перед дворцом мгновенно изменилась. Все смолкло, на улицах и на плоских крышах соседних домов наступила мертвая тишина.

Испанцы вздохнули свободнее, когда заметили, что Монтезума не совсем утратил значения в глазах своего народа, потому что при появлении его часть народа распростерлась на земле, а другая – преклонила колени.

При виде этого Монтезума с большой самоуверенностью поднял свой золотой посох и произнес громким внятным голосом следующую речь: «Зачем я вижу народ мой с оружием в руках перед дворцом моих предков? Или вы собрались для того, чтобы освободить своего царя из плена? Если так, то вы поступили хорошо. Но вы ошибаетесь. Я не в плену. Чужестранцы – мои гости. Я остаюсь с ними по доброй воле и могу уйти, когда мне вздумается. Или вы явились затем, чтобы изгнать их из города? Это излишне: они уйдут по своей воле, если вы очистите им дорогу. Итак, разойдитесь по домам, сложите ваше оружие, окажите мне должное повиновение. Эти белые люди вернутся на свою родину, и в стенах Теночтитлона снова настанет старое хорошее время!»

Но испанцы ошиблись в своих надеждах. Уже тогда, когда Монтезума объявил себя другом ненавистных чужеземцев, в народе раздался глухой ропот. Ацтеки не ожидали, что их владыка окажется таким малодушным в то время, когда его подданные восстали поголовно. Когда ж в довершение всего он потребовал, чтобы они разошлись и сложили оружие, давно сдерживаемый взрыв негодования народа наконец прорвался и обратился на малодушного правителя, который своей нерешительностью дал чужеземцам возможность укрепиться в Мексике. Из толпы выскочил один из вождей и закричал: «Недостойный ацтек, трус! Бледнолицые сделали из тебя женщину, способную только прясть да ткать!» Слова эти послужили сигналом: со всех сторон посыпались проклятия и брань, воины стали грозно потрясать оружием, натягивать свои тетивы и готовились пустить в ход опасные тяжелые пращи.

Монтезума снова поднял посох с целью успокоить народ, но все его обаяние исчезло. Его подданные видели в нем только раба бледнолицых и предателя родины.

С изумлением смотрел Рамузио на эти рассвирепевшие толпы народа, окружавшие, подобно зловещей туче, обширный дворец. Случайно взгляд его остановился на выступе теокалли, на котором стоял высокий воин, целясь в Монтезуму.

– Спасайте царя! – крикнул он своим товарищам, прикрывая монарха щитом с той стороны, откуда грозила опасность.

Но было поздно. В то же мгновение над головой Рамузио пронеслась со свистом целая туча стрел и камней, и пораженный камнем в висок Монтезума упал без чувств.

В одно мгновение среди мексиканцев наступила гробовая тишина. Затем из толпы раздался с укоризной чей-то голос: «Государь убит! Вы убили его!»

Казалось, освирепевший народ сразу опомнился и ужаснулся при виде совершенного им злодеяния, среди него раздались неистовые вопли и крики, и все в ужасе бросились бежать от места, где совершилось цареубийство. В несколько минут обширная площадь, перед дворцом опустела, и на ней не осталось живой души.

Тем временем слуги Монтезумы подняли несчастного царя и со слезами на глазах перенесли в покои дворца.

Кортес и его офицеры последовали за ними и окружили лежавшего без чувств повелителя ацтеков.

Монтезума открыл глаза.

Кортес старался с помощью Марины утешить его, но он был безутешен.

Чем более он приходил в себя, тем яснее сознавал, что испил самую горькую чашу своих страданий. Он, могучий повелитель Теночтитлона, опозорен своим же народом! Народ уже не признавал в нем своего владыку, а следовал за другим, более отважным вождем, восставшим с оружием в руках против врагов отечества. Его побили каменьями, и он уже был недостоин носить корону Мексики. Жизнь утратила для него всю свою цену, он пережил свою честь и отвечал молчанием на утешения окружающих.

Кортес и его приближенные удалились из покоев царя.

Крепости грозила новая опасность.

Как мы уже знаем, вблизи дворца возвышался главный храм бога войны. Это пирамидальное здание достигало почти 150 футов высоты и господствовало над крепостью испанцев. В нем-то теперь и укрепились ацтеки.

Уже три раза испанцы ходили на приступ теокалли и каждый раз были отбиты.

Несмотря на рану в руке, Кортес решился наконец лично атаковать теокалли и очистить от врагов этот опасный пункт.

Благодаря безумной отваге своих воинов, Кортес овладел наконец храмом. С восторженными криками, при гробовом молчании ацтеков, сбросили испанцы с лестницы безобразного идола и подожгли храм. Пламя быстро охватило стройное здание, и вскоре зловещее зарево озарило город, озеро и отдаленные вершины гор.

Но этим мало облегчилось положение осажденных. Тщетно обращался Кортес к ацтекам с требованием сложить оружие после победы, даже над их богом.

– Смотрите, – отвечали они испанцам со своих плоских крыш, – сколько у нас на улицах и террасах толпится войска! Наши потери едва заметны, а ваши ряды редеют с каждым часом. Вас мучают голод и жажда, и вы скоро должны сдаться. Мосты сломаны, и вы не уйдете от нас! К сожалению, вас останется слишком мало для мести наших богов.

Действительно, страдания осажденных были ужасны; особенно громкие проклятия раздавались среди бывших воинов Нарваеса, проклинавших тот час, когда они согласились променять золотистые нивы Кубы на эту золотую страну людоедов. Теперь Кортес казался им коварным соблазнителем, который заманил их в Теночтитлон, как овец на бойню. Где эти обещанные сокровища Мексики, эти богатые рынки, и привольная жизнь в роскошных дворцах? Вместо всего этого им пришлось быть свидетелями мерзких, ужасных зрелищ и испытывать страшную нужду и лишения.

Действительно, нужда и страдания осажденных росли с каждым днем. Съестные припасы до того истощились, что на каждого солдата приходилось лишь по маленькому куску хлеба в день.

Это безвыходное положение заставило Кортеса поспешить выступить из города. Избранный им путь пролегал через дамбу в Такубу и был длиной в две испанские мили, прерываясь тремя мостами. Правда, мосты эти были сломаны, но испанское войско смело приступило к постройке новых.

С великими усилиями отбивали испанцы у врагов каждую пядь земли.

В то время, как за стенами крепости кипела отчаянная битва, в покоях Монтезумы царила полная тишина, прерываемая изредка шагами часовых, в числе которых находился также Рамузио.

Полученная в голову рана Монтезумы была неопасна, и при правильном уходе нетрудно было бы спасти ему жизнь. Но гордый повелитель ацтеков уже покончил свои счеты с жизнью. Он упорно срывал все повязки и желал смерти из опасения пережить свои позор.

Рамузио часто был свидетелем немой внутренней борьбы, происходившей в душе сверженного монарха. В памяти Рамузио глубоко врезалось полное скорби лицо государя, когда он узнал, что храм войны охвачен пламенем, а изображение его сброшено испанцами с лестницы. Бледные губы его побледнели еще больше, но не произнесли ни одного звука.

Он слабел с каждым часом и отказывался от пищи и питья; трудно было сказать, страдал ли он от телесных или душевных ран.

Через несколько дней взор его засветился особенным блеском. Он позвал к своей постели Кортеса и дрожащим голосом поручил своих дочерей великодушию и состраданию испанского короля. Кортес старался утешить его.

– Он умирает, – обратился Кортес к патеру, уходя из покоя, – и сам умолял о милости к своим потомкам. Устами этого умирающего государя Господь возвещает нам победу над Теночтитлоном. Не так ли, патер Ольмедо? Возвести это войску. Такая весть воодушевит солдат.