Стоя по щиколотку в медленно текущей воде, Кэтрин чувствовала, что покрывается гусиной кожей. Хотя день был на удивление жарким даже для здешнего климата, болотная вода оставалась прохладной. Она завязала волосы в пучок на макушке и вошла поглубже. Холодная шелковистая влага беззвучно поглотила ее ноги, поднявшись до колен.

– Смотри не подхвати загар, Кэти, а не то тебя все будут принимать за квартеронку, – заметила Элиза и с визгом помчалась по воде туда, где можно было найти тень от деревьев.

– Она и так черная, словно цыганка, после всех своих прогулок с Ти-Жаном, – неприязненно добавил Адриен, подплывая к ним поближе и тоже располагаясь в тени.

– Это верно. Шляпа не может защитить от солнечных лучей, которые отражаются от воды или от сухой земли. – Кэтрин кое-как смирилась с тем, что Адриен отнюдь не одобрил ее частых прогулок с телохранителем. Может быть, он считал, что Кэтрин оказалась неравнодушна к своему чернокожему величавому стражу?

Несколько раз она пыталась разобраться, почему неписаный закон чести, принятый в южных штатах и на ряде островов Западной Индии, позволяет белым мужчинам вступать в связь с негритянками, но в то же время запрещает белым женщинам наслаждаться любовью черных партнеров. Она спросила об этом у Элизы, которая вдруг засмущалась, – дескать, тема щекотливая, связана с сексом, – хотя обычно была менее щепетильная в таких разговорах. В конце концов она просто заявила, что для белых женщин это табу – и все. И в тех редчайших случаях, когда они пытались идти против правил, их подвергали жесточайшим гонениям – счастье, если им вообще удавалось остаться живыми, не говоря уже об изгнании из семьи и общества. Несчастные дети, плоды подобного рода адюльтеров, так или иначе уничтожались, а вместе с ними – чернокожие любовники, причем самым жестоким, варварским способом.

– Это, вероятно, связано с вопросами родовой чести, гордости и, конечно, наследства, – пояснила Элиза. – В вашей стране это было бы подобно тому, как если бы королева улеглась в постель с самым низкорожденным крестьянином, – только здесь вопрос не в происхождении, а в цвете кожи. Ну представь себе, смогла бы прирожденная леди, красавица креолка принимать в своем будуаре какого-то там полукровку? А кроме того, ходят слухи, что наши мужчины ревнуют к репутации негров как самых неутомимых любовников. Что уж тут скажешь? – одно слово, мужчины! Дикие самцы, повинующиеся самым примитивным инстинктам.

Раздосадованная на Адриена, установившего один закон для нее, а второй – для себя и своих дружков, Кэтрин бросилась в воду. Она поразила ее своей непроглядной холодной темнотой, и хотя Кэтрин не боялась нырять с открытыми глазами, тут она поспешила выбраться на поверхность, отводя пряди намокших волос, нависших на глаза. Адриен звал ее, но она не откликнулась. Уверенными и сильными движениями она поплыла вперед, пока расчищенная заводь не оказалась позади и девушка не осталась наедине с болотом.

Куда бы она ни обернулась – повсюду ее взору представали заросли, поднимавшиеся прямо из воды. Она поплыла вдоль края чащи и обнаружила, что попала в совершенно чуждый мир. Вокруг стоял темный лес, настороженный и безмолвный, и всплески ее рук казались здесь кощунством – тут не имело значения ни время, ни бури, потрясавшие остальной мир. Великаны деревья словно закутались в непроницаемые плащи, сквозь которые не пробиться простому смертному. Насыщенный влагой воздух как бы пронизывали невидимые нити. Повсюду вокруг себя она ощущала чье-то присутствие, чье-то настороженное внимание. Мрачное нечто лежало в глубине вод, поджидая ее. Что это могло быть? И зачем оно ее ожидало? Все это выводило Кэтрин из равновесия.

Но даже теперь она не подумала возвратиться, помня о выказанном ей Адриеном пренебрежении в угоду остальной компании. Его хватило лишь на то, чтобы быть ее партнером в первом танце, открывавшем бал, – после чего он поспешил за карточный стол.

Уоррен позаботился о ней, Уоррен побеспокоился, чтобы ее никто не обижал, особенно такие типы, как Деклан Уокер, Уоррен с чувством поцеловал ей кончики пальцев и пожелал доброй ночи, а потом стоял и смотрел, как она поднимается по лестнице к себе в спальню.

«Однако влюблена-то я не в Уоррена, – мрачно подумала она, рассекая руками зеленоватую поверхность воды. Глубже, внизу, она была совершенно черной – лучи солнца не в силах были пробиться в сокровенные глубины болот. – Как же это могло случиться, чтобы Адриен взял меня с такой страстью в одну ночь и совершенно перестал обращать на меня внимание на следующую? Может, Элиза права, когда так пренебрежительно отзывается о мужчинах?» Кэтрин ужасно захотелось причинить ему беспокойство, заставить потревожиться о том, что она может причинить себе вред. Она глянула через плечо назад – не плывет ли он следом, – но увидала лишь гладкую болотную воду.

Внезапно она заметила, как стало тихо – словно кто-то захлопнул дверь, отделявшую ее от остальных людей, от прежней нормальной жизни. Умолкло даже пение птиц. Могильное молчание окутало ее будто саван. Обильные, густые дурно пахнущие струи испарений поднимались над водою там, где ее касались жгучие солнечные лучи. Мир был точно таким же, как и миллиарды лет назад, когда еще более ужасные рептилии – дальние предки нынешних аллигаторов – владели землею.

Кэтрин испугалась, внезапно почувствовав в воде нечто новое. Что-то коснулось ее босой ступни – словно по ней прошлись скользкие, холодные пальцы. Она попыталась повернуть назад – туда, где ее ждал свет, человеческий смех – все дружелюбные, привычные звуки знакомого ей мира. Однако ноги ее запутались – она изо всех сил старалась не думать, в чем именно. Очередные рывки привели лишь к тому, что она оказалась безнадежно пленницей.

И тогда пришел ужас. Болтовня Элизы предстала теперь совершенно в ином, грозном свете. Был ли то действительно «мертвяк», который хотел схватить ее? Почему-то это слово пугало Кэтрин намного больше, чем если бы Элиза сказала просто «мертвый» или «умерший человек». Может быть, это был сам ужасный Барон Самеди, прикрывший цилиндром свой голый, оскаленный в вечной улыбке череп?

Она попыталась кричать, но никто ее не услыхал. Окончательно теряя самообладание, она погрузилась в воду, но потом снова выбралась наверх, отчаянно барахтаясь, содрогаясь от отвратительного вкуса воды, попавшей в рот. Кэтрин ничего не соображала, она была в панике, а мерзкие пальцы не ослабляли хватку, лишая ее последней капли рассудка. Перед глазами заметались серые бесформенные тени, затеявшие непристойную пляску в неприглядной чернильной тьме, то наступавшей, то уходившей, качавшей ее на дьявольских волнах. Каким-то образом ноги Кэтрин вывернулись вверх, и она опять погрузилась с головой.

Легкие жгло нестерпимым пламенем, в глазах сияли ослепительные вспышки. Ее руки и ноги стали вдруг невообразимо тяжелыми и вялыми. В ушах шумело, и в этом шуме угадывался заунывный шепот: «Иди суда, сестричка, иди к нам. Стань поскорее одной из нас!»

Кровь прилила к голове, она билась там болезненными толчками, и в этом ритме Кэтрин услышала нараставший рокот барабана: он становился все громче, пока не превратился в оглушительный рев, и она провалилась в ничто.