– Как я буду носить все эти вещи в жару, в Новом Орлеане? – жаловалась Кэтрин. – Я не привыкла к ним. Господи, да я вообще летом стараюсь одевать как можно меньше одежды.

– Женщины призваны быть бесконечно терпеливыми. – Миссис Прентис изящно коснулась рукой шляпки, подколотой к ее волосам длинными острыми булавками, и обозрела салон в надежде произвести впечатление на посетителей. – Иначе они бы не смогли рожать детей. Я всегда носила корсет, даже когда мы с Чарли были в Индии. Да будет вам известно: правила надо соблюдать.

Кэтрин подумала, что это просто глупо, но не могла не поддаться очарованию купленных нынче нарядов. За ними должны были быть приобретены украшения, и Седрик пообещал лично сопровождать ее к самым известным ювелирам и торговцам драгоценностями. Хотя он и не был экспертом в дамских туалетах, зато превосходно разбирался в камнях.

Когда некоторое время спустя Кэтрин появилась в Риллингтоне, ее невозможно было узнать, и миссис Даулинг в изумлении замерла на пороге.

– Боже милостивый! – воскликнула она. – Да вы с ног до головы истинная леди! Как же это могло случиться с вами?

Кэтрин тут же поняла, что поставили под сомнение ее целомудрие и миссис Даулинг всерьез опасается, что она продала себя какому-нибудь богатому развратнику. Ведь хотя она и присылала открытки из столицы, Седрик предупреждал, что не стоит упоминать о деньгах. Это могло разбудить в окружающих алчность, да к тому же на Кэтрин тут же обрушился бы поток жалостных писем с просьбами о деньгах. И теперь девушка поспешила успокоить добрую старую женщину, поведав ей невероятную историю с наследством, предварительно отредактированную Седриком.

Во время ее отсутствия пришло уведомление от епископа с требованием немедленно освободить занимаемый ею дом и с милостивым предложением сдать в аренду другой, на отшибе и, говоря попросту, в совершенной дыре. Кэтрин получила истинное удовольствие, составляя ответ, в котором сообщала, что отныне вполне независима, намерена перебраться в Новый Орлеан и не нуждается в подачках.

Седрик, как всегда предусмотрительный, нанес визит лорду Бутлейгу с супругой. В их особняке имелось достаточно места, чтобы сохранить столь дорогие Кэтрин отцовские бумаги до тех пор, пока не перевезут в Бристоль. Кроме того, с лордом Бутлейгом обсудили и судьбу манускриптов Джона Энсона. Кэтрин уже успела найти издателя, готового их напечатать и продать финансовой корпорации. Лорд Бутлейг с радостью согласился собрать все записи воедино, передать их издателю и проследить, чтобы тот соблюдал условия договора.

Не теряя времени, Кэтрин приобрела два пустых коттеджа на краю деревни и подарила один из них миссис Даулинг, а другой – Бет Карпентер. Она поставила условием, что миссис Даулинг станет присматривать за Бет, помогать ей распоряжаться собственностью и денежной рентой, которая также была назначена обеим. Кроме того, на имя миссис Даулинг она положила в банк весьма солидную сумму, которая с избытком обеспечила бы ее до конца дней.

– Но вы не пропадете? – в последний перед расставанием вечер спросила пожилая женщина, глядя на Кэтрин покрасневшими глазами. «Неужто она плакала? – внутренне изумилась девушка. – Наша несгибаемая миссис Даулинг? Нет, это невозможно!»

– Я вернусь, хотя и не могу сказать когда. Я не собираюсь навсегда оставаться за границей. Может быть, я продам свою землю и куплю что-нибудь здесь, в Сомерсете. Я еще не решила толком, – отвечала Кэтрин, сидевшая перед зеркалом в освещенной свечами спальне. Перед сном она расчесывала волосы, и их освобожденная от заколок волна спускалась ей до пояса.

Филлис Траг, гордая своим новым коричневым платьем, крахмальным передником и чепцом, закапчивала укладку вещей, поглядывая в сторону миссис Даулинг, встретившей ее довольно прохладно. С первой минуты знакомства они относились друг к другу как две настороженные кошки, ревнуя друг друга к молодой даме, которой служили. Филлис не завоевала расположения у обитателей дома викария: они тут же презрительно окрестили ее «горожанкой» и подшучивали над ее «кокни», тогда как она, в свою очередь, с трудом понимала их медлительную деревенскую речь. Она с радостью готовилась к отъезду в Бристоль, так как особняк лорда Седрика гораздо больше импонировал ее вкусам, нежели сельский дом викария. Но с еще большим нетерпением Филлис поджидала, когда же они наконец поднимутся на борт океанского парохода.

– Это все, мисс? – поинтересовалась она, подойдя к Кэтрин.

– Да, спасибо, Филлис, – отвечала девушка, встретившись с ней глазами в зеркале, стоявшем на подставке красного дерева.

– Тогда позвольте пожелать вам доброй ночи, мисс, и вам, миссис Даулинг. – Откланявшись, Филлис направилась было к двери, прихватив чулки Кэтрин, которые собиралась постирать.

– Доброй ночи, Филлис, – отвечала хозяйка с улыбкой при мысли о скрытой войне, происходившей в помещениях под лестницей.

– Когда вы кончите стирать, отправляйтесь прямо в постель, моя девочка, – фыркнула ей вслед миссис Даулинг, поджав губы. – Я слышала краем уха, что вас видели в трактире, где вы выпивали в компании местных парней.

– Я зашла туда попить воды, вот и все, – отвечала Филлис, развернувшись на каблуках. – Я не деревенская простушка, чтобы водить компанию с этими неотесанными недоумками. Подумать только! Да за кого вы меня держите? – На секунду она забыла о своем решении быть вежливой с экономкой. Камешек слишком метко попал в ее огород, и слова сами собой слетали с губ.

– Не сердись, Филлис. Миссис Даулинг ничего такого и не думала. Она думает только о твоей пользе, – вмешалась Кэтрин. Ее всегда утомляли ссоры. Она не терпела свар и старалась водворить мир любым путем.

– Я сама могу постоять за себя, благодарю вас покорно, миссис Даулинг! – Филлис вздернула голову и проследовала вон.

– Эта особа за словом в карман не полезет, – заметила миссис Даулинг, когда за ней захлопнулась дверь. – Я не вполне уверена в том, что лорд Седрик сделал правильный выбор, приняв ее на работу, мисс.

– Филлис неплохая девушка. Она честна, исполнительна и аккуратна. Что еще я должна требовать от горничной? – О Господи, неужели это неизбежно, когда в доме много слуг, – постоянные склоки между ними? Эта мысль испортила Кэтрин настроение. Если так, ей, пожалуй, вообще не стоило обзаводиться слугами – хотя, похоже, этого теперь не избежать, нравится ей это или нет.

Когда миссис Даулинг ушла, Кэтрин юркнула под чистые и глаженые простыни и укрылась пуховым одеялом, собираясь провести последнюю ночь на своей узкой девичьей постели. Она показалась ей чужой после грандиозного резного дивана в комнате для гостей в особняке Седрика или кровати в Гортранс-Отеле. На столике возле кровати горела свеча, и ее пламя было ровным и неподвижным. Сквозняк не тревожил пламени, и не было той игры теней, что пугала ее в детстве, когда она забиралась под одеяло, чтобы не видеть этой пляски на стенах, не слышать крика совы, напоминавшей ей вопли баньши.[3]

Она оглядывалась, стараясь запомнить выцветшие розы на обоях, сырые разводы, напоминавшие географическую карту, в углу под потолком, камин с погнутой железной решеткой, в котором сейчас горел огонь.

– Мы можем себе позволить быть расточительными теперь, миссис Даулинг, – заявила она в первый же день по приезде. – Я хочу, чтобы во всех комнатах горели камины. Здесь пахнет сыростью. Пригласите в помощь из деревни поденщицу. Не стоит перегружать себя работой.

Перевернувшись на спину, Кэтрин закинула руки за голову и предалась мечтам. Что предстоит ей в ближайшем будущем? Что станет с нею, когда она окажется в Америке? Невольно ее охватил трепет, и она возблагодарила небеса, пославшие ей в помощь Седрика.

После пребывания в Лондоне домик викария стал таким маленьким, далеким и чужим, что она готова была почувствовать себя здесь чужеземкой. «Отныне я чужая здесь, – думала она. – А где я своя? Не здесь, не в Лондоне и не в Бристоле… и даже не в Новом Орлеане. Отныне я изгнанница, бродяга, человек без места. Пустые переживания? Вряд ли. Я человек без корней, сирота. У меня остался лишь дядя Седрик, но надолго ли он останется подле меня? Он уже намекает, что для такой наследницы, как я, необходимо поскорее подыскать достойного мужа. Как всегда умно и мудро, он решил, что жених должен быть с титулом: скорее всего, младший отпрыск какого-нибудь разорившегося маркиза или графа, готовый продать свое родовое имя за мое богатство. Я думаю, что он мог бы даже раздобыть мне баронета. Но это же расчетливо до отвращения! А где романтика, где любовь, спрашиваю я вас?»