И все же я разрешил мучившую меня проблему действия-бездействия.

Первым делом я оборвал телефон. Затем закрыл свою квартиру на ключ. Крепко-накрепко, Потом достал из стола наручники и прикрепил свою правую руку к радиатору отопления, а ключик ловко выкинул в открытую форточку. Первые два дня я думал о времени. Следующие два дня о нежных свиных эскалопчиках. К вечеру пятого дня я увидел ангела. Он играл на Волшебной флейте и был похож на Моцарта.

На шестой день пришел Гиппократ и долго массировал мне спину, поясницу, ноги, и особенно пятки и пальчики. После Гиппократа заглянула Смерть и дала мне закурить из синей пачки «Житана». Мы покурили, поговорили о том, о сем и она ушла, посмеиваясь.

На седьмой день кто-то врезал мне подзатыльник и сказал в самое ухо, ласково и с угрозой: «Если ты, мудак, сейчас же не найдешь возможности освободиться от этой мутоты, я перестану любить тебя!»

После подзатыльника сознание мое сделалось ясным, прозрачным и привлекательным.

Отяжелевшими, но все еще видящими глазами я оглядел комнату. К удовольствию своему, я не обнаружил вокруг ничего такого, что могло бы мне помочь открыть замок наручников. Я возрадовался тому, как положено, и вследствие того же почти перестал биться сердцем. Но получив еще один, крупный и далеко не дружеский подзатыльник и еще одну угрожающую угрозу, мол, давай, сучок, а не то… дрожащими и холодными пальцами я в тот же момент принялся отковыривать паркет, где полегче, досочку за досочкой, скоро и торопливо. И вот в одной из паркетин я обнаружил наконец-то что искал – гвоздик небольших размеров. (Паркетины иные мастера под радиаторами прибивают гвоздиками, чтобы те от постоянного жара не отклеивались.) Тот гвоздик я вытащил зубами, расшатав себе эти самые зубы и раскровянив десны. Вытащив, взял гвоздик в слабую руку, и после примерно получаса возни отомкнул все-таки замок наручников.

Когда через две недели я набрал вес и забежал в себя, я похвально оценил все сделанное мною на оценку плюс. После произошедшего я был постоянно радостен, энергичен и знал наверняка, что впереди будет то, что будет, даже если будет наоборот.

«Надолго ли меня хватит?» – из далекого далека выскакивала изредка мысль и тотчас убегала туда же трусливо.

Окончательно окрепнув, задумался опять. Поискал. И не нашел. И опять поискал и опять не нашел. И в третий раз поискал, хорошенько-хорошенько, как никогда. И нашел. И совсем не удивился этому. А чему удивляться? Ведь искал же!

В газете «Все обо всем» я прочитал объявление о том, что, позвонив по такому-то телефону, любой из читателей может запросто провести несколько приятных минут или часов с дамой любого возраста, даже самого нежного, само-го-самого, там так и было написано «самого-самого».

Я позвонил. Мне ответили. Мы договорились, Я приехал. Мы встретились.

Парень был высок и мускулист и глуповат на вид. Он сказал мне: «Если ты мент, ничего не докажешь. Никогда, Мало ли какая телка захотела с -кем потрахаться. Если не мент, но если хочешь заложить – отрежу яйца и заставлю тебя их сожрать. Давай бабки».

Это он мне все в машине говорил, возле которой мы встретились, где-то на Речном вокзале, и в которую потом сели, когда поняли, что мы – это те самые, что вчера о том о сем и договаривались. Деньги я отдал, понятное дело, без сопротивления, но с сожалением (я всегда с большим сожалением расстаюсь с деньгами, хотя, несмотря ни на что, я человек совершенно нежадный). Ехали потом, покачиваясь на неновых рессорах, сколько-то времени, недолго, покуривая и не переглядываясь. Когда возле, помню, десятиэтажного дома, розового, остановились, парень мне этаж назвал и номер квартиры, той самой, куда мне идти следовало. И сколько звонков надо сделать, тоже сообщил, не таясь. Все случилось так, как он и говорил, слово в слово.

Дверь мне открыла девочка лет десяти, одетая и накрашенная, как девочка лет двадцати, – в мини-юбке, в прозрачной блузке, на крутых шпильках, с густо-красными губами, в румянах, с толстыми от туши ресницами, и в довершение всего ударно надушенная. Девочка мне понравилась. Миленькая, стройненькая, красиво улыбающаяся, обаятельная, и даже кокетливая. Когда я шел за ней в комнату, подумал невольно, что не прочь схватить бы ее сейчас, стянуть с нее юбку и блузку и бросить остервенело ее, маленькую, на приближающуюся кровать и не менее остервенело кинуться на девочку самому. Особенно укрепился я в этой мысли, когда заметил, что на девочке не колготы надеты, а чулки, удерживаемые тянущимися под юбку тонкими белыми резинками. Но все же я посильнее оказался, чем на самом деле думал. Я сглотнул слюну и удержался-таки, успокаивая себя тем, что как только приду домой, агрессивно помастурбирую перед большим зеркалом…

Не помню уже, что я девочке говорил, но речь моя была серьезной и долгой, и, по-моему (на тогдашний момент), исключительно убедительной. Девочка слушала меня, раскрыв рот (и все остальные полости, как я предполагал), первые минут десять, пятнадцать – и совершенно не врубаясь, о чем я ей говорю. Однако через какое-то время, долгое-недолгое, она стала, мне показалось, что-то соображать, а еще через какое-то время, она наконец поняла, что я от нее хочу, и захохотала искренне и весело и, перестав смеяться, тихо заметила, неглупая, что, спасибо, мол, вам большое, но спасать ее не надо, ей ужасно-ужасно нравится то, чем она занимается, и что заниматься тем, чем она занимается, гораздо лучше, чем ходить каждый день в школу и сидеть за партой и общаться с малолетками, и слушать мудовых учителей, которые сами не знают, что говорят, потому что не знают, говорят что.

В школе скучно, безлико, темно и один день в школе похож на другой. Нет новых знакомств, неожиданных ситуаций, отсутствует дух праздника и радости. А здесь каждый клиент несет с собой неожиданность, а может быть, даже и смерть. Где гарантия, спрашивала меня десятилетняя девочка, что вот ты сейчас не возьмешь и не придушишь меня – от страсти ли, или, например, вследствие маниакально-депрессивного состояния. Нет гарантии, отвечал я про себя, печально качая головой. Да и ко всему прочему, говорила мне третьеклассница, она до восторженных обмороков любит мужчин и их члены, особенно пятнадцати-двадцати сантиметровые члены, не больше, и обязательно со светлой и чистой головкой. Она может смотреть на такие члены часами, ласкать их, разговаривать с ними и не единожды кончать при этом! Ну и деньги, конечно, конечно, играют немаловажную роль в ее жизни, откровенничала школьница, а здесь она имеет их немало. Но члены и деньги, возражал я, не самое главное в жизни.

Придет время, и она узнает, что есть и другие ценности. Любовь, семья, дети, работа, творчество в конце концов. Когда придет время, отвечала мне двоечница, тогда и узнаю. И если то, о чем ты только что сказал мне, понравится больше, чем члены и деньги, я тут же брошу свое занятие и стану тотчас создавать семью, заводить детей, работать, и творить.

И как мне было с ней не согласится, со второгодницей? Ведь права она была, мерзавка, права…

Но я не согласился. Я пришел сюда с совершенно иными целями. Я пришел спасти заблудшую душу от скверны, грязи и позора. Хотя нет, не так – а вот так – я пришел действовать.

Здесь за "какие-то пару часов я вряд ли смогу убедить нимфетку в неправильности ее жизненного выбора. Так что надо взять ее домой, и там уже, не торопясь, вести с ней разъяснительную работу. И потому без замаха тюкнул я ей тогда в подбородок, сидящей, после чего она, красивая, и завалилась на бок как есть в сей момент, погнавшись тщетно за убегающим своим сознанием. А я тем временем, пока она гналась, дверь открыл и оглядел лестничную площадку. И, не увидев никого там, зарадовался, как не радовался давно еще, с самого позавчера, когда что-то было, но что, не помню. И, вернувшись в комнату, к кровати, взял ее легкую и водрузил себе на плечо и вышел из квартиры. Догадывался, что у подъездной двери дежурит кто-то, но надеялся, что этих кого-то будет немного, а может быть, даже и один. Справлюсь. Но тут случилось не как рассчитывалось. На лестничной площадке этажом ниже неожиданно навстречу мне откуда-то, откуда ни возьмись, сурово двинулся тот парень, что деньги у меня брал, глуповатый, но крепкоплечий. Он ухмыльнулся и спросил, мол, что это у тебя там. «Где?!» – изумился я. «А на плече» – «А на каком?» – «А на левом». Я посмотрел на левое плечо недоуменно и когда девочку там увидел, сказал печально, но искренне: «Боюсь, тебе не понравится мой ответ», – и хотел было пройти мимо. Но крепкоплечий дорогу загородил мне и хотел, поганец, меня за горло схватить, и тут я ему резко в промежность кулаком заехал, а потом быстро в середину живота, а потом еще быстрее в область сердца. Парень хрюкнул вонюче и упал в грязный кафель, тут же перед моими глазами. Я девчонку тогда осторожно на пол положил и парня обыскал, и найдя у него в карманах куртки деньги, и свои и чужие, взял только свои (я же честный человек) и, опять прогульщицу на себя взвалив, пошел преспокойно вниз к выходу. Снова девчонку на полу оставив, тихонько подъездную дверь приоткрыл, и туда-сюда посмотрел, никого вроде, и, подняв нимфетку, ступил на улицу. И ста метров не прошел, не успел, как девчонка очухалась и стала вопить, и бить меня кулачками по спине, и кусать меня за шею и за ухо. И пока я с ней возился, с придурковатой, тут и крепкоплечий в себя пришел и стал орать из окна на лестничной площадке: «Убейте его на х… Он телку с бабками унес! Убейте на х…». Он еще орать не закончил, как из двух тачек ребята молодые повыскакивали, спали они там, как я понял, отдыхали, и давай ходу ко мне. Я душистую, конечно же, бросил тотчас и помчался со двора, как можно быстрее. Не задыхался. Оглядывался. Через одно плечо. Через другое. Не отпускал тех четверых. Глазами их держал. Петлял. Петлял. Петлял. Глазами их держал. Видел, что они сноровистые. Что опытные. Что в армии служили. И, верно, не в стройбате. Петлял. Петлял. Петлял. Трое бежали. Один на машине гнал. Я во двор. И они туда же. Я в проулок. И они на пятках. Я через проходняк. И они сквозняком. Дышу. Дышу. Дышу. Слезы из глаз. Слюна с губы. А чего, думаю, бегу. Ухмыляюсь. Тормознусь в удобном месте. Поодиночке их завалю. Не успел додумать. То, что думал. Ба-бах, ба-бах мне в спину. Я к земле и кувырком в подворотню. Непростые ребята. Судя по хлопку, ПМы у них в руках. Бегу. Думаю: дальше. Думаю: недоношенную я пошел спасать, вспомнив фильм Мартина Скорцезе «Таксист» накануне, а почему бы мне сейчас какой другой фильм не вспомнить, где герой, уходя от погони, вбегает в подъезд ближайшего дома и тарабанит по квартирам, и трезвонит по ним же, мол, пустите, мол, гонятся, мол, убивают. Бегу. Думаю. Могу ли я уйти от них, не вбегая в ближайший подъезд? Бегу и думаю – могу. Я знаю эти места. Я знаю, куда я попаду минут через пять. Уйду, знаю. Уйду… И именно поэтому бросаюсь в подъезд ближайшего дома. И на каждом этаже во все квартиры звоню. Не открывают. Не открывают. Не открывают. Не открывают. Открыли!… Я втиснулся в щель и захлопнул дверь. Взглянул на того, кто открыл. На ту, кто открыла… Вот так, между нами говоря, и бывает. Только так и бывает. Я начал действовать. Плохо ли, хорошо ли. Талантливо ли, бездарно ли. Неважно. Я начал действовать! И случилось то, что не могло случиться последние лет десять. Я влюбился! Это была ОНА.