– Не могу отделаться от чувства, что она все последнее время думает об этом, – сказал Дэвид. – Но с чего бы это вдруг, не понимаю. Бог знает, как все это было ужасно, но она, похоже, всегда легко с этим справлялась. Мать всегда была специалистом по скрыванию чувств. Но, возможно, с годами они начинают проявляться. Не знаю. Но, право же, она вела себя очень странно. – Он снял с крючка две кружки и поставил их на стол. – Два приступа за столько времени, а, насколько нам известно, их вызывают стрессы. Что ты с ней делала, Джулиет?

Его голос подсказал ей, что он поддразнивает ее, но при этом он говорил обиженно, и Джулиет почувствовала, как ее захлестнула горячая волна вины.

– Я? Ничего! – поспешно ответила она, радуясь, что возится с молочной кастрюлькой и Дэвид не может видеть ее лица.

Неужели это возможно, что она вызвала приступы бабушки? Может, ей удалось растревожить то, что София отчаянно пыталась скрыть? Вначале она это делала из лучших побуждений, но реакция Вив недвусмысленно показала ей, что она играет с огнем, а Катрин сделала ей суровое предупреждение, чтобы она оставила все как есть. И теперь казалось вероятным, что София была расстроена ее интересом к этому делу.

Ради Бога, в смятении подумала Джулиет, мне надо все это прекратить. Наверное, бабушка действительно случайно застрелила Луи и теперь хочет забыть об этом. Или, может, у нее были причины взять на себя вину и она видит это сейчас так же отчетливо, как двадцать лет назад.

– Я возьму какао с собой, и постараюсь снова уснуть, – сказал Дэвид. – Завтра мне предстоят две очень важные встречи.

– Я сейчас взгляну на бабушку, а потом тоже пойду спать, – согласилась с ним Джулиет.

Потрясение, которое она пережила, увидев упавшую в холле Софию, полностью стерло приятную теплую взволнованность, которая сопровождала ее после вечера, проведенного с Дэном. Позже, устроившись в постели с какао, она подумала, что ей, быть может, удастся возродить сладостные ощущения. Она так на это надеялась! Бог знает, сколько проблем смогут вызвать эти отношения, если они перерастут в нечто серьезное, – а она подумала, что, скорее всего, так оно и будет. И в тот миг ей захотелось продлить очарование тех минут еще хоть ненадолго.

София мирно спала. Ее безмятежное лицо казалось таким молодым – слишком молодым для человека, пережившего столько травм, подумала Джулиет. Но она понимала, что это – лишь иллюзия. Без сомнения, все, что случилось, отняло у Софии почти все силы и здоровье.

– Спокойной ночи, бабушка, – прошептала Джулиет. – Не беспокойся, я больше не буду тебя огорчать. В полумраке ей показалось, что София улыбнулась.

Джулиет почти уснула, когда на нее это накатилось вновь. Что же именно, черт возьми, имела в виду София, когда она сказала, почти без сознания лежа на полу в гостиной: «Я не могла позволить ему взять вину на себя… Я не могла…» Кто был тот человек, кого она не была готова обвинить?

Джулиет ворочалась, пытаясь докопаться до ответа, который, она была уверена, лежал именно там, но все время ускользал от нее. И вдруг он явился ей, и она внезапно окончательно проснулась и задрожала.

Я приведу Дэвида, сказала она Софии, а та ответила «Нет, нет, не Дэвида». В тот момент Джулиет была уверена, что она хочет видеть Дебору, а не Дэвида. Дебору, которая всегда заботилась о ней и всегда была рядом в случае необходимости. Но сейчас потрясенная Джулиет поняла, что бабушка, видимо, имела в виду совсем не это.

«Нет, нет… не Дэвида» и «Я не могла позволить ему взять вину на себя» – прозвучали как одна фраза, а может – и одна мысль.

А если предположить, что это именно Дэвида София защищала все эти годы? Дэвиду в 1971 году было девятнадцать лет, он был слишком молодым, чтобы помешать своему брату разрушить право своего первородства, но уж, конечно, достаточно взрослым, чтобы понимать, что происходит. Джулиет вспомнила, что во время гибели Луи он был в Ла Гранже, прикованный к постели гриппом. Так же, как и домоправитель, он заявил, что ничего не слышал, не знал, что происходило в холле. Но если предположить, что это он нажал на спуск? Тогда что могло быть естественнее, чем защита его Софией? Если бы его обвинили в убийстве Луи, все его будущее было бы в опасности. А ведь он был младшим сыном, ее любимцем. Видимо, София поддалась материнскому инстинкту и, образно говоря, положила свою жизнь за сына.

Боже мой, как он может жить в мире с собой, если все это так! – подумала София. Ничего удивительного, что София болезненно не переносила, когда задавали слишком много вопросов. Ничего удивительного, если она подумала, что ее тайна вот-вот раскроется, поэтому она так расстроилась и страдала от участившихся сердечных приступов.

Дэвид! – подумала Джулиет и вздрогнула. Родители ее наверняка знали правду – и не оттого ли они убежали с Джерси и от Софии, что не могли оставаться, зная что Дэвид позволил матери принять на себя наказание, которое предназначалось ему? И знала ли об этом Дебора?

Покрывшись мурашками, Джулиет вылезла из постели и подошла к окну. Она понимала, что больше не уснет. На дворе стояла ночь, тихая, темная. Где-то возле узкой аллеи, сбегавшей к морю, ухала сова. Прекрасный дом, ее наследство, был населен людьми, которых она легко полюбила, потому что они были ее кровной родней. Но в тот момент Джулиет подумалось, что ей не стоило сюда приезжать.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Самолет, в котором летела Дебора, сел в джерсийском аэропорту сразу же после одиннадцати утра. Она взяла свою небольшую сумку – весь ее багаж – и прошла через проход на таможне, где не надо было заполнять декларацию, прямо к автостоянке, на которой она оставила свой «мерседес». Каждый ее шаг сопровождался вздохом облегчения. Прошло не более суток с того момента, как она улетела с острова, но как же она рада была возвратиться! Когда-то Дебора думала, что Джерси ужасно скучный, размеренный. Но теперь это было не так. Сейчас он для нее был пристанищем. Здесь она была в безопасности, здесь ничто не могло бы ее задеть, никто бы не вытолкнул ее из той жизни, которая принадлежала ей здесь. Здесь она была миссис Дэвид Лэнглуа, здесь у нее было все, и ничего больше ей не надо. По крайней мере так она думала до тех пор, пока не приехала Джулиет и не начала задавать неудобные вопросы.

Будь она проклята! – подумала Дебора в припадке несвойственного ей гнева. Для чего ей надо было приезжать? Но гнев скоро прошел. Джулиет – племянница Дэвида, милый ребенок; она не станет намеренно делать что-нибудь, что навредит ему. Но ее непреднамеренные действия беспокоили Дебору.

Ее поездка в Лондон не решила эти проблемы. Ей надо было встретиться со своей старой подругой, она была одной из тех, кто знал о прошлом и о том, что потом случилось. Вместе, подумала Дебора, они смогут выработать план, который предотвратит несчастье. Но на этот раз Грэйс не смогла помочь. Они распили бутылку шампанского «брют», заговорились далеко за полночь, и ненадолго, размягченная шампанским, Дебора почти убедила себя, что все будет в порядке. Но наутро она обнаружила, что все проблемы остались, неразрешимые, как всегда, и Дебора, ощущая надвигающуюся лавиной панику, не видела никакого выхода из темного длинного туннеля тревоги, в который она погрузилась, как только на Джерси прилетела Джулиет, начавшая свои разрушительные экскурсы в прошлое.

– Она ничего не обнаружит, дорогая, после стольких лет, – успокаивающе сказала ей Грэйс, когда шампанское сделало свою работу, а Дебора жаждала поверить ей. Но с первыми же лучами солнца страх ее стал таким же огромным, ужасным, как всегда. Джулиет, со своим быстрым, пытливым умом, была очень опасна. Она, возможно, очень молодая, обыкновенная, ее вводящая в заблуждение ленивая, растянутая, как у всех жителей Сиднея, речь могла бы повергнуть человека в ложное спокойствие, но под всем этим таились Лэнглуа и Картре, она в большой степени была прямым "потомком своих дедушки и бабушки.