– Послушайте, – начал я поспешно, – тут вот какая штука. – И я рассказал ему про ночную историю с Дежо.

– Ну и что такого? – отозвался поручик, когда я кончил. – Кому-то, как и вашему цыгану, захотелось здесь выспаться. На эту стройку кто угодно может забрести. Для какого-нибудь бродяги десять крон или пачка сигарет – уже ценность.

– У меня ничего не пропало. Я бы заметил, когда вы тут осматривали.

Мысли у меня выстраивались цепочкой, как солдаты перед штурмом. Почему поручик явился именно сегодня утром? Когда Дроздовы ему сказали, что убитый был ограблен?

– А вдруг, наоборот, мне хотели что-нибудь подбросить? – высказал я вслух только родившуюся догадку.

– Что именно? Скажите, будьте так любезны.

– Да то, что вы тут ищете!

Поручик задумался. Стоя посреди художественного беспорядка моей берлоги – не он его создал, скорее уж наоборот, – теребил он свой образцово выбритый подбородок, и вид у него был непроницаемый.

– С этим цыганом я поговорю, – наконец изрек он.

– Он вас станет уверять, что имел дело со мной. Но вам-то известно – я здесь сегодня не ночевал! Кто еще знал об этом? Раньше, чем вы, раньше, чем я сам понял, что вечером до Праги не доберусь. Кто «позаботился» о моей машине?

– Опять обвиняете инженера Дрозда? – холодно спросил поручик.

– Никого не обвиняю, – отрезал я. – Только обыщите здесь все как следует.

– Я уже закончил. – Поручик направился к двери.

Я двинулся следом.

– Хотите, отведу вас к цыгану? Сейчас он, скорее всего, в столовой.

– Не нужно. Сам его найду. – Поручик встал на ступеньку, и доска снова заскрипела. Он спустился на следующую, наклонился и приподнял оторванный конец доски. С упреком посмотрел на меня.

– Я уже давно собирался прибить! – виновато начал я.

– Прекрасный тайник! Ключ здесь прячете?

– Нет. – Я подошел поближе и заглянул в дыру. В мягкой глине виден был отпечаток какого-то твердого предмета. След был слегка смазан, словно предмет кто-то поспешно вытащил.

– Не прикасайтесь! – резко приказал поручик. Сходив к своей машине, он вернулся с лопаткой и двумя кусками целлофана. Один из них расстелил на земле и опустился на колени. Осторожно отколупнув лопаткой ком, завернул его в другой кусок. Я глядел на него, вытаращив глаза. Поручик поднялся, отряхивая грязь с безупречно отутюженных складок на брюках.

– Всегда вожу это с собой, – удовлетворенно заметил он и поднял за уголок целлофановый сверток. – Может пригодиться, когда случается что-то чинить на улице.

Я истерически расхохотался.

Три часа спустя я отодвинул кипу оставшихся после Йозефа неразобранных дел, с которыми только что успешно управился, и, разогнув ноющую спину, потянулся. Подозреваемый в убийстве с ограблением, избитый, можно сказать, все потерявший и потерпевший крах по всем статьям, я должен был работать, несмотря ни на что. Хорошо, что хоть это у меня оставалось. В работе я находил утешение. Она помогала мне сохранить здравый рассудок. Утверждала в мысли, что живу я в Чехословакии, в тысяча девятьсот семьдесят шестом году от рождества Христова, когда не происходит абсурдных убийств, а невиновных не приговаривают к смерти на основании козней, подстроенных каким-то негодяем. Мысль о негодяе породила в моей голове шальную идею. Поддавшись ей, я взялся за телефонный справочник.

Дрозд Богумил… Карел… Станислав… Ни один из них не жил на Баррандове. Подумав, я перелистал несколько страниц.

Эзехиаш… Эзехиашова Ганна, Глубочепы, Фильмаржская, 612. Без сомнения, Ганкина мать. Но отозвавшийся в трубке голос не принадлежал пожилой женщине.

– Алло, – запыхавшись, произнесла Ганка, словно она бежала, чтобы первой успеть к телефону.

– Это Мартин, – сказал я. – Здравствуйте.

– Кто?… Вы?… – Она помолчала. – Что вам нужно?

– Я хотел бы поговорить с вашим мужем. Но его, скорее всего, сейчас нет дома, так ведь? – Я с досадой подумал, что нужно было звонить на предприятие, где работает инженер Дрозд.

– Конечно, он на работе, – подтвердила Ганка. – А что вы от него хотите?

– Я только хотел убедиться, что ему не очень досталось от Дежо.

– Какой еще Дежо? – не поняла она.

– Да тот цыган, с которым он столкнулся сегодня ночью, когда посетил мой дом. Дежо отсыпался в прихожей. Вы-то ведь знаете, где это?

– Что за глупости вы говорите! – холодно ответила она. – Я вас не понимаю.

– Ваш муж поймет. Когда он вчера вернулся домой?

– Не знаю, – отрезала она. – Я уже спала. Меня это не интересует.

– А зря, – укоризненно сказал я. – Вашего мужа могли покалечить. Дежо – известный драчун. Но, может, пан инженер был вооружен? У него, случайно, нет ножа?

– Какого ножа?

– Солидного, острого карманного ножа, которым можно без усилий разрезать все четыре покрышки у «шкоды», оставленной в лесу без присмотра. Неподалеку, скажем, от вашего кровавого застенка.

Если минуту назад она собиралась бросить трубку, то теперь передумала.

– Что вы такое говорите? – заикаясь, выговорила она. – Объясните толком!

– Ваш муж разве не поделился с вами, как вчера прошла наша встреча?

– Нет. А что случилось?

– Приходите, полюбуетесь на меня, – жалобно протянул я. – Спешить не обязательно, мои синяки еще долго не сойдут. Не говоря о разбитых губах и брови.

– Господи! Вы что же, подрались? Из-за чего?

– Его рассердило, что я с вами не сплю, – ответил я. – Сожалею, что пришлось его разочаровать, но… – В кабинет вплыла Района с дымящейся чашкой в одной руке и коробкой сахара – в другой.

– Я сварила вам кофе, – кокетливым тоном заявила она. – Сколько кусочков сахара?

Об этом она спрашивала меня каждый раз.

– Два, – сказал я.

– Пожалуйста, говорите серьезно! – кричала в трубку Ганка. – Что вы сказали?

Рамона, склонив надо мной свое декольте – здесь, на стройке, прямо самоубийственное, – поставила на стол кофе. Долго возилась с сахаром и размешивала. Ушко, украшенное золотым кольцом величиной с блюдечко, так приблизилось к телефону, что она едва не звякнула меня этим обручем по носу. Переложив трубку в другую руку, я гневным взглядом выставил прелестную деву за дверь. Она оскорбленно выплыла.

– Алло! Вы слушаете? Алло! – Ганка почти всхлипывала.

– Да-да! – ласково сказал я. – На чем мы остановились? Ага. Он не на шутку взбесился, когда понял, что подобное разочарование ожидает и поручика Павровского.

– И вы способны говорить подобным тоном? – простонала она. – С таким цинизмом?

– Приходится быть циником, – ухмыльнулся я в трубку. – Иначе не остается ничего другого, только выплакать все глаза по своим новым дефицитным покрышкам. Прощайте!

– Погодите! – отчаянно крикнула она.

– У меня нет времени. Нужно ехать за машиной. Вдруг ваш супруг вспомнит, что у машины еще имеются кузов и мотор? – И я положил трубку.

Это была глупая, дилетантская месть, но она благотворно подействовала на меня. По крайней мере позволила отвлечься перед неизбежным решением проблемы: как переправить четыре покрышки отсюда до шоссе в пяти километрах от Старой Болеславы.

Эту задачу за меня решил кто-то другой. Когда после четырех часов я побрел к складу, чтобы проверить, не сожрали ли мыши старые покрышки, в глаза мне бросился стоящий за забором белый «трабант». В нем сидела пани Дроздова, бледная и с непривычно покаянным видом. Увидев меня, вышла из машины.

– Добрый день! – сказала она смиренно. – Вы не сердитесь, что я приехала?

– Нет, – ответил я. – Но у меня и правда нет времени. Нужно заняться машиной.

– А как же вы до нее доберетесь? – участливо спросила она.

– Налегке без труда. С покрышками будет хуже.

– Мне именно это пришло в голову! – радостно провозгласила она. – Я вас туда отвезу, хорошо?

Долго я не раздумывал. Общество пани Дроздовой меня не привлекало, но это предложение было весьма кстати.