Вымыв чистой водой руки, пригладив растрепанные волосы, Русик почувствовал себя увереннее, спросил:

— Дядя, вы из Будынка?

— Угу, из будильника. Сегодня собаки спать не дали. Под окном сцепились в пять утра и грызлись до семи. Поче­му у вас собак много?

— Много, — согласился Русик. — Бродячие. Их уби­вают — все равно откуда-то берутся.

— Понятно. Э-э... юг, всякая мразь безответственно плодится. У нас бы они померзли.

— Вы писатель, дядя?

— Фантаст.

— Фантомас?

— Ха-ха! Ну чудик-юдик-карапуз! Фантаст. Фанта­зирую, значит, сочиняю. Другие... э-э... скажем, реали­сты — те, как вот ты, все про жизнь... А я космос обозреваю мысленным взором. Понял чего-нибудь, рыжий чудик?

— Ага. Про другие планеты сочиняете. Про жителей Марса, которые похожи на больших муравьишек.

— Пройденный этап, малец. Наша система оказалась безлюдной. Щупаю отдаленные галактики. Ну, тебе это не уразуметь.

— Понимаю. Планеты, которые дальше Солнца.

— С тобой не заскучаешь.

— Первый раз писателя вижу. — Русик оглядел мощ­ного и какого-то уж очень нежного писателя, он все больше нравился ему своей чуть пугающей необычностью. — Спра­шиваю в Будынке других, отвечают: шахтеры. Мама гово­рит: писатели в шахтерские дома отдыха едут, шахтеры — в писательские. Так им интереснее.

— Почти угадал, обмениваемся. Нам их санатории нужны, лечиться, а им книжки посочинять надо, правда же?

— Не-е, они тут весело отдыхают...

— Ха-ха! Все знает рыжий чудик! Зачем тебя мама такого умного родила? Подарочек, можно сказать, пре­поднесла человечеству. А писателя, значит, первого ви­дишь?

— Один из Ташкента, который критикует, обещал книжку прислать, забыл, наверно. Одна переводчица пода­рила, но я не умею пока по-французски.

— Ну да. Это ж тебе... э-э... не червяков волосатых из грязи дергать. Париж! «Гранд-Опера», Лувр, соборы, Эйфелева башня! Кабаре, девочки, неоновое сияние. Вспомнишь — душа летит через границы и рубежи. Другая планета!

— Вы там были?

Вместо ответа писатель оглядел долгим затуманенным взором Русика, будто соображая, откуда он тут взялся, такой рыжий и прилипчивый, а затем спросил мрачно:

— Ты знаешь, кто я?

Русик немо замотал головой.

— Плутоний Сириус.

Русик молча и согласно покивал, удивляясь красивым, никогда не слышанным имени и фамилии — такие не могут быть у простых людей, такие бывают, наверное, у жителей далеких планет, знаменитых киноактеров или вот у этого дяди фантаста. Русик хотел и себя назвать, чтобы уж совсем познакомиться, но раздумал: имя у него, может, и ничего еще, а фамилия пустяшная — Задорожко, да и писатель отрешенно смотрел в ленивое штилевое море, пожалуй позабыв о нем навсегда. Надо уходить. Человек мыслит — сочиняет — нельзя мешать: рассердит­ся еще и не захочет потом, в другой раз, узнать Русика, поговорить про космическую фантастику. Стараясь не шуметь, он поднял удочку, банку, кеды, шагнул, чуть слышно скрипнув галькой.

— Э-э... подожди, чудик. Идея-фикс пришла. Надо зафиксировать. Слушай, садись и радуйся, что повезло. Книжкам такое еще не снилось. Представь, планета где-то за миллион световых лет от нас, свое у нее солнце, но оно льет жидкий свет, и атмосфера там... э-э... тоже жидкая, приблизительно как у нас вода. И разумные существа на планете, назовем ее Гидрастис, плавают... представ­ляешь, плавают, а не ходят. — Писатель Плутоний Сириус развел толстые волосатые руки, помахал ими, отгребая невидимую жидкую атмосферу. — Всегда во взвешенном состоянии находятся существа, к тому же разумные. Так. Усвоил?

— Как медузы? — спросил Русик.

— Фу! Это же неэстетично — медузы. Из тебя прямо выпирают всякие грубости. Не можешь отвлеченно, умо­зрительно вообразить гидроидов... Да, назовем гидроидами жителей Гидрастиса. Красиво, правда? Гидроиды... Ну вот, пусть они плавают в твоем воображении, как дельфины. Грубовато, конечно, такое сравнение, но главная суть не в этом. Гидроиды имеют реактивные двигатели, рождаются с такими двигателями. Втягивают жидкую атмосферу и с жуткой силой выталкивают ее, развивая потрясающую скорость...

— Похоже на кальмаров, да? Мне Витька-дуроход рассказывал, они набирают воду и выталкивают.

Плутоний Сириус сцепляет меж колен пухлые пальцы рук, медленно поворачивает к Русику бородатую, округло бородатую и колючую голову, стеклянно выпученными глазами словно бы расплющивает бестолкового чудика на горячей и жесткой гальке, держит его уничтоженным несколько минут. Убедившись наконец, что Русик осознал свою неисправимую, дерзкую вину, Плутоний Сириус гла­дит ладошкой круглый живот, мечтательно расслабляется и говорит прежним дружеским тоном:

— Главная суть в чем? Не жду ответа — не для твоей головы альтернатива. Техника не требуется гидроидам, вот! Никакой! Все у них есть от рождения. Планету освещают гигантские электрические скаты, вечное лето, никакого притяжения, не надо строить города, дороги, передвигай­ся в любом направлении, они все во взвешенном состоянии, детеныши выкармливаются атмосферой, насыщенной пи­тательными веществами. Гидроиды не ходят на работу, у них масса свободного времени для умственного и духов­ного развития, поэтому они в тысячи раз умнее людей. Но, представь, наука у них не техническая — умозритель­но-отвлеченная, сплошная теория и чистая философия, из которой не надо производить табуретки. Гидроиды сво­бодны от вещей, добычи пищи (я уже сказал — питает их пульсирующая атмосфера), а значит, нет на планете Гидрастис зависти, злобы, борьбы за теплое и сытное ме­стечко под своим солнцем. Умозрительным, неугнетенным разумом гидроиды постигли всю Вселенную, поняли ее суть, как дважды два осознали и примирились с ее беско­нечностью. Им не надо летать в космос, они знают о жал­ком существовании людей, видят, например, нас с тобой на берегу нашей лужи-моря, загорающих козявок. Им-то и загорать ни к чему, они живут вечно, никогда не болеют. Идеальная антисептика, совершенный биоценоз.

— Здорово, дядя... Плутоний! Вы такой хороший при­думщик... Фантаст! — Русик глянул ему в лицо, густо закрасневшее от солнца, с капельками пота на щеках (может, от воображения он так раскалился, работа же — воображение, да еще какая!). — И воевать эти гидроиды никогда не будут, правда? Зачем им, если все есть?

— Ты жуткий реалист, парень. Без навоза не мо­жешь. Абстрактности никакой. Другая галактика, а ему «ура» подавай. Там общаются как? Мысленно, электронно, без слов. У них и рук нету, чтобы автомат держать.

— А мой дед погиб...

— Опять! При чем тут твой дед? Какое им дело?.. Для гидроидов наши войны — мелкая возня. У них... э-э... галактические войны. Например, гидроиды решают поглотить какую-нибудь биологически насыщенную планету — она нужна им для пополнения собственной питательной среды, — приводят в действие реактивные силы Гидрасти­са, там же все реактивное, и с потрясающей скоростью устремляются к цели. Происходит столкновение, но ни­какого взрыва: своей жидкой пульсирующей атмосферой Гидрастис всасывает в себя планету, насыщенную живы­ми существами, до капельки растворяет ее в себе. Тихо, мирно, никакой крови, криков и рыданий. Космический размах!

— Целиком?!

— Ну да. Остатки, отходы могут загрязнить окружаю­щую среду, галактическое пространство. Там строго сле­дят за этим.

— А до нас они не долетят?

— Могут. Если пища... э-э... иссякнет поблизости.

Русик оглядел лужу-море, теперь уже зарябившую, слегка подкрашенную густой синью вдали, минуту или две смотрел на клокочущий, рыжий от обнаженных тел, звенящий голосами пляж, затем поднял глаза к обрыву, где в зелени садов, акаций, платанов едва виднелись затенен­ные крыши маленьких домишек, а выше — белые дома санаториев, и спросил себя: «Неужели всего этого в одно мгновение может не стать?» Исчезнет Страхпом со своими персиковыми деревьями, старик Шаланда вместе с удоч­кой и бычками на кукане, растворятся в жидкой атмосфере мастер высшего класса Иван Сафонович Кожемякин, Нинуська, Мать наша Машенька, танкер «Орел», хоть он и железный, порт, город, этот пляж с тысячами загораю­щих... Всех всосет в себя планета Гидрастис, все станут пищей для самых умных существ — гидроидов... И он, Русик Задорожко, тоже...