В наступившей нестерпимой тишине раздались медленные грузные шаги. Все ближе и ближе гремели они под гулкими сводами дворцовых галерей и коридоров, и с каждым их ударом возрастал невыносимый ужас, охвативший блистательное сборище многоопытных служителей бога единого.

Наконец тяжелая портьера, скрывавшая высокий дверной проем, резко отлетела в сторону. В конференц-зал не спеша вошел величественный старец могучего телосложения, с гордо поднятой головой. Вся его гигантская фигура была закрыта просторной голубой мантией, густо унизанной крупными бриллиантами. Его пышные, тщательно расчесанные белоснежные кудри лежали на широких плечах. Серебристая веерообразная борода доставала до самого пояса. На смуглом, запыленном с дороги лице полыхали два огненно-черных глаза.

Не доходя шагов десять до престола гросса, старец повернулся к залу — и словно гремящий вихрь пронесся под высокими сводами. Погасли жертвенные светильники перед священными знаменами, испуганно зазвенели хрустальными подвесками электрические люстры.

— Так-то вы встречаете своего владыку небесного, рабы недостойные?! На колени!! — львиным рыканьем взорвался старец, грозно тряхнув своей белой гривой.

Как колосья под напором урагана, безмолвные священнослужители пали ниц и спрятали лица в ковровом ворсе.

Старец окинул их разноцветные спины пылающим взором и затем медленно обернулся к престолу. Но прежде чем он успел сделать полный поворот, из-за престола стрелой выскочил Куркис Браск с чемоданом в руке и, в несколько прыжков достигнув выхода, исчез за широкой портьерой. Его стремительного бегства не заметил никто — ни гросс, ни бог, ни служители божьи.

Повернувшись к престолу, старец вонзил в первосвященника свой пронизывающий взгляд. Некоторое время он молчал, как будто чего-то ожидая. Глаза его все больше и больше разгорались неукротимым гневом. А гросс сидел ни жив ни мертв, не смея даже взглянуть на повелителя вселенной.

И тогда, тряхнув нетерпеливо белоснежной гривой, могучий старец вновь разразился громом:

— Ты, червь земной, подло присвоивший себе звание моего сына на Земле! Тебе говорю: встань и сойди с престола!!

Но гросс не спешил подчиняться приказу бога. Лишь отняв от лица руки, он с бесконечной покорностью и кротостью заговорил тихим голосом:

— Прости, о повелитель вселенной, дряхлого немощного старика. Ты, великий, всемогущий и всеведущий, знаешь, сколь предано тебе мое сердце, истомленное постом и молитвами. Яви же милость ко мне, о всеблагий и всемилостивый, не ввергай меня на старости лет в пучину позора и унижения… Да, я мерзок и грешен. Но кто из смертных не грешен, о владыка? Ты един без греха и скверны, ибо в тебе начало и конец всего сущего. Ашем табар! Ашем табар! Ашем табар!..

Произнося эти ни к чему в общем-то не обязывающие слова, гросс приободряется, почти ликует: «Жив еще и на престоле сижу! Не испепелил, не пронзил меня молнией, а стоит и слушает! Стоя слушает своего лукавого раба! Значит, не все еще потеряно! Значит, еще поборемся!»

Но бог, словно прочитав мысли гросса, сверкающей громадой надвинулся на престол и обрушил на него потрясающие раскаты своего страшного голоса:

— Тля ничтожная!! Ты еще смеешь разглагольствовать?! Где знаки твоей покорности и смирения?! Почему на голове твоей не пепел покаяния, а золотой колпак бесовской гордыни?! Почему на тебе не грязное рубище, а богатое одеяние?! Слезай с престола, не то я предам тебя такой казни, что от нее в ужасе взвоет проклятый мною прародитель зла!!

На сей раз Брискаль Неповторимый не посмел пропустить мимо ушей столь категорический приказ. Он сполз с престола и отвесил богу глубокий поясной поклон.

Бог бесцеремонно оттолкнул его и сам взгромоздился на освободившийся престол. Теперь его внушительная фигура стала еще величественнее и грознее. Окинув взором ряды распростертых на полу священнослужителей, он вновь разразился оглушительным громом:

— Ну, порождения ехидны, что вы теперь скажете?! Признаете меня повелителем, вселенной или все еще упорствуете в своих подлых сомнениях?

По спинам священнослужителей пробежало нервное волнение. И вот один из них — престарелый митрарх из далекой восточной провинции — возгласил срывающимся голосом:

— Боже наш великий и справедливый! Ты един направляешь движение светил и держишь всякое дыхание в могучей деснице своей! Ты — упование и надежда всех человеков! Ашем табар!..

— Ашем табар!.. — глухо пронеслось по рядам уткнувшихся в ковер священнослужителей.

— Ашем табар!!!

оглушительно рявкнул бог и несколько спокойнее и тише добавил: — То-то же! Един!..

Но тут у него под ногами раздался тихий, смиренный голос Брискаля Неповторимого:

— Припадая к стопам твоим, о владыка, молю тебя! Сними последнюю пелену тумана с глаз наших. Яви нам свое величие. Ашем табар!..

— Наглец! Ты не насытился марабранским чудом?! Тебе новых чудес захотелось?!

— Не чудес, о повелитель вселенной! — продолжал стонать гросс. — Не чудес, а свидетельства непреоборимого… Прости меня, ничтожного, за эту дерзость, но я не для себя, не для себя… Я верую, что ты есть истинный отец мой небесный. Но что вера убогого старика? Я молю тебя ради маловерного и в безбожии погрязшего человечества… Яви…

— Молчать!!! — загрохотал бог, охваченный неистовым гневом. — Свидетельства тебе нужно?! Может, мне взорвать солнце, чтобы убедить тебя?! Нет, червяк! И тебе, мерзкому, и всему человечеству маловерному хватит и такого свидетельства, как вот эта моя божеская мантия!

— Молчу, о владыка! Молчу и рыдаю от счастья, что на закате дней свой удостоился видеть тебя! — захлебывался гросс в приторнейшем подобострастии, но вместе с тем неуклонно продолжал гнуть свою линию: — Я верую в тебя, верую всем сердцем своим. Но сжалься над малыми, сжалься над убогими, сжалься над лишенными святого озарения! Сжалься, отче мой небесный, и позволь мерзким рукам человеческим коснуться звездных каменьев твоей божественной мантии и засвидетельствовать истину для славы твоей!

Чело бога затуманилось. Он вот-вот разразится громом и испепелит небесным огнем дерзкого пигмея.

Но огня нет, и бог произносит с гордым смирением:

— Быть посему! Зови ювелира, неверный!

Гросс встрепенулся и воспрянул духом. Эта первая маленькая победа над богом единым вернула ему самоуверенность, удесятерила его силы.

Еще бы! Разве всемогущий и всеведущий, пришедший; на Землю судить и карать грешников, стал бы унижаться до подобного освидетельствования? Нет, и тысячу раз нет! Значит, не точно по информации сработал марабранский аппарат, я бог этот лишь с виду грозен и опасен, а на деле, вероятно, слаб и беспомощен, как любой из смертных!..

Ощутив в себе могучий прилив бодрости, его святость вскочил на ноги и трижды хлопнул сухими ладошками:

— Эй! Кто там есть? Монахи! Служки! Позвать сюда грема Лаандра, моего личного ювелира!

— Лаандра!.. Грема Лаандра!.. Грема-ювелира к его святости!.. — зашумело и поползло, перекликаясь, как эхо, по залам и галереям святейшего собрания.

Не прошло и пяти минут, как личный ювелир сына божьего грем Лаандр был уже где-то выкопан и молниеносно доставлен в конференц-зал. Манерный, вертлявый, в синей с серебром сутане, он бочком-бочком, неустанно отвешивая поклоны, подбежал к святейшему престолу и простерся перед ним так удачно, что трудно было сразу решить, к кому это больше относится — к богу единому на троне или к гроссу сардунскому у его подножья.

— Встань, грем Лаандр, и слушай! — приказал Брискаль Неповторимый.

Ювелир шустро поднялся с полу.

— Сей могучий, лучезарный и величественный, которого ты видишь на моем престоле, есть тот, кого мы призываем в наших молитвах! — заговорил сын божий торжественно и громко. — Он простер на тебя свою бесконечную милость и разрешает тебе коснуться звездных каменьев его небесной мантии! Потрудись же, боголюбивый грем, во славу повелителя вселенной и засвидетельствуй подлинность этих дивных алмазов!