Экономика 2000-х стала закономерным и естественным продолжением перемен 1990-х. Точно так же закономерно и новая идеология должна была прийти на смену старой. Частные хозяева предприятий, акционеры могучих корпораций стремились повысить капитализацию своего бизнеса, завоевать в стране и за рубежом признание своих брэндов. Тут уже требовалось не обличать советское прошлое, а гордиться великими традициями. Точно так же и правительству нужны были легитимность и порядок, которые гарантировались преемственностью власти. И чем меньше было собственных великих достижений (не считая, конечно, замирения крошечной Чечни и растущей цены за баррель), тем больше нужда была в достижениях прошлого, связь с которыми могла быть закреплена на символическом уровне.

Парады победы становятся все более торжественными и масштабными по мере того, как сама победа 1945 года все более удаляется в прошлое, превращаясь в абстрактное коллективное воспоминание, лишенное черт индивидуального опыта. Государство всегда живет на проценты с нравственного капитала коллективного опыта - до тех пор, пока не начинает разрушаться или преобразовываться под напором новой коллективной практики.

Страну охватила повальная мода на историю. Заводы и фабрики стали превращать свои прежние советские названия в торговые марки. А оппозиционеры-националисты растерянно взирали на то, как власть уверенно присваивает их лозунги и идеи, не думая даже расплатиться с авторами. Унижение и растерянность националистической интеллигенции могут быть сравнимы только с такими же чувствами интеллигенции либеральной, которую выкинули за борт, не объяснив толком почему. Справедливости ради надо признать, что с последними, по крайней мере, добросовестно расплатились.

Опираясь на ставшее аполитичным, но усвоившее экономические уроки капитализма общество, российская власть смогла, наконец, почувствовать себя уверенно, понимая, что страна не только материально удовлетворена (положение-то улучшается!), но и в моральном плане успокоена. Безликая власть соответствовала ожиданиям населения, уставшего от гримас переходного периода.

Дефолт 1998 года знаменовал собой конец этого переходного периода и нормализацию российского капитализма. Эпоха нормализации и стабилизации оказалась связана с именем Путина так же, как переходная эпоха - с именем Ельцина. Монархический по сути тип государственного самосознания делает иной способ идентификации исторического времени невозможным. Хотя, с другой стороны, так даже удобнее. Школьникам проще заучивать исторические периоды, связывая их с определенными персонажами.

90-е годы ушли в миф и историю, оставив за собой шлейф подчеркнуто неприятных воспоминаний у всех, кроме тех, кто в те годы стоял у руля государства или возглавлял средства массовой информации. Последние вспоминают о тех временах с ностальгией - свобода печати ограничивалась только их собственным правом затыкать рот противникам, а либеральные идеи торжествовали, поддержанные всей мощью тоталитарной пропагандистской машины государства, унаследованной от советских времен.

Кто-то из грандов журналистики произнес в 1996 году замечательную фразу: на время выборов совесть надо запереть в шкаф. Ключик, к сожалению, потеряли. Может быть, за ненадобностью. В тот шкаф теперь никто и не пытается заглянуть.

Новое поколение идеологов уже и не знает о существовании этого шкафа.

И запирать им нечего.

Кризис и мы

Великий эксперимент. Фрагмент. Художник Илья Глазунов

О мировом кризисе в России говорят много и сбивчиво. Российские фондовые рынки доказали свою успешную интеграцию в мировой финансовый рынок - они уже несколько раз подряд обваливались вслед за американскими и западноевропейскими. Каждый такой обвал, или, как теперь осторожно говорят, «корректировка», завершается небольшим восстановлением курсов, после чего аналитики дружно заявляют о том, что худшее позади. Затем следует новая корректировка, завершающаяся очередной порцией оптимистических заявлений.

Мировой кризис на России пока сказывается именно в финансовом измерении - цены в магазинах растут, биржи падают, а население недоумевает: что это значит? Есть только отдельные неприятные симптомы. Вот цена на нефть вдруг пошатнулась. Вот очередной отечественный банк пришел в правительство с просьбой отдать ему наши пенсионные сбережения - большая часть российских мужчин до пенсии все равно не доживет!

Публика на подобные новости реагирует с недоумением. Вроде бы что-то плохое происходит. Но как это нас касается? Обычная жизнь идет своим чередом. А инфляция воспринимается как некая загадочная напасть, никак с мировыми процессами не связанная.

Между тем финансовый кризис, развернувшийся в США, уже продемонстрировал, насколько наивен был либеральный экономический курс, относительно которого существует полный консенсус внутри отечественной элиты, что официальной, что оппозиционной. Резкое падение курса акций американских ипотечных компаний Fannie Mae и Freddie Mac впрямую отразилось на российском Центральном банке. Это те самые денежки, которые правительство отказывалось инвестировать в отечественную экономику, пугая нас инфляцией. И откладывало на черный день. Черный день вообще-то еще не наступил. А вот с деньгами что-то не то случилось. И инфляция каким-то образом все равно разразилась, несмотря на все усилия Минфина…

Аналитики успокаивают публику рассуждениями о том, что до полного банкротства этим компаниям еще далеко: значит, вложенные в них средства Центрального банка не пропадут. Официальные лица заявили: во-первых, они снижают вложения в проблемные американские компании, во-вторых, зампред Центробанка Алексей Улюкаев заявил, что «риска нет», этим вложениям ничего не грозит, поскольку выплаты по облигациям гарантированы правительством США. В общем, как в старом анекдоте. Во-первых, я не брал твою тачку, а во-вторых, когда я ее взял, она была уже сломана.

На самом деле облигации покупались не ради получения выплат по ним, а для того, чтобы иметь возможность их перепродать по растущему курсу. Однако теперь массовый сброс американских бумаг Центробанком (продано около 40 % ранее приобретенных облигаций американских ипотечных агентств) произошел в условиях, когда эти облигации резко упали в цене.

Теперь попробуем решить простенькую арифметическую задачку на уровне 5-го класса. Курсы упали на 40 %. Российские финансовые власти инвестировали порядка 100 миллиардов долларов из своих золотовалютных запасов, составлявших к весне 568 миллиардов, в американские ипотечные агентства. Сколько денег уже потеряно?

Это только начало.

Деловые люди, эксперты, чиновники и интеллектуалы дружно пытаются нам доказать, будто нас мировой кризис не коснется. Во всем мире банки и ипотечные компании с трудом борются за выживание, зато у нас они будут процветать. По всему миру недвижимость падает в цене, но в Москве и Петербурге она, как ни в чем не бывало, будет расти. Короче, капитализм в одной отдельно взятой стране так же самодостаточен, неуязвим и самобытен, как сталинский социализм во все той же отдельно взятой стране. Не совсем понятно, правда, зачем российские чиновники и бизнесмены столь рьяно стремились открыть рынки и втянуть нас в глобальную экономику, если сейчас мы собираемся жить какой-то совершенно особой жизнью, не имеющей ничего общего с тем, что происходит во всем остальном мире.

Вы в это верите?

Вместо того чтобы пытаться заклинаниями о нашей неуязвимости «заговорить» рынок, следовало бы задуматься о реальном механизме происходящих процессов, чтобы понять, как и когда отразятся они на нашей жизни.