Когда Пьер перешел на другую сторону мыса, он понял, что кто-то здесь уже прошел до него, несмотря на утренний час, и это была не Эмма. На скалах сидел мужчина с фотоаппаратом в руках. Объектив длиной двадцать сантиметров направлен в открытое море. Что там фотографировать в такой час? Пьер проследил взглядом направление, куда был направлен объектив. Примерно в сотне метров к берегу возвращался пловец. Подойдя чуть ближе, Пьер понял, что это женщина – длинные тонкие руки, узел волос на затылке. Его поразила скорость, с которой она плыла. Поворачивая голову то вправо, то влево, она скользила в воде, как дельфин. Ритмичные удары ног и взмахи длинных рук оставляли за ней идеально изогнутую борозду.

Женщина быстро преодолевала расстояние, отделявшее ее от берега. Доплыв до места, где можно встать на ноги, она остановилась, чтобы перевести дыхание. На ней был бело-черный купальник с поясом на талии. Она вытащила шпильку, державшую узел волос, встряхнула головой, и брызги воды разлетелись во все стороны. Затем, собрав волосы в руке, она с силой откинула их назад, затем набок, чтобы просушить. Резкий, неграциозный жест контрастировал с совершенным телом купальщицы.

Это была Эмма.

Мужчина поднялся, теперь фотографируя Эмму с пятнадцати метров. Она делала вид, будто не замечает его. Папарацци? Охотники за сенсациями, несомненно, понаехали в Арроманш в погоне за фото купальников Хилари Клинтон и Мишель Башеле, но Эммы Шеннон? Какой ценностью могли обладать эти снимки? Мир вертелся вокруг Эммы, и она поддалась на эту нарциссическую игру? Мужчина не был похож на типичного папарацци – благородный профиль, светлые волосы, уверенный вид, неплохое телосложение для немолодого, по большому счету, человека. Пьеру показалось, что он этого мужчину уже где-то встречал. Но где?

Пьеру уже не хотелось говорить с Эммой. Ее красота возбуждала и нервировала. Он упрекал себя за то, что его тянет к этой женщине, которую он, по сути, не любил, но которую не переставал желать. Она медленно прошла последние метры, отделявшие ее от песчаного берега. Мужчина крикнул ей: «Поднимите голову!» – и снова сфотографировал. Эмма проигнорировала возглас, не приняла требуемую позу, но и явно не возражала.

Эмма взяла полотенце и тщательно вытерлась. Она собиралась уходить: вытащила из холщовой сумки черно-белое парео и повязала его вокруг бедер. Ткань скрыла ноги, подчеркнув изящную талию.

Мужчина перестал фотографировать и направился к ней. Фотоаппарат висел на ремне. Они начали оживленно разговаривать, как старые знакомые. Пьер собирался уже выйти на дорожку и вернуться к отелю, как Эмма заметила его и окликнула. Он помедлил секунду и направился к ней.

– Привет, Пьер! – сказала она с улыбкой. – Знакомься, это… Жан-Филипп.

– Гранье, Жан-Филипп Гранье.

Ну конечно! Теперь Пьер вспомнил, где видел этого человека. Гранье был достаточно известным писателем, регулярно появлявшимся на страницах светских изданий.

– Мы с Жаном-Филиппом познакомились сорок пять минут назад, – уточнила Эмма. – Он пришел запечатлеть восход солнца. – Потом добавила, мимолетно взглянув на фотографа: – По-моему, он использовал меня в качестве первого плана.

Гранье запротестовал:

– Хотите сказать, что я напрочь забыл, для чего сюда пришел? А кто бы устоял перед Венерой, выходящей из вод морских?

Казалось, его сомнительная галантность ничуть не смутила Эмму, которая продолжала говорить, глядя на Пьера:

– А самое удивительное, что Жан-Филипп работал с Дэном Бареттом несколько лет назад. И с Катрин Страндберг. Ну знаешь, та шведка, которая впала в кому во вторник вечером… Я вспомнила, когда вы назвали свое имя, – прибавила она, обратившись к писателю. – Странно, как жизнь поворачивается, верно?

При упоминании имени Дэна лицо ее потемнело. Гранье ответил:

– Знаете, я только что прибыл в Арроманш. А с тех пор и не видел Катрин Страндберг. Минимум три года. Бедняжка, как ужасно… Не могу поверить. – И добавил поспешно: – Вечером во вторник, во вторник вечером… Ну да, я был на записи телепередачи у Дрюкера.

Пьер подумал, что мужчина явно хочет обеспечить себе железное алиби.

16

– Эмма, я хочу поговорить с тобой! – нетерпеливо настаивал Пьер.

Он уже пять минут провел с ней и ее обожателем и не смог вставить ни слова. Писатель объяснил, что вот уже двадцать лет подряд он проводит в уединении шесть месяцев в году, чтобы работать. Поэтому знает здесь каждую волну, каждую скалу, каждую ракушку.

– А вы живете в Арроманше? – спросила Эмма, казалось, не слыша слов Пьера.

– Не совсем. Скажем так, я делю время между Котантеном и Семнадцатым кварталом. В Париже сложно работать – слишком много соблазнов.

Теперь Пьер отчетливо вспомнил, что слышал об этом Гранье. Он не читал его книг, а вот Клара – та читала. Минимум две. Она считала Гранье «человеком едкого ума». Он запросто высмеивал героев – и прежде всего героинь – своих книг, как только читатель к ним привязывался. Кроме того, вел колонки в журналах, в которых резко критиковал книги своих собратьев по перу, а также сценаристов нашумевших фильмов.

Эмму его талант романиста явно не впечатлял, поскольку, знакомя с ним Пьера, она упустила эту деталь. Наверное, Гранье совсем неизвестен в США. «Еще одна звездочка Сен-Жермен-де-Пре, которая никогда не засияет в Нью-Йорке», – подумал Пьер. От этой мысли ему стало легче. Он опять попытался привлечь внимание Эммы.

– Я должен с тобой поговорить, это очень важно.

– Ах! Я вас покидаю, – с иронией промолвил Гранье.

– Нет, прошу вас! Я уверена, что у Пьера дело не личное, верно, Пьер? – сказала Эмма, явно не желавшая оставаться с ним наедине.

Пьер подумал: она ведет себя так, чтобы заставить его почувствовать свою вину за молчание последних дней или действительно хочет удержать писателя? Остановился на последнем. Эмма была в своем репертуаре: высокомерная, притворно нерешительная, а на самом деле глубоко польщенная, что ею интересуется мужчина. Эмма всегда обращалась с Пьером высокомерно. Как несколько минут любовной интрижки могли склонить ее к другому поведению?

Как бы подтверждая его мысль, она надела солнечные очки, огромные черные Ray-Ban, как глаза мухи, которые ее старили и придавали претенциозный вид.

– Сбой программ во вторник, аварии на электростанциях, вчерашние катастрофы – все это связано, – начал Пьер. – Ситуация тяжелее, чем можно предположить. Мы имеем дело с программным вирусом…

Гранье ухмыльнулся:

– Ах, вирус! Святые программисты! Узнаю-узнаю… Всегда говорят, что наступил конец света! Двадцать лет назад, когда я написал свою первую книгу, уже говорили о Big One – вирусе, который вот-вот все разрушит. А потом еще, вспомните, что нам говорили о наступлении двухтысячного года! Бомба замедленного действия, оказавшаяся пшиком! Чушь это все!

Пьер проигнорировал его реплику, он смотрел на Эмму:

– Я потратил двадцать четыре часа, чтобы это понять. И с одним другом мы пришли к выводу, что знаем, о чем идет речь. Это настоящий кошмар.

– Ну так давай, скажи! – нетерпеливо проговорила Эмма, поднимая очки на лоб.

Пьер заметил, какие усталые у нее глаза. Наверное, она мало спала, после того как узнала о смерти своего давнего любовника. Какая мужественная женщина, как владеет собой!

– На самом деле, чтобы докопаться до истоков катастрофы, надо вернуться на несколько месяцев назад, – продолжил Пьер.

– Как это?

Пьер резко повернулся к Гранье.

– Прошу прощения. Объяснение рискует затянуться… И может быть понятным только специалисту.

Он надеялся, что Гранье оставит их наедине, но тот уселся на песке, пытаясь выглядеть непринужденным, и Эмма немедленно последовала его примеру, потянув Пьера за джинсы, предлагая присоединиться к ним.

Он подчинился, тем не менее полностью осознавая нелепость ситуации: три вальяжных туриста сидят на берегу моря, чтобы обсудить предстоящий апокалипсис.