Катрин остановилась. Я ее опередил.
– Золотое сечение!
Она посмотрела на меня округлившимися глазами.
– Откуда вы знаете?
– Компьютерный перевод! Знаете, Катрин, в наши дни он хорошо работает!
Загоревшись, я назвал ее по имени, но она не заметила. Шведка вновь посмотрела на листок бумаги.
– В самом деле, золотая пропорция…
Она выглядела потрясенной. Я не понимал, почему золотая пропорция – «единственное соотношение, которое Ленотр не мог использовать».
– И что? – спросил я слишком быстро.
– Вы не знаете золотую пропорцию? – удивилась она, не уверенная, что поняла смысл моего вопроса.
– Знаю, разумеется.
Я не стал говорить ей, что выучил наизусть это магическое число – минимум первые десять цифр – еще до того, как она родилась. И не сказал, что ее лицо, несомненно, соответствовало золотой пропорции. 1,6180339887. «Идеальное» соотношение длины и ширины прямоугольника газона и фигуры топ-модели…
Она не дала мне продолжить.
– Смотрите, Дэн! Вы только посмотрите! Костелло измерил все. Неопровержимо!
Выкладки ученого были не столь уж ясны для понимания, но я поверил Катрин.
От входа в большую аллею замка до пересекающейся аллеи: 350 тз (туаз). От боскета Пирамиды до… 50 тз, и т. д.
Она ликовала. Разложила на столе планы, сопоставляла их, в уме проверяла расчеты…
– Смотрите, угол наклона Латоны! Тридцать шесть градусов! Сто восемь градусов! Пятьдесят четыре градуса! Все делится на восемнадцать! Все связаны с золотым сечением…
А эта фигура в садах: звезда о пяти лучах! Пентагон! Вся архитектура садов строится на золотом сечении!
Я все равно не понимал, почему ее это так взволновало. Золотое сечение известно очень давно. Ленотр его использовал – мне это не казалось таким уж фундаментальным открытием. И прежде всего наше исследование связано с чем? С обратным расположением Аполлона. Доказательством бытия Бога. Мы от этого отклонялись. В таких случаях, как ты знаешь, я все возвращаю на свои места.
– Катрин, вы очень милы, но я не понимаю, где здесь открытие.
– Дэн, ну что же вы! Вы не в себе! Ленотр использовал золотое сечение! А до конца семнадцатого века это считалось ересью! Те, кто ссылался на него, подозревались в безумии, подтасовках, сектантстве…
– А вы не преувеличиваете?
– Ничуть! Ленотр прибег к золотому сечению. Совершенно невероятно. Это был современный человек, веривший в науку, как Людовик Четырнадцатый. Он использовал знаменитые градуированные линзы аббата Пикара, чтобы высчитать отклонение от изгиба Земли, или количество земли, которое надо срыть, чтобы бассейн Аполлона был виден из окон замка… Он нашептал все свои идеи королю, чтобы подвести максимум воды в версальские сады. Это человек науки! Он серьезно рисковал, используя такой анахронизм!
Я начинал понимать волнение Катрин. Я знал привязанность короля к астрономии, географии, геометрии, математике, физике… Когда он пришел к власти, Галилей и Декарт уже несколько лет как умерли, но их влияние оставалось довольно сильным: они внесли дух науки в философию, технику и даже в искусство. Писатели, художники, скульпторы – все испытывали влияние рационализма. Как представить, что садовник короля, единственный человек, сопровождавший монарха почти сорок лет, сам подчинялся другому, ненаучному закону?
– Ленотр не мог быть ретроградом! К тому же он спрятал свое сечение: теперь я понимаю, почему на его планах никогда не указаны оси. Кроме того, он не мог измерить углы!
Катрин Страндберг схватила мою руку и сжала ее.
– Дэн! Если бы Костелло доказал, что Ленотр использовал золотое сечение для планировки версальских садов, он положил бы всех версальских исследователей на обе лопатки! Никто из них не мог признать такую ересь!
Я понимал подтекст такого открытия. Человек, столь преданный науке, как Ленотр, не мог ввести оккультное соотношение в образцовый сад.
– Почему он так поступил?
– Подождите… Думаю, ответ находится здесь.
Катрин протянула мне оборванный лист, который держала в руке, обратной стороной. Я сфотографировал его и подождал перевод. Тем временем хранительница продолжила читать вслух.
Когда вы создаете прямоугольник, соотношение длины и ширины которого равняется золотой пропорции (то есть первая составляет 1,618 от второй), и затем создаете квадрат со стороной, равной ширине этого прямоугольника, просто обрезав длинную сторону – все садовники хорошо знают эту операцию, – отрезанный остаток тоже является прямоугольником, соответствующим золотому сечению. Если в этом прямоугольнике опять уравнять длинные и широкие стороны, то получится новый прямоугольник, подчиняющийся тому же правилу, из которого можно образовать четвертый такой же… повторять можно бесконечно! В конце концов вы уверуете в бесконечное движение, открытую структуру, в которой каждая форма связана с последующими в идеальной гармонии.
Катрин говорила медленно, почти как священник, открывающий Пятое Евангелие.
– Бесконечное движение! Вы понимаете, Дэн? Абсолютная гармония… Неужели не видите?
На этот раз я понял, но дал ей высказаться.
– Золотое сечение в архитектуре – высшая мера элегантности. Но его используют не только поэтому. Правда, если Ленотр рискнул его использовать, он ссылался не на какую-то непонятную мысль, но хотел завершить триумф «короля-солнце». Кроме того, позволил монарху реализовать мечту об абсолюте. Предложил с помощью идеального размещения боскетов и лестниц бесконечный вид на деревню. Иначе говоря, он предложил бесконечность человеку, который считал, что ему принадлежит власть от Бога, что он представитель божественного на Земле! В каком-то смысле он показал ему, что Бог существует!
Она сияла. На землю быстро вернулся я:
– Катрин, вы слишком торопитесь. Вполне согласен, что золотое сечение позволило внести бесконечность, но это не формула, которая доказывает бытие Бога! Наоборот!
– Признайте, поразительно, что Ленотр его использовал.
– Несомненно.
– И что сложно представить, что он сделал это по приказу короля, верно?
– Послушайте, Катрин, подумаем позже. У нас осталось всего полтора часа. Давайте сфотографируем бумаги, сколько успеем, а потом составим опись.
Я следил за временем. Открытие Костелло, казавшееся Катрин таким экстраординарным, ничего не говорило нам о положении статуи Аполлона и, если оно и позволило внести «бесконечность в человечность», все равно не имело никакого отношения к какой бы то ни было формуле, доказывавшей бытие Бога. Я начинал спрашивать себя, на самом ли деле Костелло нашел революционную теорему среди фонтанов и партеров. Монашеский труд на коленях в аллеях парка с рулеткой в руке принес ли другие результаты, помимо золотого сечения в расположении садов, что само по себе уже открытие? Папки, в которые мы еще не заглядывали, должны содержать и другую информацию. Но раз не хватает времени, лучше было удовлетвориться фотографированием.
– Вот идиот, не мог загрузить все в компьютер! – не выдержал я, склоняясь над документами, чтобы сфотографировать. – Может, он был и отличным садовником, но, вынужденный копаться в бумажках и ползать в садах, он не дал никому себя понять. Бедный старикан!
Реплика Катрин, последовавшая в ответ, прозвучала грубо. И взгляд был только что не угрожающий.
– Кем вы себя мните, месье Баретт?
До сих пор помню этот момент. Внезапно напрягшиеся черты Катрин Страндберг, руки, скрещенные на зеленой рубашке. Низкий, почти мужской голос. Ничего общего с нежной Красной Шапочкой из Стокгольма. Словно, напав на Костелло, я вызвал у нее реакцию немедленной защиты. В этот момент я почувствовал, что она любила этого мужчину. Самое меньшее «бегло».