Легко понять, чем были вызваны поиски такого сближения. С одной стороны, к концу 70-х грядущий экономический кризис уже вполне просматривался и нужно было срочно искать путей спасения. Прежде всего, конечно, требовалось найти способ возродить «детант», открывавший доступ к западной помощи кредитами и технологией. С другой стороны, феноменальный успех «детанта» начала 70-х (как и его неожиданное крушение в начале 80-х) наталкивали на мысль о необходимости его более обстоятельной подготовки с учетом всех допущенных ошибок. Как мы помним, изначально «детант» был придуман не в Москве, а в Бонне; Москва лишь попыталась его использовать в своих целях, ничего у себя дома не меняя. В сочетании же с внутренними «реформами» социализма и соответствующей фразеологией социал-демократического толка «детант» становился неотразимым хоть для «северных» радикалов, хоть для «романских» умеренных. Минимальные, никак не угрожающие существованию режима изменения позволяли достигнуть, казалось бы, невозможного: они не только спасали от кризиса, но и открывали путь к «конвергенции» с меньшевистским Западом. То есть, попросту говоря, к усилению советского влияния в Европе.

В самом деле, что, собственно, помешало полному успеху «детанта» 70-х? Проблема прав человека? Вторжение в Афганистан? Польский кризис? Да неужели при известной гибкости, с помощью европейской социал-демократии и левой элиты США их было никак не обойти? Что касается первых, то еще в 1977 году тогдашний посол в ФРГ Валентин Фалин писал в ЦК о возможном решении. Нужно ли объяснять, что речь шла отнюдь не о введении демократии, а о путях ее успешной имитации. Сообщив, что партнеры по «детанту» — немецкие социал-демократы отнюдь не в восторге от кампании за права человека в соцстранах, он, в частности, пишет:

Социал-демократы уже сейчас на себе ощущают опасности антикоммунистической истерии — лозунг ХДС/ХСС «свобода вместо социализма» показал, что СДПГ оказывается не последней на очереди, когда трубят начало охоты за ведьмами. (…)

Одновременно собеседники отмечают, что Запад раньше Востока принял в расчет, что перемены в международном климате не обойдут стороной внутреннюю погоду в отдельно взятых государствах. Государства НАТО заплатили свою и немалую цену за разрядку, далеко не справились с трудностями, в том числе и идеологического характера. Но на Западе подобные трудности не столь бросаются в глаза, т. к. порог легальности в борьбе идеи там научились в обычной ситуации не особенно поднимать и заострять. По словам социал-демократических собеседников, социалистические страны тоже должны были считаться'с издержками перестройки международных отношений. (…)

Необходимо сказать, что дискуссии вокруг практики работы в соцстранах с инакомыслящими и неконформистами живо ведутся и в кругах, лояльно и дружественно относящихся к СССР и КПСС. Зачастую задаются вопросы, которые нельзя отвести или обойти общими словами. Например, почему в Советском Союзе почитаются Пикассо и Леже и преследуются свои модернистские художники, а работы многих, пользующихся мировой известностью художников предреволюционного и послереволюционного, — периода не. представлены или почти не представлены в экспозициях, паших музеев? Или — почему абстрактное и так паз. экспериментальное искусство имеет права гражданства в Польше и гонимо в СССР и ряде других соцстран? Почему мы идем гут на известные компромиссы в музыке или балете, но не в других областях культуры?

Есть, конечно, немало вопросов и поострее. Но когда речь касается творческой интеллигенции, журналистики, религии, даже формальные сопоставления сопряжены с массой ненужных, вредных эмоций.

Нравится нам то или нет, идеологический противник старается взять на вооружение опыт КПСС в строительстве мирового коммунистического движения, нашей работы с собственной и зарубежной интеллигенцией сразу после Октября, в период Отечественной войны. Противник использует и то, что наша внутренняя и внешняя пропаганда нередко неадекватна, допускает разное обоснование одних и тех же событий или, еще хуже, замалчивает их. Думается, что в условиях, когда едва ли не каждый взрослый человек в Союзе технически в состоянии слушать весь мир, а вскоре и получит западную картинку на экран своего телевизора, подобное положение не может быть не связано с крупными накладками идеологического свойства. (…)

Капиталистическое общество также не смогло отгородиться от воздействия наших идей. Возрастание роли социал-демократизма и профсоюзов в мире капитала, как и другие факты, свидетельствуют о серьезных деформациях системы, потенциал которой в моменты испытания часто оказывается на пределе. С помощью подмены понятий — не в последнюю очередь в вопросе о человеческих правах и демократии вообще — наш противник хотел бы обеспечить себе передышку в отступлении.

С учетом всего этого и, естественно, в силу наших разнообразных внутренних и внешних интересов представляется необходимым иметь многоплановую и долговременную программу работы на данном направлении, которая вобрала бы в себя весь опыт соцсодружества и опыт нашего противника. Последний заслуживает самого пристального внимания, хотя бы потому, что на идеологическом обеспечении устоев системы в ФРГ и др. западных странах заняты специалисты самой высокой квалификации и в это дело ежегодно вкладываются миллиардные средства.

В частности, требует изучения законодательная и административная практика ФРГ. Западногерманское государство располагает гибкими и надежными средствами предотвращения и пресечения неугодной деятельности, причем упор делается на преследовании инакомыслящих не по мотивам распространения неугодных режиму сведений, а за «антиконституционную активность», нарушение общественного порядка и т. п. Небезынтересна и местная система судопроизводства, которая дает возможность до вынесения приговора по сути изолировать любое лицо на месяцы и годы, фактически преследовать его задолго до окончательного рассмотрения дела судом последней инстанции.

Эта система успешно функционирует, поскольку она сочетается с тщательно продуманной гласностью и дополняется другими квази-демократическими атрибутами, которые позволяют поддерживать давление в котле на приемлемом уровне. По-прежнему значительную часть работы по подавлению оппозиции выполняют под гласным и негласным надзором властей пресса, церковь, школа, буржуазные общественные организации. Для последних борьба с левыми вообще и коммунистами в особенности была и остается главным смыслом существования. (…)

Факты показывают, что нам едва ли приносят пользу попытки обойти в информационной работе трудности и недостатки, которые имеются в социалистических странах. Объяснить их причины с наших позиций, показать, что делается для устранения недостатков. — вот что нужно. Если этого не сделаем мы, то противник сделает сие за нас.

К тому же во многих случаях нет никаких видимых оснований занимать оборонительную позицию. (…) Когда же наша информация принимает форму ответа на критику, она многое теряет в смысле убедительности, весомости.

Другими словами, стратегия и тактика позиционной борьбы, а именно с таковой приходится иметь дело в вопросе о правах человека, нуждается в дополнительной отработке. Наш противник, сбросив колониальный балласт. примкнув к нашей политике мирного сосуществования и разрядки, подлатав социальные надстройки, хотел бы создать видимость самоочищения и обновления системы. (…) И что представляется особенно важным и потенциально опасным, противник быстро реагирует на перемены, на возникающие новые проблемы, дает им свое толкование, нередко сам вызывает эти перемены в расчете малыми уступками упредить угрозы для базиса и прослыть за носителя прогресса, почти за синоним передового.

Оставим на совести Фалина его интерпретацию политической системы ФРГ; гораздо важнее для нас тот факт, что его «политическое письмо» весьма внимательно изучали и Громыко, и Андропов, и отдел пропаганды ЦК, и та группа «партийных интеллектуалов», которая разрабатывала «альтернативные модели» (уж кто из них сделал вышеотмеченные подчеркивания в тексте — я сказать не берусь). Более того, надо полагать, что изложенные идеи произвели на начальство сильное впечатление, ибо Фалин скоро пошел вверх, а через десять лет, когда его мечты о «создании видимости самоочищения и обновления системы» стали наконец осуществляться, — он уже был главой международного отдела.