Славянство на Севере избавится, наконец, от искусственных ассоциаций с сугубой «этничностью» и «фольклорностью», и станет естественным аналогом англо-саксонской доминанты в Северной Америке. Речь идет о новом культурном и даже антропологическом типе славянина, несовместимом с архаичной риторикой нынешних «славянских соборов», способных только плакаться в московскую жилетку. Их заседатели принципиально не способны образовать «Северославянский комитет» (аналог учрежденного южными славянами в 1917-м) и взять на себя реальное создание новой цивилизации. И это неудивительно, поскольку они ориентируются не на сильное гражданское общество, а на того или иного «батьку», вроде нынешнего белорусского. Тогда как Беларусь сможет сыграть свою естественную роль одного из центров северного славянства только с избавлением от своей «евразийской» диктатуры.

В целях же решения всех возможных этно-конфессиональных проблем Северославии весьма пригодится опыт Канады — светского, многоэтничного и многоконфессионального государства. Но основным и наиболее сильно действующим психологическим «противоядием» в этой сфере станет трагический урок Югославии. Он должен не просто преподаваться в школах, но впитываться с молоком матери. Память о том, чем кончаются межславянские войны, должна быть хранима с такой же твердостью, которая не дает евреям забыть Холокост. Славянин, поднимающий руку на славянина, автоматически ставит себя вне нашей цивилизации.

И наоборот — Северославия безусловно открыта для участия в ее проекте всех неславянских культур Севера. Прекратив имперскую политику искусственной ассимиляции, мы легко найдем взаимопонимание с финно-угорскими народами. Славянин, карел, коми, саам будут гораздо интереснее друг другу, оставаясь самими собой, а не превращаясь в неких невнятных «евразийцев». Несколько сложнее вопрос с тюркским (и шире — исламским) фактором: при безусловном соблюдении принципа мультикультурности внутри северославянской цивилизации, она все же будет нуждаться в свободе от массового демографического нашествия «этнических мусульман». Эта цивилизационная дистанция пойдет на пользу обеим сторонам, поскольку, как показывает пост-коммунистический опыт конца ХХ века, славяне и мусульмане, обретая свои традиции, с трудом уживаются в рамках единой цивилизации — там доминируют либо одни, либо другие, вызывая со стороны оказавшихся в меньшинстве активное сопротивление. Возможно, этот этно-конфессиональный кризис со временем смягчится и даже будет восприниматься как недоразумение, но сегодня, во избежание «косовского» развития событий, необходима четкая взаимная автономизация по «боснийскому» принципу. Чем раньше между северными славянами и южными мусульманами будет заключен свой «Дейтон», тем надежнее он поможет предварить и предотвратить евразийский «clash of civilizations».

Однако эта автономизация имеет смысл, повторим, не в целях изоляции, но для освобождения пространства для реализации собственной утопии. Все в конечном итоге будет зависеть от того, осознают ли сами северные славяне себя новым народом, гражданами волшебного Беловодья, которое намерены построить сами. И только в этом случае они смогут преодолеть влияние других, конкурирующих утопий и антиутопий.

При этом количество беловодцев, по крайней мере, на первых порах, не столь важно. Гораздо важнее — их качественное углубление в собственный миф, осознание себя коренным северным народом. Только для несведущих людей миф — это нечто абстрактное и отвлеченное, на самом деле он совершенно конкретен и прагматичен. Какие перспективы здесь открываются, показывает даже Закон нынешнего государства «О коренных малочисленных народах Севера и Сибири»:

А что, если беловодская община докажет, что ее «традиционным промыслом» является добыча нефти или алмазов? И подаст в международный суд иск о том, по какому праву на ее земле хозяйничают московские олигархи и чиновники?

Для славян, которые выберут северный путь, одной из главных задач, несомненно, станет нахождение общего языка. Этот общий язык важен не только для взаимного общения, но и для обретения славянским миром своего собственного голоса в процессе глобализации. Чешскими, словацкими и сербскими активистами в интернете уже начат интересный и актуальный эксперимент по созданию языка Slovio, призванного стать инструментом межславянского общения. Словио, разрабатываемый в кириллической и латинской версиях, не подменяет собой существующие славянские языки, но создает на их основе такой, который становится легко понятен всем славянам. Это колоссальная цивилизационная задача — возможно, если бы она была решена несколько веков назад, история бы не знала множества внутриславянских трагедий. К тому же это лингвистическое творчество выглядит куда более перспективным, чем создание совершенно искусственных языков типа эсперанто и т. п.[78]

В нынешнюю Россию Северославия «невместима». Но, как справедливо заметил Милорад Павич, «продолжительность сна короче, чем реальность, которая снится».

3.5. Белая Индия

Русскую и индийскую традицию сближает подчеркнутое внимание к трансцендентным вопросам. Индуизм с древнейших времен выработал универсальную формулу проявления трансцендентного (Брахмана) в высшем, внутреннем «Я» (Атмане), освобожденном от всех преходящих атрибутов индивидуального «эго». Только взрыв этого «эго» действительно открывает возможность «быть самим собой».[79] На ином языке это и означает воплощение утопии.

Раннее русское христианство прекрасно знало об этой «метафизической технологии», применяя ее в исихастских практиках обожения. Но при этом — вовсе не считало зазорным знакомиться с соответствующим опытом в индуизме, подчас открывая там удивительные внутренние параллели с собственной традицией. В древнерусской литературе известно апокрифическое «Хождение Зосимы к рахманам», но даже и в рамках светской истории русские первыми из христиан «открыли» континентальную Индию, которую в 1471 году посетил тверской купец Афанасий Никитин. Затем индотибетские мотивы наиболее часто встречаются у староверов-странников. (→ 2–6) Однако в позднем, официальном христианстве они постепенно оказались вытеснены и подавлены внешней «правильностью» догматизма.

Индийская традиция утверждает свое северное, полярное происхождение. (→ 2–1) В книге «Арктическая родина в Ведах» Бал Гангадхар Тилак доказывает, что индоарии пришли в Индию с Севера — только таким образом можно объяснить присутствие в Ведах картин полярных сияний и белых ночей. А значит, они шли через те земли, на которых впоследствии возникла Русь.

Русский исследователь начала ХХ века Александр Барченко независимо от Тилака также создал довольно стройную концепцию древней истории, согласно которой в 5-м тысячелетии до Р.Х. прапредки индоариев во главе со своим предводителем Рамой под воздействием неблагоприятных климатических условий были вынуждены мигрировать с Севера на Юг и, в конечном счете, достигли Индостана. С тех самых пор на Русском Севере осталось немало топонимов и гидронимов с древними санскритскими корнями («инд», «ганг», «рам») — по подсчетам вологодской исследовательницы Светланы Жарниковой, более десятка имен северных рек и озер образованы от этих корней — Индега, Индигирка, Гангрека, Гангозеро, Рамозеро и т. д. Возможно и небольшая каргопольская речка Лакшма также когда-то отражала лик индийской богини красоты Лакшми…