После европоцентристской эпохи модерна сама Европа сегодня словно бы переживает «вторую молодость» — расцвет регионализма в Старом Свете уже таков, что заставляет усомниться, существуют ли там еще национальные государства, напоминая о временах, когда их вообще не было. Однако нынешняя Россия со своим гиперцентрализмом и европоцентризмом остается еще в состоянии модерна. Преодолеть его способен лишь выход северных регионов на уровень прямого транснационального и трансконтинентального сотрудничества с северянами других стран. Но пока оно тормозится центральными властями, резонно опасающимися того, что самостоятельный Север просто перестанет их содержать.
Север и Сибирь, занимающие 2/3 территории Российской Федерации, дают этому государству более 70 % экспортной прибыли, однако по причине его тотального экономического централизма имеют репутацию «дотационных». А «донором» изображается Москва, контролирующая нефтегазовые трубы. Менее контрастная, но схожая ситуация наблюдается и на Севере Америки. В этих условиях никакой «стратегический трансполярный альянс» между чиновниками двух стран для северян ничего не изменит.
Эта «принципиальная дисгармония реальности» может быть исправлена только с переходом в «фантастическое трансобъективное бытие» — когда власть на Севере от изолированных и централизованных государственных машин перейдет к сетевому, транснациональному гражданскому самоуправлению. Именно тогда «однополярная» Америка и гиперцентрализованная Россия уйдут в историю и уступят место глобальному Северу.
Русский, Сибирский Север по своему менталитету ближе Аляске, чем Московии. Аналогично и Аляска гораздо более похожа на Русский Север, чем на «down states», как аляскинцы называют основную территорию США. Интересными наблюдениями на этот счет делится в интернете Олег Моисеенко, русский американец, приехавший на Аляску туристом:
Аляска — это страна настоящих мужчин и настоящей мужской работы: строителей, лесорубов, нефтяников, охотников, водителей, рыбаков, капитанов и пилотов (удивительно, но факт — такую работу здесь делают и женщины!). Аляска — это мир вне СМИ, светских новостей и прочих порождений цивилизации. Это возможность принадлежать самому себе. Быть свободным от надзора полиции (вне Анкориджа). И наконец (пожалуйста, смотрите на это просто как на факт) — это все еще уголок белого человека.
Понятно, почему белого человека из «нижних штатов» последнее особенно впечатляет. В отличие от них на Аляске действительно нет той болезненной политкорректности, которая все более превращается в расизм наизнанку. Там есть просто здоровая, естественная, северная мультикультурность (→ 1–9), где никто никому не мешает быть самим собой и не заставляет стыдиться от непринадлежности к тому или иному агрессивному меньшинству. Именно эта «возможность принадлежать самому себе» и является самой удивительной чертой аляскинцев в глазах носителей навязчивых медиа-стандартов.
Однако было бы неточно изображать Аляску как некий архаичный индустриальный придаток постиндустриального мира. Там пропорционально ничуть не меньше представителей творческих, «постэкономических» (→ 1–4) профессий, чем в «нижних штатах», — но их мировоззрение существенно отличается. Величественная, прекрасная, и поныне бережно сохраняемая природа Аляски, а также репутация «края земли» воспитывает менталитет первооткрывателей, а не пассивных потребителей глобальной попсы. И это будет становиться все заметнее на фоне идеологических, демографических и региональных коллизий в «нижних штатах», борющихся за место под догорающим солнцем уходящего мира…
Примечательно, что одна из сибирских староверческих общин, которую судьба в ХХ веке заносила и в Китай, и затем в Южную Америку, в конце концов нашла свое место именно на Аляске. Их городок Николаевск вполне органично вписался и в аляскинскую природу, и в топонимику, где сохранилось множество русских названий. Хотя психология у них, конечно, существенно изменилась — нет больше пугливой подозрительности к чужакам и технике. Но нет, однако, и чрезмерно расчетливого «американизма»… Исследуя в целом феномен этой особой культуры, возникающей на русско-американском пограничье, Михаил Эпштейн предвидит их грядущий уникальный синтез:
В своей потенции это великая культура, которая не вмещается целиком ни в американскую, ни в российскую традицию, а принадлежит каким-то фантастическим культурам будущего, вроде той Амероссии, которая изображается в романе Вл. Набокова «Ада». Русско-американская культура не сводима к своим раздельным составляющим, но перерастает их, как крона, в которой далеко разошедшиеся ветви когда-то единого индо-европейского древа будут заново сплетаться, узнавать свое родство, подобно тому, как смутно узнается родство индо-европейских корней в русском «сам» и английском «same». Единые по своим глубочайшим корням, эти культуры могут оказаться едиными и по своим дальним побегам и ответвлениям, и русско-американская культура может быть одним из предвестий, прообразов такого будущего единства.
Когда я думаю о русском американце, мне представляется образ интеллектуальной и эмоциональной широты, которая могла бы сочетать в себе аналитическую тонкость и практичность американского ума и синтетические наклонности, мистическую одаренность русской души. Сочетать российскую культуру задумчивой меланхолии, сердечной тоски, светлой печали, — и американскую культуру мужественного оптимизма, деятельного участия и сострадания, веры в себя и в других…
Именно на этом «Беринговом мосту» произойдет символическое рукопожатие Семена Дежнева и Джека Лондона. Те, кто часто вспоминает киплинговские строки «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись», почему-то забывают пророческий финал этого стихотворения:
3.3. Сибирская Европа
Европа — не географическое, а воображаемое пространство.
Сибирь потенциально могла бы стать русским Новым Светом. Хотя миссию «русского Колумба» зачастую приписывают Ермаку, зауральские земли были известны на Руси задолго до 1581 года. Это было поистине грандиозное событие мировой истории, когда вольные русские люди, прежде всего новгородцы, поморы, казаки совершили великий географический подвиг, пройдя на кочах и лодках, пешком и на лыжах, оленях и собаках свыше семи тысяч километров по арктическим морям, тайге и тундре, открыв такие крупнейшие сибирские реки, как Обь, Енисей, Лену и Амур. Мир узнал о гигантской и богатейшей стране, в полтора раза превосходящей по размерам всю Европу (вместе с доуральской Россией).
Лидер движения сибирских областников Григорий Потанин считал Сибирь по преимуществу продуктом вольнонародной колонизации, которую российское государство впоследствии утилизировало и регламентировало. Есть некий мрачный символизм в том, что легендарный Ермак, «поклонившийся царю Сибирью», утонул в Иртыше именно под тяжестью дареных царских доспехов.
Со времени освоения Сибири идеи ее превращения в суверенный Новый Свет бродили там неоднократно. Но воплотить эту утопию, увы, не удалось. Политически это неформальное движение было запрещено в 1865 году, после того как полиция при обыске в Омском кадетском корпусе изъяла у одного из его воспитанников прокламацию «Патриотам Сибири». Там, в частности говорилось:
Сибирь более чем прочие части империи прочувствовала всю тяжесть монархического гнета, всю силу притеснений и оскорблений, наносимых народу от ее самовластных правителей. С самого начала наша страна, будучи завоевана нашим народом для создания в ней независимой и свободной жизни, была беззаконно захвачена в руки жадных к обладаниям московских царей и самовольно присвоена ими вместе с народом. В продолжение почти трех столетий в неё посылались воеводы и губернаторы, которые, по своему произволу управляя ей, обирали и грабили, пытали и мучили, вешали и убивали несчастный народ наш.
Вся история Сибири ознаменована страшными насилиями и злодействами царского чиновничества, да рядом политических и экономических стеснений. Присвоение себе народных земель, захват целых гор, изобилующих драгоценностями, в казну, как Алтайских и Нерчинских, грабеж народа, разорение инородцев, сборы податей, идущих не на народные нужды, а на содержание воров и убийц народных — чиновников, на обогащение царских любовниц и толпы шпионов. Кабала целых сословий как-то: казаков и подзаводских крестьян; наводнение страны ссыльными преступниками, развращающими коренное население, стеснение торговли, создание частных и казенных монополий, в последнее время раздача земель чиновникам и покушение тем чтобы создать поземельную аристократию на угнетение народа; и еще тысячи подобных преступлений. Вот чем ознаменовало свое управление в Сибири российское правительство!
В настоящее время правительство, доведя свой народ до разорения, пытается для удержания своей власти проводить реформы. Но можно ли верить тому правительству, которое, твердя о реформах, не дает народу самому, через выборных, заботиться о своих нуждах? Такому правительству нельзя верить: оно не друг, а злодей и палач народа! Его реформы — есть низкая ложь и подлый обман!
Но как бы ни относилось правительство к Сибири, оно не сможет, по отдаленности, знать её нужды; его чиновники всегда будут людьми чуждыми народу; особая территория, производство, население, интересы — всё это требует самостоятельности Сибири, и она должна отделиться от России во имя блага своего народа, создавши свое государство на началах народного самоуправления. Демократический состав общества особенно благоприятствует Сибири создать республику, состоящую из штатов, подобно Америке.
Образовавшееся общество «Независимость Сибири» обращается ко всем сибирякам с требованием начать воспитывать молодое поколение в любви к своей родине, сорганизоваться и подготовиться к решительному дню борьбы и освобождения. Для достижения этого великого дня общество «Независимость Сибири» призывает всех любящих народ наш братски соединиться от Урала до Восточного океана в одну семью и идти искать свободы народной.