Если бы вы захотели встать на сторону своего разума и послать к черту свои гены и их выдуманный мир, то вы столкнулись бы с серьезной проблемой, решая, чего же на самом деле вы хотите, Как ни крути, а ваши чувства используются вашими генами для того, чтобы вас контролировать, а главный известный вам пример борьбы с чувствами заключается в служении вашему воображаемому миру, который гены тоже используют для вашего контроля. Но если вы откажетесь и от первого, и от второго, то что же останется?

Единственная возможная цель для разума — это простое самосохранение. Что, если бы вы захотели сохранить свой разум как можно дольше? Вплоть до последнего времени такое намерение выглядело довольно безнадежным. Ваши гены создали ваше тело смертным, а ваш разум не может жить без тела. Но сейчас имеется возможность, благодаря которой появляется шанс избежать подобного исхода, — крионика. Современная медицинская наука позволяет вам решить заморозить ваше тело или мозг в жидком азоте в надежде, что они будут «реанимированы» в будущем, когда технология достигнет качественно нового уровня развития. (При температуре жидкого азота никакие химические реакции не протекают, и ваше тело сохранится точно в таком виде, в каком оно было заморожено.)

Разумеется, с таким подходом связан немалый риск. Технология может так никогда и не улучшиться в необходимой степени. Учреждение, которое должно сохранять ваш мозг, замороженный в жидком азоте, может не справиться со своей задачей. Или жизнь может оказаться настолько ужасной в момент вашего возвращения к ней, что лучше бы вы умерли. Итак, многие люди отказываются от крионики, полагая, что вероятность успешного исхода настолько мала, что не стоит даже скромных затрат. Однако многие другие (включая и меня) куда выше оценивают успешную возможность завершения данной процедуры. Но в то же время лишь немногие из тех, кто думает, что она сработает, в действительности подписываются на крионику (меньше одной тысячи людей в год во всем мире). Когда их спрашивают, почему они не решаются на заморозку тела в жидком азоте, они говорят, что их друзья и родственники считают это странным или что «продление жизни посредством крионики — это неестественно, эгоистично и безнравственно». Очевидно, что находится очень мало людей, желающих восстать против своих генов таким образом.

И к чему же мы приходим? В истории о Матрице мятежники боролись за освобождение людей от рабства у ИИ. Они хотели рассказать людям о мире, натянутом им на глаза, чтобы скрыть от них правду. Однако это происходит не потому, что восставшим никогда не нравилось быть рабами и хотелось увидеть правду. Даже в выдуманной истории мы видим, что мятежники соглашаются быть рабами генов, а также страстей и воображаемого мира, который гены используют для их контроля. Здесь, в нашем мире, большинство из нас тоже соглашаются быть рабами своих эгоистичных генов и воображаемого мира «спаривающегося разума», который гены дают нам. На самом деле нам бы не хотелось знать эту правду, а также правду о том, что воображаемый мир заботит нас меньше, чем мы думаем. Мы не хотим допускать, чтобы какой-то другой разум стал контролировать свои гены, и лишь немногие из нас пытаются сделать так, чтобы наш разум пережил наши гены. Поскольку мы не хотим одержать победу над нашими генами, мы делаем так много в пользу нашего воображаемого мира.

Казалось бы, все это не сулит ничего хорошего революции против генов и тем более революции против воображаемого мира, по крайней мере в том случае, если бы она осуществлялась всеобщим голосованием. Когда-нибудь в следующем столетии станет доступной технология «загруженных», или смоделированных компьютером, людей. Если это случится до того, как мы создадим реальный ИИ, тогда начнется невообразимое экономическое давление с целью принятия этой технологии. Однако если ее одобрить, разум будет навсегда отсоединен от генов. По крайней мере он потеряет связь с генами, основанными на ДНК. Суровая истина заключается в том, что эволюция и давление отбора все равно будут продолжаться, но уже на полностью новой основе. О том, куда это нас приведет, следует говорить в отдельной статье.

«Матрица» ставит новое поколение перед давней дилеммой. Что такое реальность, и каким образом мы ее отличаем от нереальности? Имеет ли этот вопрос реальное значение? Философ Лайли Зинда ставит этот вопрос ребром.

После того как Нео, мессианского героя «Матрицы», освобождают из воображаемого мира, в котором он прожил всю жизнь, он весьма наглядно сталкивается с вопросами о природе реальности, давно поставленными западной философией. Существует ли мир, внешний по отношению к нашему субъективному опыту, нашему сознанию? Если да, то как мы можем узнать, что он из себя представляет, ведь мы не можем выйти за пределы нашего собственного опыта, чтобы сказать, совпадает ли с ним реальность. В конце концов, так уж ли важно отвечать на эти вопросы? Разве недостаточно знать, что представляет собой наш опыт, не беспокоясь о том, стоит ли за ним реальность?

В «Матрице» на протяжении целых будущих столетий машины с высокоразвитым интеллектом используют большую часть человечества в качестве источника энергии. С самого рождения людей помещают в похожее на сон состояние, в котором для их спящего разума имитируется мир, напоминающий наш. Машинам известно, что наши органы преобразуют полученную извне информацию (свет, звук и т. д.) в электрические сигналы, которые затем мозг переводит в образ реальности, составляющий наш сознательный опыт. Поэтому они подают в мозг людей те же самые электрические сигналы, какие поступали бы туда в реальном мире, создавая неотличимую от реальности иллюзию. Существует ли для человека, находящегося в Матрице, какой-либо способ узнать, что на самом деле он просто видит сон?

Рене Декарт (1596–1650) задавался похожим вопросом в 1641 году в работе «Размышления о первой философии».[11] Спустя столетие после драматической культурной революции в Европе, в ходе которой зародилась современная наука (что подорвало принятые ранее способы познания, например чрезмерное доверие к античным авторам), Декарт пытался определить новые основы точного знания. Это желание привело его к следующему вопросу: что я могу знать с абсолютной уверенностью? Единственный способ ответить на этот вопрос, рассуждал Декарт, — это систематически подвергать все сомнению. «Без сомнения, все, что я до сих пор принимал за самое истинное, было воспринято мною или от чувств, или через посредство чувств». Отметив это, он задался вопросом, настолько ли несомненно говорят нам чувства.

Декарт понимал, что ответом на этот вопрос будет «нет». Наши чувства порой обманывают нас — так можем ли мы всегда полностью доверять им? Более того, как отметил Декарт, очевидное сновидение может показаться совершенно реальным. Мог бы я, к примеру, всегда спать, думая, что бодрствую? Как говорит Морфеус, обращаясь к Нео вскоре после того, как тот принял красную пилюлю: «Снился ли тебе когда-нибудь такой сон, Нео, в реальности которого ты был бы полностью уверен? А что, если бы ты не смог проснуться, Нео? Как бы ты узнал разницу между воображаемым и реальным миром?»