Эдик, продолжая смеяться, раскинул руки и устремился к западному носу острова Ситэ. Туда, где был виден скелет Нотр-Дама.

— Нет, — крикнул Эд. — Только не злись!

— Я?! Злиться?! — возмущенно крикнула Катька и догнала Эда. — Да плевать я хотела! Много ты о себе думаешь! Я просто так! От нечего делать. Подумаешь, цаца! Ха!

Фыркая и посмеиваясь, она побрела, скользя пальцами по камню парапета. Она шла очень быстро, так чтобы Эд остался за спиной.

Несколько минут она шла молча, а потом, вдруг не услышав шагов Эдика, испугалась и оглянулась. Нет, басист шел следом — легкой танцующей походкой. И облако теплой легкости овевало каждый его жест. И эта легкость вдруг увеличилась и вобрала в себя и Стрельцову тоже.

— Мне интересно с тобой, — сказал Эдик, догоняя Катьку. — Но я не хочу ничего такого, только потому что так принято в обществе. Это глупо — трахаться со всеми, кто хоть как-то нравится. Я хочу говорить с тобой и узнать от тебя что-то новое. Или поделиться тем, что знаю я. Но я не хочу влезать в твою жизнь настолько, чтобы от этого менялась моя. Понимаешь?

— Нет, — мотнула головой Катька. — Зачем обязательно влезать в жизнь? Я предлагаю тебе только постель, а не жизнь. Ты — как принцесса! Фу! Я уговариваю! — сморщилась Стрельцова и заныла с досадой. — Надо же, до чего я докатилась! Я его уговариваю! Черт! Смешно!

Она зло рассмеялась и расставив руки в стороны побежала вперед. Из-за облака выглянула Луна. Огромная, белая, круглая. Эдик снова взмахнул руками, и ветер рванулся вместе с ним. И Катька рассмеялась уже не так сердито — ей показалось, что она стала легче, что еще чуть-чуть, и они взлетят над городом, точно ангелы, и будут кружить невесомо и радостно. И досада прошла.

— Я поняла! — крикнула Катька. — Я поняла в чем дело! Вот! Помнишь, мы ходили к художнику? И вот тогда я подумала, что ветер ходит за тобой по пятам! Я тоже хочу так! Но я не умею, и мне кажется, что если я проведу с тобой ночь, то заражусь от тебя этим ветром!

— Заразишься и так, — пообещал Эдик, и ветер опять усилился.

— Но я же умру! Умру! — крикнула Катька, хватаясь за голову, сжимая руки в кулаки, приседая, подпригивая, наклоняясь и хмурясь, и чувствуя опять неимоверное отчаяние и желание. — Я не знаю, что со мной! Не знаю!!! Со мной такого никогда не было!!! Скажи же мне скорее, что это такое, что я чувствую? Разве не ты этому виной?

— Разве ты не хозяйка своих желаний? — немного хрипло спросил Эдик.

Катька остановилась, прислушиваясь к себе. И как только прислушалась, напасть, сводящая ее с ума, немного утихла. Но Стрельцова нахмурилась и упрямо выдвинула подбородок.

— Не знаю! — Катька нахмурилась, жмурясь от порывов все усиливающегося ветра. — Мне кажется, именно это желание приходит извне. Оно охватывает меня и воспламеняет адским огнем. И я не могу! — она рубанула воздух. — Не могу! И не хочу ничего делать с этим! Я хочу тебя!!! Слышишь?

Эдик расхохотался.

— И все-таки я лично предпочитаю совершать те поступки, которые считаю сам нужными, а не болтаться подобно соломе на ветру. — и вдруг он сменил тему. — А ты, похоже, пишешь неплохие стихи!

— Плохие! — возразила Катька. — Я выдергиваю строчки из чужих, которые мне понравятся, и составляю из них новые. Послушаю, что по радио крутят, и пишу такие же. Я же певица, а не поэт! Говно, да? Говно-попс! Знаешь, как круто в клубах отлетает?

Эдик опять рассмеялся, но на этот раз ничего не сказал. Он раскинул руки навстречу ветру, и лицо его начало сиять, будто было покрыто невидимым ультрафиолетовым лаком, сияющим в свете Луны.

— Прекрати же! — взмолилась Катька, распаленная до крайней степени. — Разве ты не видишь? Я умру, если не добьюсь, чего хочу!

— Вот! — торжествующе воскликнул басист. — Вот это слово! Добьюсь! Ты — упрямица! С одной стороны это хорошо, но с другой это тебе мешает. И ты права, это может убить тебя! Идем! Я кое-что покажу! Я чувствовал бы себя сволочью, если бы не попытался предложить тебе что-то другое, а не то, к чему ты привыкла.

Катька ничего не поняла, но с готовностью протянула руку, Эдик сжал ее трепещущие пальцы в своей обжигающей невесомой ладони и повлек к огромному газону. В центре газона, в самой мощной стремнине ветра, басист остановился.

— Хочешь попробовать что-то, чего ты никогда не делала? — спросил Эдик, удерживая спутницу на расстоянии вытянутых рук.

— Да! Да! Давай скорее! — крикнула Катька и потянулась лицом к басисту. Ветер был уже так силен, что щекотало ресницы и вышибало слезу.

— Тогда слушай меня! Договорились?

— Да. Хорошо.

Эдик неуловимым движением тела превратился в парус.

Катька попробовала повторить.

Эдик оглянулся на нее и добавил:

— Представь, что ты — не существуешь сама по себе! Что ты — только часть этого ветра.

— Хорошо, — сказала Катька и послушно замерла, пытаясь представить себе, что ее нет. В принципе, если вспомнить похожее состояние, то его можно как-то вызвать искусственно. Например, в тот момент, когда засыпаешь, очень сложно сказать, что ты существуешь; после долгой тяжелой работы, когда одолевает что-то похожее на ступор, ты тоже перестаешь существовать, а становишься чем-то вроде мешка или валуна в реке времени; или когда сильно переберешь — тоже можешь перестать быть, конечно. Короче, надо представить себя… Чтобы лучше почувствовать ветер, лучше всего быть деревом! Дерево понимает толк в ветре.

Катьке эта идея показалась продуктивной, и она попыталась ощутить как это — быть деревом. Она сняла ботинки и начала пускать корни в свежую душистую траву. Сначала земля была холодной, но через какое-то время Катька ощутила жар в ступных и легкие поднимающиеся вверх волны. Эти волны пробежали по ногам, по телу, добрались до раскинутых руки и волос. Ветер все нарастал, и в какой-то момент Стрельцова вдруг заметила, что перестала чувствовать его холод, а наоборот — через открытые ладони, через всю поверхность кожи в ее тело начало проникать сухое электричество.

И теперь Катьке уже совсем ясно казалось, что она держится за землю ступнями, подобно дереву.

То желание, с которым она думала об Эдике, внезапно начало растекаться по всему телу, наполняя его серебристым прохладным теплом. И тут же Катька увидела мельчайшую светящуюся пыль, несомую ветром навстречу. Эта пыль начала оседать на Катьке и струиться внутрь ее тела, превращаясь там в золотистое свечение. Ей показалось, что вокруг изнутри головы выросло что-то похожее на золотой шар или шлем.

— Но разве это возможно? — воскликнула Стрельцова и расхохоталась. — Ой! У меня в голове загорелась лампочка!

И в тот же миг Катьку окатило с головы до ног золотым сияющим водопадом света, хотя вокруг по-прежнему была ночь.

Буря

Марго снилось, что она стоит на краю пропасти, а внизу бушует огромный свирепый океан. Волны плещутся и откалывают куски скалы, увлекая их вниз. Марго побежала прочь от этих волн, но буря опередила ее — и тот кусок тверди, на котором Марго спасалась, понесло в огромный глаз водоворота. Коша почувствовала, что падает. Падает в безвозвратную, бездонную, несуществующую, безвременную, безликую тьму. И перепугалась до крика. Но попытавшись крикнуть, вспомнила, что спит. И проснулась.

За окном грохотала буря.

Некоторое время Марго лежала с открытыми глазами, чувствуя неясное беспокойство. Какой-то неприятный был день. Накануне все было хорошо, а вот вчера. Накануне она радовалась, что попадет в роботы, а вчера решила объявить им войну…

Лео!

Она разочаровалась в Лео. Брат Аурелии не сделал ничего неожиданного. Такой сухарь и не мог поверить в роботов, но Лео…

Вскоре, сквозь гром и стук ветра послышались слова. Марго прислушалась, но больше ничего не услышала. Раз уж проснулась, надо сходить в дабл, подумала Марго и поднялась. Она сунула ноги в «бульдоги» и, стараясь ступать тихонько, подошла к дверям.

Осторожно повернув защелку, она хотела открыть дверь и тут же услыхала, уже более явно, что в спальне семейства Пулетт точно происходит какая-то возня. Марго смутилась и хотела вернуться в постель, полагая, что супруги заняты обычным для людей ночным развлечением, но в этот момент Аурелия приглушенно вскрикнула: