Зеленовлазка распахнула глаза, и они оказались тоже зелеными, яркими зелеными глазами. Почти желтыми, как у кошки. Марго стыдилась глядеть на девчушку прямо, и ловила ее взгляды в зеркале, окружавшем постамент диджея. И зеленовласка отвечала ей. Они скользнули друг по другу взглядами, охлажденными амальгамой зеркала. Их близость была такой всепоглощающей, что не требовала никаких доказательств и усилий. Их близость началась за тысячи лет до рождения человечества, и закончится лишь тогда, когда Будда снова сделает вдох.

Или выдох.

Это была близость Тесиса — первозданного моря, что текло по их голубым пульсирующим венам. Им нечего было добавить к этой близости. Лучше бывает не трогать того, что и так прекрасно. Марго улыбнулась. Она уже знала, что один из холстов для Жака, будет плодом этой их краткой любви. Они уже соединились на расстоянии, как две звезды соединяются лучами, но тут в зеркале возникла малиновая медуза — ярко накрашенная в драной меховой жилетке поверх капронового платья. От нее пахло пожилым несвежим влагалищем.

Коше стало противно, и она вернулась к стойке бара.

— Что-то закажете? — спросил бармен.

— Попозже… — замялась она и вздрогнула (кто-то схватил за талию и коснулся губами ключицы) горячая волна желания прокатилась по телу, заставив сердце заколотиться еще сильнее. Сладострастие и ужас перемешались внутри так, будто она летела вниз с парашютом, и раскрыться он должен был 50/50. Оргазм оглушительной силы накатил на Кошу и заставил искать опоры. Она оглянулась — Андрэ. Теперь в его лице появилась какая-то особенно трогательная беззащитность — не лоховская туповатая жалобность Поля, а прекрасная трогательность дорогой собаки или породистой лошади.

— Хочешь еще? — спросил он, непонятно что имея в виду.

— Да… — выдохнула она почти без голоса. Со связками что-то случилось, они перестали смыкаться.

— Что теперь? — спросил Андрэ, бросая взгляд на табло с зелеными буквами меню.

— Там есть такая огромная клубника… Я видела. Если можно. Я потратила все свои жетоны.

— Ты выпила пять стаканов?

— Да… А что? Ты плохо видишь? — спросила Марго.

— Да. Я дальтоник, — беззащитно улыбнулся Андрэ. — Я плохо перенощу контрастные цвета.

Бармен катнул по стойке заказ.

— А вот и клубника. Если захочешь еще, скажи.

— Ага, — кивнула Марго и увлеклась процессом вытаскивания ягоды.

Клубничина была крупная и скользкая. И все время уворачивалась. Пришлось сначала отпить часть напитка, а потом помочь себе пальцами. Красный сок потек по рукам, и Марго растерянно оглянулась, ища салфетки. Но такая услуга не была предусмотрена. Пойти в дабл? Надо узнать у Андрэ, где дабл.

Нет, определенно она стала тупой дебилкой, подумала Марго. Как может дальтоник плохо переносить контрастные цвета? Он их не различает! Она подняла голову, чтобы спросить об этом, и вдруг взвизгнула:

— Кровь! Кровь! У нее кровь!

Зеленовласка по-прежнему танцевала, но только руки ее по локоть были перемазаны кровью. Кровь капала вниз и оставляла на полу светящиеся брызги.

С Кошей случилась немота и глухота, а так же краткий паралич, по окончании которого она схватилась руками, вымазанными в клубнике, за лицо.

Андрэ резко дернул Кошу за полу куртки.

— Какая кровь? Прекрати!

— У нее кровь! — задыхаясь, тараторила та и мотала головой. — Как же она танцует?

— У кого? — Андрэ снова оглянулся и посмотрел прямо на зеленоволосую. — О чем ты говоришь? Да нет там никакой крови! У тебя глюкалово! Анаши надо меньше курить!

— Да нет! Смотри! — продолжала визжать Кошкина. — Смотри! У нее все руки в крови!

На них стали оглядываться. Андрэ размахнулся и влепил Коше по щеке.

— Если ты не заткнешься, я попрошу охранника вышвырнуть тебя, и забуду твое имя! Я сделаю это! Ты поняла?

Марго заткнулась. Тем более, что свет резко поменялся, и теперь у зеленовласки точно не было даже намека на кровь, зато ее, Кошины, руки были точно измазаны красным липким соком.

— Кровь… — по инерции повторила Марго, сознавая, что с ней случилось что-то вроде истерики или припадка кликушества.

И тут что-то произошло.

Она куда-то исчезла. И вся дискотня и колбасня куда-то исчезла. Совершенно не понимая, как она умудрилась промОхать эти говенные пятнадцать минут (а может и не пятнадцать), Марго нашла себя стоящей в дабле перед умывальником, жадно присосавшейся к струе холодной воды. Сознание вернулось так же внезапно, как пропало, и она с удивлением огляделась.

— О черт! Как же я сюда попала?!

Да нет. Не такая уж она и никакая. Ну чуть-чуть, конечно, не в себе, но ведь уже и времени-то к утру! Марго сунула руку в карман — деньги еще оставались. Если что, она сможет добраться до города.

Марго огляделась. Сортир был удивительно пуст и чист. Музыку довольно хорошо глушили мягкие стены. Стены и потолок мягко светились матовыми светильниками и разноцветными кривулями из неоновых трубок. Не сортир, а дорогая гостиная. Зеркала в полный рост. Йо-кэ-лэ-мэ-нэ! В Питере в таких обычно сидят шлюхи, отдыхая между клиентами. Сидят, поправляют на себе все это кружевное говно, штрипки, чулки, помаду (чтобы лучше отпечатывалась на очередном члене). Черт, как они рак желудка не наживают?

— Ну ладно! — пожала Марго плечами и взглянула в зеркало. Провела по щеке рукой. Клубника отмылась. Клубника… Что-то красное мельком вспыхнуло в мозгу, но тут же пропало, оставив смутное беспокойство. Неужели она докатилась до того, что появились провалы в памяти. Пора на минералку переходить? Как же она сюда попала, в дабл-то? Привел что ли кто? А где Андрэ, Макс, Поль… Впрочем, конечно, странно было бы им оказаться в женском туалете!

Ладно, посмотрим, что тут за сантехника. Распахнув дверь кабинки, Марго оторопела — не доводилось ей прежде видеть очка в миленький розовый цветочек, отлитого из отличного, покрытого перламутром фаянса, да и прозрачного мягкого стульчака тоже не приходилось ей встречать. Она даже потрогала его рукой прежде, чем доверить этому творению современного дизайна свой годый зад.

— Да… — Не удержалась она от эмоций. — Надо же! Вот ить чо! А мы-то, деревенские…

Марго устроилась поудобней и, неторопясь, пялилась на потолок, провела рукой по стене обитой неким мягким материалом, невероятно возбуждающим на ощупь. И как-то подумалось, что в таком сортире непристойная физиологическая необходимость вовсе и не кажется такой уж непристойной. Надо же, как дорогое очко может поднять статус задницы! Не всякая кухня вызовет такое уважение.

Марго прислонилась спиной к крышке стульчака. О чем-то она таком размышляла, пока…

«… пока не отрубилась. Черт возьми! Отрубилась! Как последняя алкашка. Ну, хорошо. А что было до того? Клубника…» Кошкина тупо уставилась в стерильный, янтарного цвета, кафельный пол, но как ни старалась вспомнить не смогла. И мысли ее потекли вольно, куда им хотелось. … положим, мозг каким-что сортирует файлы. Похоже на игрушку… Курочки. На доске несколько курочек, а внизу нитка — одна. Потянешь влево — и несколько левых курочек наклоняются, потянешь в центре — все разом клюнут пластиковую доску. Можно, кстати, одну ниточку выбрать, тогда одна курочка клюнет. Научите машину клевать похожие файлы, и он начнет писать стихи. Стихи — это метафоры. Поэт означивает слово…* Самая простая метафора — метафора первой степени, например: «Тяжелый, как слон» — буквальна; «слоны домов бредут к закату» — сложнее — здесь время надвигается на события или события создают время… Это метафора второй степени. Третья степень уже не имеет словесного выражения. Чем более универсально понятие, тем более оно бесплотным становится. И превращается в цифры… Формулы и графики. Формула — это метафора третьей степени. Е= mc(квадрат) — это метафора той силы света, которая заключена в килограммах той «m». А формулы превращаются в графики, а графики в… зигзулину… Накладываешь одну зигзулину на другую и по лекалу отрезаешь ненужное, получая в результате опять метафору. Множество, в котором есть то, что тебе нужно, и множество, в котором этого нет. Задача образного мышления — расширить множества… Набить в строку, кусок бумаги, фразу, мелодию как можно больше информации. Иероглиф информации, в котором зашифровано все, что было до тебя, и ты передаешь это другому, когда произносишь эту диковатую компрессированную фразу…