Глава 2. Маленькая операция

28 сентября 1998 года

— ДЫШИ, давай, дыши! Ты знаешь как… Ради Бога, дыши!

Тихий сухой глоток—рот открылся, но грудь не двигается. Что-то заело, что-то мешает ему… Я заметил быстрое движение глаз, уровень кислорода в крови стремительно падал. Еще тридцать секунд максимум, и мозгу конец, если сначала не разорвутся легкие—абсурд, но интересная возможность.

Потом я понял, что знаю эти симптомы, наблюдал за ними достаточно часто. Какое-то время умирающие больные борются с неожиданным исходом, но вдруг их уносит за роковую черту, откуда нет возврата. Я начал хладнокровно отмечать детали поэтапного умирания больного.

Голова откинулась в сторону. Амплитуда осциллографа подпрыгнула на экране, оставляя истеричный янтарный точечный след — хаотичную запись затухающей жизни мозга, выполняемую под монотонное хныканье электронного «биипера». Удивительно устойчивый безошибочный «биип-биип-биип» говорил, что сердце, похоже, будет работать, с мозгом или без мозга.

Ошеломленный, я ощутил свой собственный сердечный ритм, сливающийся с ударами сердца умирающего.

Непреодолимая тяжесть тянула меня вниз, в бездну. Утекали последние капли моей, а не его жизни…

Потом цвета взорвались, ритмичный электронный пульс сменился хаотичным кольцом. Тревога? Сбой аппарата? Темно, не могу привести мысли в порядок, будто кто-то нагнетает в легкие влажный песок. Я рвусь на поверхность подобно бакену со дна темного океана, холодный пот выступает на лбу. Остается только звон…

Это телефон. Я лежу в постели, часы на радиоприемнике показывают четыре часа утра. Выждав минуту, чтобы прийти в себя, я потянулся к трубке; такой ранний звонок может означать только одно — вызов в госпиталь. Как ни старался, я все-таки умудрился опрокинуть стакан воды на ночной столик, когда нащупывал трубку.

— Алло? — в моем голосе звучало раздражение.

— Доктор Зохар? Доброе утро! — Это был бодрый голос Майка Силверштейна, нашего резидента четвертого года. Наполовину я был уже разбужен его утренним взрывом счастья, но другая половина полагала, что это не имеет никакого отношения ко мне в четыре утра.

— Доброе утро, Майк! — прокашлялся я, не делая больших усилий, чтобы казаться вежливым. Отодвинувшись от теплого тела жены, я глубоко вздохнул.

— Сожалею, что разбудил вас, — продолжал Майк, не обращая внимания на мое явное недовольство. У нас экстренный случай, вы уже проснулись?

Я тянул с ответом, заполняя паузу громкими стонами.

— Продолжай… — ответил я с закрытыми глазами, годы практики научили меня мысленно сосредотачиваться на ситуации, обсуждаемой по телефону.

— Мужчина, пятьдесят пять лет, курильщик, пьющий. Инфаркт миокарда был два года назад, без признаков сердечной недостаточности, никаких лекарств не принимал… Хотя нет, простите, он на аспирине… Вчера в пять вечера поступил в приемное отделение с рвотой свежей кровью, артериальное давление было низким. Состояние улучшилось после переливания нескольких литров жидкости. Гастроэнтеролог сделал ему эндоскопию и обнаружил большую язву в двенадцатиперстной кишке, она кровила. Они что-то инъецировали в окружающие ткани с целью гемостаза. Час назад его опять рвало — целая пинта сгустков, давление снизилось до восьмидесяти…

Я сел на край кровати, пытаясь спасти свои очки от воды, разлившейся по столу. Больной нуждался в немедленной операции. Силверштейн был нашим лучшим резидентом, я уважал его интеллект и доверял его профессиональным навыкам и клиническому описанию.

— Алло, — Силверштейн вывел меня из задумчивости (в таких случаях моя жена спрашивает: «Ты со мной?»).

— Да… — сказал я осторожно.

Если Силверштейн видит проблему, значит, она существует Ему можно верить, в отличие от одного нашего шефа-резидента с Берега Слоновой Кости. Когда тот говорит, что кому-то нужно открывать живот, на самом деле речь идет о какой-нибудь глупости типа гастроэнтерита. Разговаривая с ним, я не паникую до тех пор, пока он не скажет, что с пациентом все в порядке.

— Хорошо, Майк, этот парень должен быть быстро прооперирован.

— Я знал, что вы так скажете, доктор Зохар, операционная заказана, уже все готово. Радецки занят катетеризацией центральной вены, кровь на подходе… Когда мы можем начать?

— Я буду через сорок пять минут.

— Доктор Зохар, только одна деталь, ее вам следует знать: пациента зовут Пеллегрино, ему принадлежит ресторан, и у него хорошая медицинская страховка!

— Майк, ты много болтаешь, готовь этого парня, мы не можем оперировать труп.

— Нет, — засмеялся он, — никак не можем.

— До встречи…

Платежеспособный пациент? Это хорошо. Кто откажется оперировать такого? Но это не Силверштейна ума дело… И потом, в неотложных случаях я стараюсь не знать о возможностях пациента, сначала операция. Если он может заплатить — приятная неожиданность, если нет — ничего нового. Большинство моих пациентов не были застрахованы или сидели на «Медикэр» — медицинской страховке, по которой платили гроши. Пациенты с хорошей страховкой почти никогда ко мне не попадали — они были профильтрованы и отобраны нашей внутренней хирургической мафией.

Как бы там ни было, срочная абдоминальная операция может принести несколько тысяч баксов, и это лучше, чем несколько сотен, которые заплатит «Медикэр». Я не голодал, но кому не хочется заработать побольше денег? Это было бы хорошей компенсацией за столь ранний подъем и пропущенный завтрак.

Я быстро побрился, оделся: брюки хаки, белая рубашка, синий галстук с изображением хирургического колледжа, блейзер того же цвета, купленный по дешевке в магазине «Масу» в прошлом году и уже изношенный на рукавах, тяжелые черные британские ботинки. Прощальный поцелуй Хейди. Она приоткрыла сонные глаза, заметив, как я тороплюсь.

— Срочная операция твоему очередному бедному пациенту?

Это был не мой пациент, случай был экстренным. Мне было стыдно, когда приходилось делать повторную операцию, это означало, что я допустил ошибку на предыдущей… На этот раз все было хорошо, и вопрос Хейди не испортил моего настроения.

Спустившись на кухню, я выпил стакан апельсинового сока и прошел в гараж. Посмотрел на часы: пятнадцать минут от спальни до гаража, неплохо. Утренний свежий воздух ворвался мне в легкие, как только открылась автоматическая дверь гаража.

Мой черный «кадиллак» достиг вершины моста Верраза-но и быстро приближался к Бруклину. Туман еще не рассеялся, поскольку солнце поднималось со стороны Кони-Айленда. Я засмотрелся на великолепный вид. Впереди был Бруклин с яркими пятнами деревьев, покрытых красными и желтыми листьями, такими желанными в конце сентября. Направо Кони-Айленд, ниже спокойная синяя вода, усеяннал точками судов, парящих в гавани Нью-Йорка. Слева я смог разглядеть южную оконечность вершины Манхэттена и статую Свободы, освещенную первыми солнечными лучами. Позади меня был Стэйтен-Айленд, где меня разбудили полчаса назад. Было приятно ехать, не то что обычно, когда ползешь в час пик бампер к бамперу. Я настроил общественную радиостанцию, было слишком рано для утренних новостей, но классическая музыка вполне меня устраивала.

Когда я веду машину, меня часто одолевают воспоминания, иногда оказываюсь перед госпиталем и не помню, как добрался. Сейчас мне не мешал поток машин, и мысли дрейфовали все дальше и дальше.

…Окраина Йоханнесбурга в молочном зимнем рассвете, воздух задымлен тысячами костров, на них чернокожие из Суэто готовят свою кукурузную кашу на завтрак. Клиника Леди-Мэрси с ее приемным отделением, трещащим по швам. Полумертвые пациенты в шерстяных одеялах стонут на запачканных кровью полах. Ножи, топоры, отвертки, велосипедные спицы все еще торчат из их тел…

…Туман, поднимающийся над заливом Хайфы. Устойчивый грохот израильских вертолетов, перевозящих раненых с северного фронта. Они появляются из ночной темноты, чтобы приземлиться на вертолетной площадке у моря и разгрузить кровавый груз… Девятнадцатилетний мальчик, вопящий в попытке засунуть свои выпавшие кишки обратно в живот, когда мы рысцой тащим его в травматологическое отделение…