Князь, видный седобородый мужчина, обратился ко мне с длинной речью, из которой я понял, что они здорово рассчитывают на меня как на единственного чудо-богатыря в округе, ибо движется на них несметное (я поежился) войско кочевников хана Чимбая и сегодня же будет здесь. Кочевников-то они не боятся. «Бивали и раньше», — усмехнулся князь и подмигнул блестевшей на солнце дружине. А вот сам хан, силищи необоримой, в панцире из драконьей шкуры, что ни мечом, ни копьем, ни стрелой каленою не пробьешь, представляет серьезную опасность. Победить этакое чудовище может только богатырь, щедро одаренный природой, сильный, ловкий и мужественный. Вроде меня. И если я в данный момент не очень занят, то как насчет того, чтобы встретиться с ханом в чистом поле во главе надежной и верной дружины.

Все взоры были устремлены на меня. Нужно было произнести что-нибудь соответствующее моменту, инстинктивно я чувствовал, что всякие объяснения неуместны, мой отказ просто не прозвучит. Еще и побьют, чего доброго. Но едва я открыл рот, чтобы поблагодарить за доверие, как на сторожевой башне бешено заорал дозорный: «Вороги идут!» Сейчас же с другого конца городка отозвался колокол. Народ забегал, засуетился, дружинники вскочили на коней. Я поразился, среди них были совсем маленькие пацанята.

«Эти-то куда, — подумал я, — с кем они могут сражаться?»

Между тем конная дружина выстраивалась позади меня, и мальчишки были самыми шустрыми. Они размахивали огромными мечами и весело перемигивались.

Неожиданно я заметил, что один из них был в кедах.

В этот момент ко мне подвели коня. Это был могучий мохноногий буланый жеребец, к его седлу были пристегнуты щит, меч и копье.

«Господи, да что же это делается!» — очумело думал я, когда ликующий народ сажал меня в седло. До сих пор мне как-то ни разу не приходилось ездить верхом, но когда открыли ворота, и вся дружина рванулась вперед, мой буланый жеребец тоже поскакал, и я уже не мог сосредоточиться ни на чем, кроме желания удержаться в седле и не упасть под копыта.

Навстречу нам, по склону соседнего холма, неслось несметное — человек двести — войско во главе с самим Чимбай-ханом. Он высоко подпрыгивал в седле, неистово колотил пятками коня и время от времени оглядывался на своих кочевников.

Выехав на равнину, оба войска остановились. Я хотел было последовать общему примеру, но не имел ни малейшего понятия, как это сделать. Чимбай-хан тоже не остановился и скакал теперь мне навстречу, потрясая копьем. По сценарию, видимо, так и полагалось, потому что сзади я слышал ободряющие крики: «Дай ему, дай!» Я попытался на ходу отстегнуть щит.

Посреди поля мы встретились. Когда столкновение казалось неминуемым, я судорожно вцепился в то, что обычно называют вожжами. Конь, к моему изумлению, остановился и затанцевал на месте. Тогда я заметил, что Чимбай-хан скачет не так уж стремительно и все время оглядывается на свое войско. Подъехав ближе, он остановился, опустил копье и заговорил:

— Слушай, дорогой, погоди драться, я тебе сейчас все… Ай! Сережка! Товарищ Шестерехин! Ай, шайтан!

— Рустам Махмудович! — закричал я, узнав своего соседа, начальника АХО нашего института. Никогда в жизни, даже в самом кошмарном сне не мог бы я представить в таком виде этого солидного хозяйственника. Строгий костюм его был небрежно прикрыт чешуйчатыми латами, отливающими золотом, галстук выбился из-под кольчуги. Обут он был в яркие курносые шлепанцы на босу ногу.

— Ай, молодец! — радовался он. — Я думал, совсем пропадать придется, думал, с ума сошел, ишак старый! А ты как здесь очутился?

— Я с работы шел и… — договорить мне не удалось, здоровенный ком земли саданул меня в плечо и разлетелся на тысячу кусков. Это было предупреждение за пассивное ведение боя.

— Бежать надо, — сказал Рустам Махмудович, поворачивая коня в сторону леса.

— Не могу, — пролепетал я, — не умею я верхом…

Через минуту оба войска разразились истошными криками: «Чимбай-хан в страхе бежал с поля боя, преследуемый чудо-богатырем!» На самом деле я, вцепившись в гриву своего коня, бежавшего на привязи за лошадью Рустама Махмудовича, думал только о том, как добраться до леса и не вылететь из седла раньше времени. Вдруг войско кочевников пришло в движение, и несколько конных отрядов поскакали нам наперерез.

Я был в отчаянии: Рустам Махмудович не мог прибавить ходу, опасаясь вытряхнуть меня, а лес был все еще безнадежно далеко. Скоро мы уже слышали приближающийся топот копыт и гортанные крики, звучащие весьма многообещающе. Вот уже краем глаза я увидел силуэт несущегося ко мне во весь опор кочевника, где-то рядом грустно пропела стрела, и вдруг…

На вершине ближайшего холма появился всадник а папахе и бурке, за ним, блистая шашками, скакали лихие эскадроны Красной Армии со знаменами, тачанками и пулеметами.

Кочевники, видимо, тоже были поражены, они немедленно прекратили нас преследовать и повернули обратно. Всадник в бурке и его конница поскакали за ними вдогонку, а мы с Чимбай-ханом, потерявшим от последних впечатлений дар речи, на всем скаку влетели в заросли кустарника на опушке леса. Мой конь остановился так внезапно, что я не удержался в седле и покинул наконец это мое временное пристанище, шлепнувшись на землю.

Здесь, в кустах, мы смогли перевести дух, осмотреться и рассказать друг другу о своих приключениях.

Как я и думал, Рустам Махмудович подался в ханы не по доброй воле, всего час назад, возвращаясь домой из поликлиники, он и не помышлял о военной карьере и решил заглянуть по пути в рощу, ввиду наступления грибной поры. Однако собирать грибы ему не пришлось, так как, едва оказавшись в роще, будущий Чимбай-хан встретил ватагу ребятишек, которые сейчас же заявили ему, что он окружен и сопротивление бесполезно. Сообразив, что грибов ему сегодня не видать, Рустам Махмудович решил тихонько ретироваться, но неожиданно был схвачен чьими-то крепкими руками.

— Ты понимаешь, — говорил он, — выскакивают четыре здоровенных бандита… Головорезы, честное слово! Руки вяжут, ноги вяжут, глаза, понимаешь, тоже завязывают. Я давай милицию кричать, а они мне затычку в рот и понесли. Куда несут, не вижу, но долго несут. Потом слышу — народ разговаривает. Я стал брыкаться, но тут они меня на землю поставили и глаза развязали. Смотрю — кругом лес. Ох, какой лес, дремучий совсем.

Под деревьями кругом вроде люди стоят, но там темно, не рассмотреть, а посередине на пеньке мальчишка сидит, совсем обыкновенный мальчишка, посмотрел на меня и спрашивает:

— Это еще кто такой?

Ребятишки, которые меня ловили, беспокоиться стали, переглядываются, говорят:

— Как это — кто? Шпион.

Но тот их и слушать не стал, махнул рукой.

— Ерунда, — говорит, — не было никакого шпиона, я шпионов уже давно отменил. Где вы его взяли?

— Возле Кощеева царства, — отвечают.

Тут мальчишка совсем злой стал.

— Да вы что? — кричит. — Да ведь это же, наверное, Булат Балагур! Ему же давно каменеть пора… то есть окаменеть! Там же Серега из-за вас небось второй час с Кощеем бьется, и Лелька в замке замерзла совсем! Немедленно несите его туда, откуда взяли, пусть идет за смертью Кощеевой!

Потом поворачивается ко мне:

— А ты, — говорит, — что же? Тебя только за смертью посылать! Ты что, не мог им сразу все объяснить?

Я, понимаешь, мычу, головой мотаю. Ну, спохватились они, вытащили из меня эту затычку, я и говорю:

— Не надо мне каменеть, сынок, мне домой надо. Или лучше обратно в поликлинику, потому что я, кажется, совсем больной.

Он удивился очень, долго смотрел на меня, а потом спрашивает:

— Так вы, дяденька, снаружи, что ли?

— Я не снаружи, — говорю, — я из поликлиники. А вообще-то я всего год, как из Чимбая приехал.

— У-уу! Так он настоящий! — все кинулись меня развязывать.

— А мы вот играем тут… — говорит мальчишка, — хотите с нами? У нас как раз некому кочевниками командовать, будете Чимбай-ханом.