— Быть драке, брат, — гортанно произнес Кепка и спокойно надел на левую руку круглый щит.

Мы подтянули пояса и взялись за оружие — не медное и бронзовое, как у наших соплеменников в далеком Нордхейме, а из острой стали. Мы добыли его в стране пальм и слонов, покорив хитрый народец, чьи воины даже со сталью в руках не выдержали нашего натиска.

Мы построились на равнине неподалеку от высоких черных стен, сложенных, по-видимому, из огромных базальтовых блоков. Из наших рядов вышел вперед Асгрим. Он был без оружия. Вождь протянул руки ладонями в сторону города — он желал мира. Но с башни пустили стрелу, она вонзилась рядом с ним в землю, и он отступил к нам.

— Война, брат! — прошипел Келка, в его черных глазах замерцали красные огоньки. В тот же миг огромные ворота распахнулись, из города выступили шеренги воинов с блестящими копьями и колышущимися султанами на шлемах. Заходящее солнце полыхало на медных доспехах, начищенных до блеска.

Воины были высокими и поджарыми, с темно-коричневой кожей и хищными, ястребиными чертами. Их доспехи были сделаны из меди и кожи, круглые щиты обтянуты блестящей шагренью. Копья, тонкие мечи и длинные кинжалы были из бронзы. Полторы тысячи воинов наступали, безупречно держа строй... Зрелище, надо сказать, было дивное — вообразите неодолимый поток качающихся султанов и сверкающих каменьев. На зубчатых стенах появились зрители.

Никаких мирных переговоров.

Когда они подошли ближе, старый Асгрим завыл, точно волк, вышедший на охоту, и мы ринулись в контратаку. Мы не строились в боевые порядки. Просто бежали к ним, как хищные звери к добыче, и вскоре увидели презрение на ястребиных лицах. Темнокожие воины не стреляли из луков, и из наших рядов не вылетело ни одной стрелы, ни одного копья. Единственным нашим желанием было сойтись в рукопашной. Когда мы оказались на расстоянии броска дротика, враги обрушили на нас град копий, но те большей частью отскочили от щитов и кольчуг. А потом мы с глухим гортанным ревом обрушились на ряды защитников города.

Кто сказал, что дисциплина выродившейся цивилизации способна потягаться со свирепостью варваров? Наши противники старались биться как один, а мы сражались каждый за себя, бросались очертя голову прямо на копья, рубили как бешеные. Весь их первый ряд рухнул под ударами наших мечей, а задние шеренги отступили и заколебались. Если б они устояли, то могли бы взять нас в клещи, окружить превосходящими силами и перебить. Но они не выдержали. Бурей разящих мечей мы прошли сквозь их войско, ломая ряды, ступая по телам убитых. Строй распался. Битва превратилась в бойню. По части силы и свирепости они оказались не чета нам.

Мы косили их, как пшеницу, пожинали, как созревшую рожь! Когда я воскрешаю в памяти ту битву, Джеймс Эллисон во мне уступает место Хьяльмару, объятому безумием, без конца выкрикивающему боевой клич. Я снова пьянею от звона мечей, плеска горячей крови и рева битвы.

Наши враги побежали, бросая копья. Мы мчались за ними по пятам, гнали их до самых ворот, из которых не так давно вышло это воинство. Ворота затворились у нас перед носом — и перед носом толпы несчастных, искавших спасения от наших мечей. Горожане отрезали путь к спасению своим же воинам, и напрасно те мозжили кулаки о сталь, ломали ногти о черный базальт. Мы перебили всех, кто не успел спастись. Потом и мы стали колотить в ворота, пока град камней и бревен со стен не вышиб мозги трем нашим воинам.

Тогда мы отступили на безопасное расстояние. С улиц города доносился вой женщин, а на стенах выстроились воины и били по нам из луков, не выказывая особой меткости.

От места, где столкнулись войска, до ворот равнину усеяли трупы. Возле каждого нашего мертвеца лежало с полдюжины воинов с султанами на шлемах.

Солнце зашло. Мы разбили примитивный лагерь перед воротами и всю ночь слышали доносившиеся из-за стен завывания и стенания. Это горожанки оплакивали тех, чьи неподвижные тела мы ограбили и свалили в кучу неподалеку от поля битвы. На рассвете мы оставили лучников наблюдать за городом и отнесли тридцать павших асов к отвесным скалам, под которыми в полутора тысячах футов лежал белый песчаный берег. Мы нашли расселину с пологим спуском и отнесли мертвых к воде.

Там из вытащенных на песок рыбачьих лодок мы соорудили большой плот и водрузили на него кучу плавника. На нее мы положили мертвых воинов, облаченных в кольчуги, и их оружие. После этого перерезали глотки дюжине пленных и вымазали их кровью мечи наших товарищей и плот, а затем подожгли его и оттолкнули от берега. Он долго плыл по зеркальной поверхности голубой воды, пока не превратился в красный огонек и не растаял в занимавшейся заре.

Потом, распевая боевые песни, мы вернулись по расселине наверх и расположились перед городом. Мы взялись за луки, и с башен один за другим полетели воины, пронзенные нашими длинными стрелами. В садах за городом мы нарубили деревьев, соорудили штурмовые лестницы и приставили к стенам, а потом ринулись вверх, навстречу стрелам, копьям и факелам. На нас лили расплавленный свинец. Четырех воинов сожгли, как муравьев. И снова мы пускали стрелы, пока между зубцами не осталось ни одной головы с султаном.

Под прикрытием наших лучников мы опять приставили лестницы. Но, как только собрались лезть на стены, на одной из башен появился силуэт, при виде которого мы застыли как вкопанные.

Эта была женщина. Таких красавиц мы уже давно не встречали. Ветер развевал ее золотистые волосы. Молочно-белая кожа лоснилась на солнце. Она обратилась к нам на нашем родном языке, с запинками, словно не говорила на нем много лет.

— Подождите! Мои хозяева желают вам кое-что предложить.

— Хозяева? — произнес, точно плюнул, Асгрим. — Это кого же дочь асов называет хозяевами? Никто не смеет повелевать ею, кроме мужчин ее родного племени!

Девушка, казалось, не поняла нашего предводителя, но ответила:

— Это город Хему, и хозяева его — владыки этой страны. Они велели передать, что не могут выстоять перед вами в бою. Однако вам будет мало проку, если влезете на стены, потому что они своими руками перебьют женщин и детей, и подожгут дворцы. Вам достанется только груда окровавленных камней. Но если вы пощадите город, вам пришлют в подарок золото, драгоценные камни, вино, редкие яства и прекраснейших девушек.

Асгрим дернул себя за бороду. Ему очень не хотелось отказываться от грабежа и резни. Но воины помоложе заревели, как быки:

— Пощади город, старый медведь! Не то они всех баб перебьют... А мы много лун бродили там, где женщинами и не пахнет...

— Глупые юнцы! — воскликнул Асгрим. — Женские поцелуи и любовные стоны быстро приедаются, а вот меч при каждом ударе заводит новую песню. Что вы предпочтете: приманку в виде женщин или сладость побоища?

— Женщин! — проревели молодые воины, бряцая мечами. — Пускай дают девок, и мы пощадим проклятый город.

С презрительной усмешкой старый Асгрим повернулся к воротам и крикнул златовласой девушке:

— Моя бы воля, я бы стер в пыль ваши стены и шпили, и окропил пыль кровью твоих хозяев. Но мои молодые воины — дурни! Давайте яства и женщин... и сыновей знати в заложники!

— Будет сделано, мой господин, — ответила девушка.

Мы убрали лестницы и вернулись в стан.

Вскоре ворота распахнулись, из города вышла процессия нагих рабов, нагруженных золотыми сосудами с яствами и винами, о существовании которых мы и знать не знали. Рабами командовал человек с ястребиными чертами лица, облаченный в мантию из красочных перьев. В руке он держал жезл из слоновой кости, а на голове носил медный обруч в виде свернувшегося в кольцо змея. Судя по осанке, этот человек был жрецом. Показывая на себя, он представился: Шаккару. Вместе с ним явилось с полдюжины юношей в шелковых штанах с самоцветами на кушаках. Молодые люди дрожали от страха. Златовласая девушка, по-прежнему стоявшая на башне, крикнула нам, что это — сыновья князей, и Асгрим заставил их отведать вин и яств, прежде чем позволил нам утолить голод и жажду.