– Она и Уильям Феррерс вроде бы приходятся кузенами Шампернунам, – пояснил я.

– А муж Изольды, Оливер Карминоу, которого не было вчера у смертного одра, – брат Матильды и сэра Джона?

– Видимо.

– Я должен это записать и попросить своего ассистента все как следует проверить. Ну что? Я оказался прав: это Джоанна – порядочная сучка, – сказал он и затем уже совсем другим тоном добавил: – Итак, ты теперь убедился, что все это – действие препарата и никакого отношения к галлюцинациям не имеет.

– Ну, почти, – ответил я осторожно.

– Почти? Тебя что – и документы не убеждают?

– Документы, конечно, помогают мне в это поверить, – признал я, – но не забывай, что ты познакомился с ними раньше, чем я. Поэтому все равно остается вероятность того, что ты мог оказать на меня какое-то телепатическое воздействие. А кстати, как поживает обезьяна?

– Обезьяна-то? – он немного помолчал. – Обезьяна умерла.

– Спасибо тебе большое, – сказал я.

– Да ты не беспокойся, препарат тут ни при чем. Я специально усыпил ее. Мне нужно сделать анализ ее мозговых клеток. Это потребует некоторого времени, потерпи чуть-чуть.

– Я и так терплю, – ответил я, – только, знаешь, мне как-то не по себе – по-моему, ты решил рискнуть моими собственными мозгами, а?

– Твой мозг совсем другое дело, – сказал он. – Он может выдержать и не такую нагрузку. И потом, сам подумай, как же ты без Изольды? Такое замечательное противоядие против Виты. Как знать, может ты еще…

Я оборвал его, прекрасно понимая, что он собирается сказать:

– Оставь мою личную жизнь в покое. Тебя она не касается.

– Я только хотел заметить, что путешествия между мирами очень стимулируют. Это, по сути, то же самое, что происходит сплошь и рядом и без всякого препарата – за углом любовница, дома жена… Кстати, твоя главная находка – это карьер над Тризмиллской долиной. Когда мы с тобой завершим наш эксперимент, я попрошу своих друзей археологов покопать там.

Слушая его, я подумал, как по-разному мы подходим к эксперименту. Его отношение было чисто научным, лишенным какой-либо эмоциональной окраски: ему было все равно, что произойдет с теми, кто участвует в его опыте, главное – успешно завершить эксперимент и доказать правильность своей гипотезы, в то время как меня полностью захватила история; люди, к которым он относился, как к старым куклам, для меня были живыми. Я представил вдруг, что этот давно разрушенный дом реконструирован из цементных, блоков, входная плата – два шиллинга, в Нижней часовне стоянка автомашин…

– Значит, Роджер никогда тебя туда не водил? – спросил я.

– В Тризмиллскую долину? Никогда, – ответил он, – я выходил из Килмарта всего один раз – в монастырь, я тебе уже об этом рассказывал. Я предпочитаю оставаться на своей территории. Когда приеду, расскажу обо всем подробно. На конец недели уезжаю в Кембридж, а ты не забудь, что суббота и воскресенье в твоем полном распоряжении и не упусти случая доставить себе удовольствие. Можешь чуть-чуть увеличить дозу – ничего страшного.

Он повесил трубку, и я, конечно, не успел спросить у него номера телефона, если вдруг мне понадобится дополнительно связаться с ним. И в ту же минуту телефон зазвонил снова. На сей раз это была Вита.

– У тебя все время занято, – сказала она. – С профессором беседовал, угадала?

– Да, а что? – ответил я.

– Еще работы подкинул? Смотри, милый, не надорвись.

Да, она явно была сегодня не в духе. Небось выместит все на мальчишках, и ничем не поможешь.

– Какие планы на сегодня? – спросил я, оставляя без внимания ее колкость.

– Мальчики собираются в бассейн к Биллу в клуб. Что еще делать? В Лондоне страшная жара. А как там у тебя?

– Все небо в тучах, – ответил я, даже не взглянув в окно. – Циклон движется через Атлантику и ночью достигнет Корнуолла.

– Звучит заманчиво. Надеюсь, твоя миссис Коллинз уже заканчивает проветривать постели.

– Не волнуйся, все будет в порядке, – заверил я ее. – Она очень обязательный человек. Я договорился насчет парусной лодки на следующую неделю – целая яхта, и ее хозяин сам нас повезет. Надеюсь, мальчики будут довольны.

– А их мамочка?

– И мамочка тоже, если только запасется таблетками от морской болезни. И потом тут недалеко за утесами хороший пляж – всего-то пройти два поля и спуститься вниз. Не бойся, быков нет.

– Дорогой, – язвительный тон сменился на милостивый или, во всяком случае, стал гораздо мягче. – Надеюсь, ты все-таки хочешь, чтобы мы приехали.

– Конечно, – сказал я. – Что ты такое говоришь? – Я никогда не знаю, чего ожидать, после того как ты пообщаешься со своим профессором. Когда он рядом, это как проклятье… А вот и мальчики, – продолжала она совсем другим голосом. – Они хотят поздороваться с тобой.

Голоса моих пасынков, как и их лица, невозможно было различить, хотя Тедди было двенадцать, а Микки десять. Все говорили, что они похожи на отца, погибшего в авиакатастрофе за два года до нашего с Витой знакомства. Судя по фотографии, которую они повсюду таскали с собой, это действительно так. У него – и у них – был классический тевтонский череп под коротко стрижеными волосами, как у многих молодых американцев.

Голубые простодушные глаза, широкое лицо. Симпатичные ребята. Но я спокойно мог бы прожить и без них.

– Хай, Дик, – сказали они по очереди.

– Хай, – повторил я это их американское приветствие, настолько же чуждое моему уху, как если бы они говорили на каком-нибудь африканском диалекте.

– Как дела? – спросил я.

– Нормально, – ответил один.

Наступила долгая пауза. Они никак не могли придумать, что бы еще сказать. Я тоже.

– Я вас жду. На следующей неделе увидимся, – сказал я.

Я слышал, как они долго перешептывались на другом конце провода, затем трубку снова взяла Вита.

– Им не терпится искупаться. Нужно идти. Береги себя, дорогой, и, пожалуйста, не очень переутомляйся.

Я пошел в летнюю беседку, которую построила еще мать Магнуса, и стал смотреть на залив. Здесь было просто замечательно: тихо, спокойно – беседка была защищена от всех ветров, кроме юго-западного. Я подумал, что с удовольствием провел бы здесь все лето, если бы только удалось отвертеться от игры в крикет с мальчиками. Они обязательно притащат с собой все необходимое для игры: стойки, биты и мяч, который бесконечно будет улетать через стену в поле. «Теперь твоя очередь бежать за ним!» «Нет, твоя, нет, твоя!»

Затем из-за кустов гортензии раздастся голос Виты: «Тише, тише! Будете ссориться, не разрешу больше играть в крикет. Так и знайте». И в конце – обязательно призыв ко мне: «Дорогой, ну сделай же что-нибудь. Ты ведь у нас единственный мужчина».

Ладно, по крайней мере, сегодня, сидя в беседке и глядя на залив, над которым висел солнечный диск, я радовался покою, царившему в Килмарте, в Килмерте… Я мысленно и абсолютно бессознательно произнес это слово так, как оно звучало тогда. Неужели путаница со временем входит уже в привычку? Но я чувствовал себя слишком усталым, чтобы думать сейчас об этом. Я снова встал и принялся бесцельно бродить по участку, подравнивая кусты живой изгороди старым секатором, который нашел в котельной. Магнус не соврал насчет матрасов. Их было целых три. Надувались они «лягушкой». Пожалуй, если будут силы, займусь ими в течение дня.

– У вас нет аппетита? – спросила миссис Коллинз, когда я с трудом справился с обедом и попросил кофе.

– Извините, – сказал я. – Все было очень вкусно. Просто я сегодня что-то не в себе.

– Я и то подумала – какой-то у вас усталый вид. Это все из-за погоды. Такие скачки.

Погода была ни при чем. Просто я не мог взять себя в руки: меня охватило непонятное беспокойство, хотелось бежать, куда глаза глядят. Я отправился через поле к морю. И зря: оно выглядело точно так же, как из беседки – спокойное, серое, неподвижное. Затем пришлось тащиться обратно, в гору. День тянулся невыносимо медленно. Я настрочил письмо матери, во всех подробностях описав дом, – просто для того, чтобы хоть чем-то заполнить страницы. Оно напомнило мне те письма, которые я обязан был писать домой из школы: «В этом семестре меня перевели в другую комнату. В ней пятнадцать мальчиков». Окончательно измученный и физически и душевно, я в половине восьмого пошел наверх, не раздеваясь, повалился в постель и мгновенно уснул.