Предложение о ликвидации Главного Военного Совета, кастрирование Военных Советов округов, превращение их в совещательные органы — все это направлено к тому, чтобы лишить партийные органы возможности влиять на армию.

Теперь я остановлюсь на одном вопросе, о котором здесь говорили, но я также хочу подробно о нем рассказать, так как он имеет принципиальное значение. На Президиуме ЦК мы обсуждали вопрос о капиталовложениях в атомную промышленность. Это было еще при жизни Завенягина, которого мы все знаем, как хорошего товарища. При обсуждении, естественно, как всегда министры хотят получить побольше денег. Тов. Жуков тоже требовал больше, но мы ему всего не дали. Здесь присутствует много министров, они знают, как всегда упорно добиваются капиталовложений, как они могут мобилизовать побочные силы в поддержку своих предложений. Ну что же, на это обижаться не стоит. Правда, тов. Устинов?

УСТИНОВ. Так и должны делать.

ХРУЩЕВ. А мы должны смотреть и не хлопать ушами. Дело не в том, что Жуков требовал больше денег, а как требовал. Берет слово Жуков и держит речь. Должен признаться, что я несколько дней ходил под впечатлением его речи. Он произнес совершенно недопустимую пораженческую речь. На заседании были члены Госплана, присутствовало много работников не членов Президиума ЦК. Жуков стал доказывать, какое соотношение сил СССР и США и говорит: я, как министр обороны заявляю, что если так дальше будет продолжаться и не будет изменено положение, то нас США могут разбить и разобьют. Скажи, тов. Жуков, говорил ты это?

ЖУКОВ. Сказал, но немножко не так.

ХРУЩЕВ. Может быть тон другой, но по существу так было сказано.

Тогда я тихо говорю тов. Жукову: ты министр обороны, нельзя так, пытался его одергивать. Тов. Конев тогда присутствовал, кажется и тов. Соколовский был, они знают. Потом я громче сказал тов. Жукову: нельзя так говорить. Как же это так? Выходит, на сороковом году революции мы живем милостью американцев? А как же мы в первые дни революции разбили 14 государств? Зачем нужны такие заявления? Затем, чтобы вырвать деньги.

Тов. Жуков, разве это речь министра обороны, члена Президиума ЦК или члена ЦК? Тебя за одно это выступление, за такое неправильное поведение надо было строго наказать.

Или возьмем другой вопрос. Здесь присутствует тов. Зорин — заместитель министра иностранных дел. Он по поручению Правительства вел переговоры в Лондоне по вопросам разоружения. Он знает, что американцы внесли свои наглые, совершенно неприемлемые предложения. В этих предложениях фигурировало и предложение Эйзенхауэра открыть советское небо для облета американскими самолетами.

Обмениваясь мнениями между собой, мы говорили: американцы знают, что этого предложения мы не примем, поэтому они выдвигают свои предложения о воздушной инспекции.

Тов. Жуков написал записку в Центральный Комитет партии о том, что надо принять предложение Эйзенхауэра. Тов. Ворошилов и другие товарищи выступили с горячим протестом против предложения Жукова, сказали, что этого делать нельзя. Булганин и Микоян еще до заседания рассуждали так: если мы примем, то американцы откажутся от своего предложения и эти рассуждения тов. Жуков, видимо, понял, что они вроде поддерживают его. Но когда стали обсуждать вопрос, то Булганин и Микоян тоже высказались против предложения Жукова. Но главное состоит в том, какую речь произнес тогда Жуков! Он говорил примерно следующее: Нам надо принять, нам выгодно принять предложения американцев, нужно разведать их объекты с тем, чтобы нанести удар и т. д. Мы сказали тогда Жукову, как же это можно пойти на такое соглашение? Ни в коем случае нельзя. Я и сейчас хочу сказать, что мы никогда не должны согласиться с тем, чтобы пустить американцев контролировать наши атомные заводы, наши другие заводы. Им инспекция нужна только для того, чтобы разведать и потом начать войну против нас. Если в этом вопросе кто пойдет на уступки американцам, то это будет граничить с изменой.

Голоса. Правильно.

ХРУЩЕВ. Как же министр обороны мог такие вещи нам предлагать, чтобы мы приняли предложение американцев? Тов. Жуков, своим выступлением вы растоптали честь нашей страны и нашей армии, которая, как вы утверждали, будто бы не может сопротивляться американцам. А теперь вы хотите быть Георгием- победоносцем. Разве может так поступать настоящий коммунист? Так конъюнктурно нельзя выступать только для того, чтобы побольше вырвать денег для министерства. И он буквально вырывал деньги. А что из этого получилось? Вот кончается год, а он 2 млрд. 200 млн. рублей не может использовать. Когда обсуждали проект бюджета в Госплане и Министерстве финансов, Жуков требовал и там пошли навстречу, выделили. Теперь же оказывается, что больше двух миллиардов остается неиспользованными. Это же рвачество.

Теперь относительно Комитета государственной безопасности. Жуков заявил Серову: «Не верь Хрущеву, я ему не говорил, что тебя надо снять». Спрашивается, почему я стал бы врать Серову? Что я буду заискивать перед ним? Я Первый секретарь ЦК, а Серов — председатель Комитета государственной безопасности, он подчинен ЦК и должен делать то, что ЦК указывает и делать не потому, что я нравлюсь или не нравлюсь, а по долгу службы, потому что так поручил Центральный Комитет партии. Тов. Жуков хотел, чтобы все было при Министерстве обороны — и Комитет государственной безопасности и Министерство внутренних дел. А где же место Центрального Комитета? Если Жукову все отдать, то через месяц он сказал бы: «И ЦК должен быть при Министерстве обороны, уж я буду вас защищать».

Вот чего он хотел. Это желание старухи из известной сказки, которая хотела, чтобы золотая рыбка ей все обеспечила, а потом, чтобы эта золотая рыбка была в ее услужении. Жуков хотел подчинить себе партию, на колени поставить. Вот сегодня почувствуешь, что значит партия.

Относительно школы диверсантов. На последнем заседании Президиума ЦК мы спрашивали тов. Жукова об этой школе. Тов. Малиновский и другие объяснили, что в военных округах разведывательные роты и сейчас существуют, а Центральную разведывательную школу начали организовывать дополнительно, и главное без ведома ЦК партии. Надо сказать, что об организации этой школы знали только Жуков и Штеменко. Думаю, что не случайно Жуков опять возвратил Штеменко в разведывательное управление. Очевидно Штеменко ему нужен был для темных дел. Ведь известно, что Штеменко был информатором у Берия — об этом многие знают и за это его сняли с работы начальника управления.

Пытаясь как-то объяснить эту подозрительную затею с организацией Центральной разведывательной школы, Жуков говорил, что надо, чтобы разведчики в совершенстве изучили язык той страны, куда они будут заброшены, чтобы они слились с массой. Но это не объясняет существа дела. Конечно, изучать языки нужно, но это не главное. Нельзя так объяснять этот вопрос. Если здесь выступает товарищ из Ярославля, то никто не скажет, что он курский, потому что от наречия мы не можем избавиться. Слушая, например, Анастаса Ивановича Микояна, никто не скажет, что он курский. (В зале смех). Послушав тов. Куусинена, кто скажет, что он ярославский или курский, несмотря на то, что он много лет жил и работал в Москве. Так что смешно объяснить тем, что организацией этой школы преследовалась цель научить людей языкам. Нет, здесь другая цель преследовалась.

Возникает вопрос: Если у Жукова родилась идея организовать такую школу, то почему в ЦК не скажешь? Мы бы обсудили и помогли это лучше сделать. Но он решил: — нет, мы сами это сделаем: я, Жуков, Штеменко и Мамсуров. А Мамсуров оказался не Жуковым и не Штемеико, а настоящим членом партии, он пришел в ЦК и сказал: — не понимаю в чем дело, получаю такое важное назначение и без утверждения в ЦК. Непонятно, — говорит он. Почему об этом назначении должен знать только министр обороны. Вы знаете что-нибудь об этой школе? Мы ему говорим: мы тоже первый раз от вас слышим. Можете себе представить, какое это впечатление производит на человека.

Неизвестно, зачем нужно было собирать этих диверсантов без ведома ЦК. Разве это мыслимое дело? И это делает министр обороны с его характером. Ведь у Берия тоже была диверсионная группа и перед тем, как его арестовали, Берия вызвал группу своих головорезов, они были в Москве, и если бы его не разоблачили, то неизвестно, чьи головы полетели бы. Тов. Жуков, ты скажешь, что это большое воображение. Да, у меня такое воображение.