Жан-Поль улыбнулся и надел темные очки.

Глава 20

В полночь я отправился на авеню Фош.

На углу узкой улочки за домами стояли блестящие мотоциклы и четверо полицейских в побитых шлемах, защитных очках и коротких черных куртках. Они стояли так, как умеют стоять только полицейские: не ожидая, что может что-то случиться, не глядя на часы и не разговаривая, просто стояли и смотрели, как будто были единственными в мире людьми, имеющими право здесь быть. Позади полицейских стоял темно-зеленый DS-19 Люазо, а за ними выстроились красные ограждения, и прожекторы освещали закрытую для проезда часть дороги. У барьеров застыли еще несколько полицейских. Я заметил, что это была не транспортная полиция, а молодые, крепкие на вид ребята с беспокойными руками, которые постоянно постукивали по кобурам пистолетов, по поясам и дубинкам, желая удостовериться, что все в порядке. Внутри огороженного участка дороги двадцать широкоплечих мужчин склонились над дорожными отбойными молотками.

Звук оглушал, как будто пулемет стрелял длинными очередями. Грузовик с генератором издавал ровное гудение. Поблизости от меня работающий отбойным молотком человек поднял его и перенес на прогретый за день участок гудрона. Он дал очередь – металлический конец глубоко зарылся в почву, и кусок мостовой как бы со вздохом отвалился на разрытый участок. Человек велел напарнику продолжать, а сам повернулся в мою сторону, вытирая вспотевшую голову синим носовым платком. Под спецовкой у него виднелась чистая рубашка и шелковый галстук. Это был Люазо.

– Тяжелая работа, – сказал он.

– Вы собираетесь пробиться в подвалы?

– Не прямо в подвалы дома Дэтта, – объяснил мне Люазо. – Мы проделали дыру на две двери в сторону, и лишь потом уже через лаз попадем к Дэтту.

– Почему вы не обратились к соседям? – Я указал на дом позади участка, рядом с которым велись работы. – Почему бы не попросить их позволить вам пройти через их дом?

– Я так не работаю. Как только я прошу об одолжении, я раскрываю карты. Например, мне неприятна мысль о том, что вы знаете о наших действиях. А возможно, завтра я сам захочу от всего этого отпереться. – Он снова вытер лоб. – Да, я почти уверен, что завтра мне придется все отрицать.

Позади него вновь заработал отбойный молоток, и выбрасываемая им пыль сияла, как золотая, в лучах прожекторов, как на иллюстрации к волшебной сказке, но от сырой земли шел тот тяжелый запах смерти и бактерий, что стоит в разбомбленном городе.

– Пошли, – кивком позвал меня Люазо.

Мы миновали три больших автобуса «Берлио», набитых полицейскими. Большинство из них дремали, надвинув на глаза кепки. Двое ели хрустящие сэндвичи, несколько человек курили. Никто даже не взглянул на нас, когда мы проходили мимо. Они сидели, расслабив мышцы, ничего не видя и ни о чем не думая, как отдыхают между боями опытные воины.

Люазо подошел к четвертому автобусу, с окнами из темно-синего стекла, из салона по направлению к земле вился и исчезал в люке толстый кабель. Инспектор провел меня внутрь мимо стоящего у ступенек часового. Внутри автобус представлял собой ярко освещенный командный пункт. Двое полицейских сидели за радиопередатчиком и телетайпом. В глубине находилась стойка с автоматами МАТ-49, которую охранял мужчина в форменной фуражке, свидетельствующей о том, что ее владелец – офицер.

Люазо сел за стол, достал бутылку кальвадоса и две рюмки. Плеснув щедрую порцию, он подтолкнул рюмку мне, потом понюхал содержимое своей рюмки, будто дегустатор, и, отпив глоток, повернулся ко мне.

– Мы пробьем старую pave[46] прямо под поверхностью. Городские коммунальные службы ничего не поймут. Однако это тормозит нашу работу, иначе мы бы уже сейчас были в подвалах, и все было бы готово для вас.

– Все было бы готово для меня, – повторил я.

– Да, – кивнул Люазо. – Я хочу, чтобы вы вошли в дом первым.

– Почему?

– Есть много причин. Вы знаете расположение дома, знаете, как выглядит Дэтт. Вы не слишком похожи на полицейского, особенно когда открываете рот, и вы в состоянии позаботиться о себе. И если что-нибудь должно случиться с первым из вошедших, пусть это будет не кто-нибудь из моих ребят. – Он позволил себе немного улыбнуться.

– А настоящая причина?

Люазо сделал движение рукой, вытянув ее плашмя, будто опустил экран между нами.

– Я хочу, чтобы вы сделали телефонный звонок, находясь внутри дома. Ясный звонок для полиции, который оператор префектуры занесет в протокол. Мы пойдем сразу же следом за вами, конечно, чтобы помочь сделать правильную запись.

– Вы имеете в виду – неправильную, – уточнил я. – Всегда дело в том, чтобы сделать неправильную запись.

– Все зависит от того, где вы сидите, – сказал Люазо.

– Оттуда, где я сижу, я не чувствую большого желания расстраивать префектуру. В ее здании находятся renseignements generaux,[47] и там содержатся досье на всех иностранцев. После того как я сделаю этот звонок, он будет зафиксирован в моем досье, и в следующий раз, когда я обращусь за своим carte de sejour,[14] меня захотят депортировать за аморальное поведение и бог знает еще за что. Я никогда вновь не получу разрешения на проживание.

– Сделайте то, что делают многие иностранцы, – посоветовал Люазо. – Берите билет в Брюссель туда и обратно во втором классе каждые девяносто дней. Есть иностранцы, которые, проживая здесь уже двадцать лет, проделывают это вместо того, чтобы по пять часов терять в префектуре для получения carte de sejour. – Он смотрел на меня, держа руку козырьком, будто заслонял глаза от яркого солнца.

– Очень забавно.

– Не беспокойтесь, – сказал Люазо. – Я не могу рисковать тем, что вы расскажете всей префектуре, будто Сюртэ зачислила вас в штат, – он улыбнулся. – Просто сделайте для меня доброе дело, и я гарантирую, что у вас не будет проблем с префектурой.

– Спасибо, – поблагодарил я. – А что, если кто-нибудь поджидает меня на другом конце лаза? Что, если мне на горло бросится один из сторожевых псов Дэтта с широко открытой пастью? Что тогда?

Люазо изобразил, что у него от ужаса перехватило дыхание. Он выдержал паузу.

– Тогда вы будете разорваны на куски. – Он засмеялся и резко, как гильотину, опустил руку.

– Что вы надеетесь там найти? – спросил я. – Здесь у вас дюжина полицейских, шум и свет – вам не кажется, что это нервирует весь дом?

– Вы думаете? – серьезно спросил Люазо.

– Некоторые, конечно, будут нервничать. И по крайней мере несколько человек, самых искушенных, заподозрят, что здесь что-то не так.

– Искушенных?

– Пойдемте, Люазо, – раздраженно сказал я. – Здесь поблизости должна быть куча народу, достаточно близко связанного с вашим департаментом, чтобы знать сигналы опасности.

Он кивнул и внимательно посмотрел на меня.

– Значит, так оно и есть. Вам приказано подать сигнал таким образом. Ваш департамент не может послать предупреждение связанным с ним людям, но он может, по крайней мере, предупредить их шумом.

– Дарвин назвал это естественным отбором, – сказал Люазо. – Самые умные уйдут. Вы, вероятно, догадываетесь о моей реакции, но дом, уж конечно, будет оцеплен, и я смогу схватить нескольких клиентов с более слабо развитым воображением. Еще немного кальвадоса? – Он налил вина.

Я не соглашался, но Люазо знал, что я пойду. Мы оба понимали, что во власти Люазо было сделать мое пребывание в Париже неуютным.

Прошло еще полчаса, прежде чем они добрались до подвалов под улицей, и потребовалось еще двадцать минут, чтобы проделать проход в дом Дэтта. На последнем этапе пришлось вынимать кирпич за кирпичом с парочкой парней, которые простукивали все в поисках возможной сигнализации.

Я переоделся в полицейскую спецодежду, прежде чем идти через пролом. Мы стояли в подвале, примыкающем к подвалу Дэтта. Помещение освещали переносные лампы, которые люди Люазо подключили к магистральному электропроводу. Ничем не затененная лампочка горела у самого лица Люазо, кожа его казалась сморщенной и серой от кирпичной пыли, сквозь которую ручейки пота пробили блестящие розовые дорожки.