Он не лукавил, думая о Кэти, что ему нужна близость, но не договорил, что сомневается априори, что эта женщина сможет ему это дать. Самому себе не досказал, что не доверяет отношениям с женщиной, хочет близости и вновь все подвергает сомнению. К тому же впереди показалась купа деревьев, то, что хотелось найти, - он въехал в тенистую рощу.
Под деревьями была стоянка для машин, рядом лужок, а на нем возвышалось величественное здание туалета с огромными указателями - чувствовалось, что его строили с любовью. Для осуществления процесса еды на траве помещалось несколько бетонных тумб, где можно развести огонь. Столы. Вокруг проволока в человеческий рост. Надо всем пространством раскинулись просторные деревья - от их освещенных солнцем листьев, как по воде, по асфальту бежали блики - так, как хотел Саша. Он поставил машину, вынул бутерброд, решив перекусить.
"Кэти живет так, как будто жизнь обходит ее стороной... - подумал он, не успев куснуть, и опустил бутерброд. - Если человек увлечен работой, он самодостаточен и себя ценит. А у нее нет путного дела - из-за этого у нее низкая самооценка. Поэтому она живет для других: повторяет их мнения, среди них крутится, статус зарабатывает. Одно подражание, и уже не до работы. Она бегает за тем, что никогда не поднимет ее самооценку, и получает замкнутый круг". Это меткое замечание успокоило Сашу, и он отвлекся.
За ближним столом расположилась компания. Тон в ней задавала дама в недурном загородном костюме, ведя хорошо поставленным голосом увлекательный рассказ про ее лучший в Городе бутик. Поначалу даму никто не прерывал, потому что прервать ее было невозможно. Но через некоторое время женщинам это наскучило, и они вступили в общий хор. Голоса у них оказались похожи на голос элегантной дамы, так что на площадке началось что-то умопомрачительное. Не обращая на окружающих внимания, они оглушительно смеялись и обменивались ценными замечаниями.
Саша пил кофе из пластмассового стаканчика, посматривая на их экзальтированные лица, и неожиданно поперхнулся. Не потому, что кофе был горячий, а потому, что ему стало холодно.
Кроме дам, сообщающих о себе всему миру, на стоянке в машинах сидели люди и наслаждались видом природы. Из радиоприемников неслась одна и та же музыка. Он постоял рядом с ними, тоже в машине, посмотрел в одну с ними сторону на переливы асфальтовой реки и выехал из оазиса. Собственно, ехать было некуда: стало ясно, что дальше будет так же, и здесь, может быть, не самое плохое место.
Голоса затихли вдали, он остался один. Ему пришло в голову, что мучения с Кэти для него противоестественны, но дают чувство движения жизни, и он это, в действительности, очень ценит. Он закурил. Здесь вновь начиналась правда о нем самом, но ему легче думалось о ней.
"У человека две ипостаси, - думал он. - Одна связана с умом, а другая с его духом. Весь вопрос в соотношении этих частей. У Кэти есть ум, но мало духа, силы личности. Ум дает ей выводы о жизни, но ей недостает силы воли, чтобы следовать этим выводам, и она подчиняется другим. Слабая личность, флюгер - в этом проявляется ее глупость. Если бы у Кэти не было ума - у нее не было бы проблем. Глупые люди все принимают на веру, не исследуют проблему. Кэти исследует и делает выводы, но не в силах следовать им. Она гоняется за фантомом, жизнь проходит мимо, она ищет ее и не находит".
Он чувствовал боль и какую-то ревность из-за ее душевной отделенности, не слитности с ним. Он прожил с ней два года - эти проблемы его не очень волновали. То есть, многое раздражало, но не было критичным. Сейчас он почувствовал какой-то качественный переход. Ему нужен большой друг, который поймет то, что случилось с ним в эти дни. Станет близок и поможет сделать выбор, от которого ему не уйти. Поднимет с ним ношу - ту, что трудно заполнила жизнь, поймет и разделит его боль, предчувствия, ложь себе и другим, дойдет до глубины его души и успокоит его совесть... вместе с ним подойдет к истине, которая всегда была от него... на расстоянии протянутой руки... Это именно то, что Кэти не может ему дать.
Он мотался весь день, как будто хотел понять и загасить спутанные чувства. Съезжал с шоссе, ехал по малозаметным дорогам, ожидая перемен. Вокруг тянулись чьи-то владения, колючка - свернуть было некуда. Он встретил озеро. Его голубая поверхность казалась последним пристанищем на перекрестках потерявшей лицо, насмерть обработанной земли. Он ехал вдоль озера, огибая его по столбам натянутой проволоки - начиная второй круг. Еще поворот, он встал - выезда к воде не было, она давно была продана и закрыта на замок. Солнце било в железную крышу машины, по телу бежал пот. Он съехал на узкую дорогу и поехал, куда глаза глядят. Он не вспоминал разрыв с Кэти - кто прав, кто виноват - он думал только о ней, не мог не думать...
На ночь он встал в караван-парке на берегу залива. Как всегда летом, парк был переполнен: сотни караванов, палаток, гам, музыка. Ему отвели пятачок около забора, здесь земля была темно-золотого цвета от мелких, пахучих цветов. Он вытащил бутылку вина и повалился на траву.
Небо медленно гасло, настоящее, закатное - уже несколько дней в Городе не было ни рассвета, ни заката. Комкая вату серых облаков, в последний раз обнажив синий простор, небосвод внезапно вспыхнул красным прожектором лучей, осветив черную зелень деревьев, душ, туалет в центре, снующих людей. Саша не мог сидеть на месте. Подумал, что лучше пройтись, встал и, пройдя сотню метров, вышел к океану.
На фоне неба зажглись высокие фонари, отбросив хрупкий розоватый свет на засеребрившуюся воду. Там, где воздушные хлопья пены, подпрыгивая на гребнях, легкими толчками мчались к кромке пляжа, протянулась изящная стрела пирса. На ней тоже зажглись мягкие, желтые огоньки. В конце пирса сидело несколько рыбаков. Их удочки красиво двигались на фоне быстро краснеющего неба. Саша пошел в ту сторону. Все пространство пирса и камни были мокры, но вода не доставала сюда: море было спокойно. Эта влажность была странной - темной, жирной, непросыхающей. Повсюду рассыпана наживка, крошки рыжей требухи, там и сям россыпи прозрачной чешуи. Бордовые остатки водорослей словно кровавые остатки чьих-то внутренностей. Запах усилился. Это был не запах моря, а дух сырости внутренних полостей, размозженных органов, размазанного убитого тела. На пирсе творилось грязное дело. Он был не рыбной лавкой и не разделочным столом мясника - это было место убийства.
"Мужчины насилуют женщин, а женщины своих детей, и все вместе они насилуют животных, - думал он. - Общество насилует своих граждан, одни страны насилуют другие страны". Он пошел прочь, чувствуя что-то такое, что касается его лично - он сам совершает насилие над Кэти и ее чувствами. Сел на подвернувшийся камень. "...Все равно расстанемся... - подумал он. - Мы уцепились друг за друга, я хотел найти другую жизнь, убежать с ней отсюда, она хотела вбежать в этот мир. На середине мы встретились и начали расходиться... В наше новое одиночество. Может, мы бы не хотели расстаться... - медленно проговорил он, - наверное, не хотели... но тут какая-то сила, какова она сама и каков я сам".
Стало темно. Небо - близкое, понятное, в неказистых ухабах туч очистилось, расступилось. Черный, необъятный верх распахнулся, и под ним обнажилась земля - стало видно, как она мала, незащищена, открыта всему, идущему из этого верха, безо всяких преград и поясов в виде облачной крыши. Огромная глубина нависла над головой. Не купол - своей знакомой формой обозначающий конечность и спасение, а открытость мира, которую человек не в силах выносить. Он ложится в постель, закрывает глаза, и под его закрытыми веками бездонная глубина легко превращается в плоскую, бестревожную черноту. Человек засыпает, он теряет страх, уверившись во власть своих закрытых глаз, - он изменил мир по своему подобию. Он спит, наивно отодвинув его рукой. Когда он откроет глаза, тогда и начнется день: человек увидит мир и признает его на час. Реальность для него ничто в сравнении с могуществом его желаний.