Он зажмурил глаза и ударил смычком.

Стены вздрогнули, глубоко вздохнув, наполнив грудь тяжелой мощью Баха. Его голова запылала. Он весь оторвался от новых, неразрешимых вопросов. Он играл, забыв каноны, необычайно, словно Бах, когда писал, сам не знал, как эту музыку надо будет играть. Интуитивно, наощупь, он впервые вошел в ее настоящий смысл, и в его руках она преобразилась и осветилась странной и трепетной нестабильностью - словно Бах писал с его души. Артистично и воздушно он проникал в глубину сотворенного им образа, играя все точнее, стараясь продлить эту нестабильность. Играя, он больше не нуждался в помощи фортепьяно, легко избегая слабостей и ошибок. И так же понял, как тяжела ноша, пронзившая его жизнь. С неистовой страстью он кинулся дальше и, наконец, забывшись, оторвался от самого себя - от своего расколовшегося надвое сердца. Вокруг, в могучей красоте расширялось сотворенное им пространство звуков, - бледнея лицом, оно властно повернуло его искать свое место, и тогда новыми, изменившимися глазами он посмотрел на проходящие перед ним события...

Глава 19

Саша сидел на скамейке около бюро и приканчивал пачку сигарет. На газоне торчала табличка: "По газонам не ходить: трава не растет!" Саша разглядывал ее и решил, что, наверное, вышла описка. Налево от бюро, через небольшую площадь, два кафе соперничали друг с другом: "Горячий сплетник" и "Миллион долларов". Саша там не обедал, а ходил на другую сторону площади в хорошо ему знакомый "Треугольный сон". Кормили здесь вкусно, а под навесом пел один и тот же костлявый парень в черной нахлобучке вместо шляпы. Голос у него был сильный, бархатный, итальянскую песню он пел так, как сумел бы спеть только итальянец: печально, медово, взахлеб.

Давно надо было пойти поесть, но Саша впервые не связывал знакомую песню с обедом, а думал о сегодняшней ночи, своих вопросах, о том, что деловая часть эликсирного бизнеса теперь стала понятней, но он совсем не продвинулся в понимании материнского поступка... Он вспомнил, что хотел увидеть священника только после того, как разберет все бумаги, но сейчас почувствовал, что тянуть больше нельзя, надо ехать. Тот знал мать...

Саша ходил в церковь не часто, а по наитию. С отцом Михаилом не был знаком, он священников стеснялся. Мама, напротив, знала его и ходила в русскую церковь.

Вытащив записную книжку и телефон, он нажал на кнопку - телефон молчит. "Забыл зарядить! Зачем таскать его с собой?" - очень хотелось запустить его в мусорный бачок, но он сдержался. Надо искать автомат! Пришлось идти к проспекту; до него было близко, но ему показалось, что он шел по жаре целый час, а в телефон-автомат шагнул, как в духовку, застыв там, словно пронзенный шампуром. Трубку взяли сразу. Он назвал себя.

- Отец Михаил, мне нужно с вами переговорить.

- Завтра?

- А... сегодня?

- Приезжайте.

Машины шли плотным потоком, Саша встал у поребрика и вытянул руку. Такси не было, и тут ему пришло в голову, что наступило какое-то стремительное, небывалое пекло для этих мест. Он маялся около раскаленной дороги, а в ее дрожащая, убегающая вдаль перспектива была заполнена жаркими вспышками автомобильных дымов и перекрестьем их измученных вскриков. Время тянулось и тянулось, он не помнил, сколько он вглядывался в дымный серый огонь, испускаемый улицей... Над головой затарахтел маленький самолет - он тащил в небесах длинный транспарант: "Продается христианская мораль! Скидка - доллар штука!"

Саша отвернулся, закрыл голову руками. "Все, перегрелся", - он постоял и сел на корточки. Остановилось такси, водитель крикнул ему, сияя черными глазами:

- Солнце по голове ударило?

Подобрав седока, он помчался, резко переходя из ряда в ряд, беззаботно напевая. Саша назвал адрес церкви и оглядел таксиста - это был маленького роста человечек, жилистый и вертлявый, хорошо проросший волосами. Его шею украшала массивная золотая цепь, красиво оттеняя необычайно яркий, красноватый загар. Золотой перстень и толстый браслет. Вьющиеся, блестящие волосы тщательно уложены. Машина наводнена сувенирами, картинками и висюльками.

Таксист слушал музыку и радостно подпевал на всякий мотив.

- Я с Кипра! - он ткнул пальцем в радио, из которого неслась жизнерадостная песня.

- Я тоже.

Тот бурно захохотал.

- Не совсем, - улыбнулся Саша, - но православный. А вы?

- Конечно!

Киприот одной рукой открыл пачку сигарет и протянул Саше. Они закурили. Таксист рассказал о себе, пошутил. Расспросил о Саше. Тот достал свои сигареты и угостил киприота. Они задымили опять, оживленно болтая, чувствуя связку, возникшую между ними.

Передавали новости:

- По Городу прошел слух, что половина детей, рожденных в этом месяце, имеет лицо на затылке!

Киприот свистнул, Саша расхохотался.

- Это жареные сплетни для любителей сенсаций, - продолжал ведущий, - наш канал относится к таким вещам очень скептически, но говорят преудивительные вещи... У детей на затылке второе лицо, и оно не умеет улыбаться, а обливается слюнями, рычит и требует еды. Причем, только генетически модифицированной: гамбургеров, кукурузы и прочее вкусное. А все остальное выплевывает. Это поразительное, оригинальное открытие некоторые связывают с употреблением современных препаратов, в частности, эликсира. На что мы со всей ответственностью утверждаем, что наши медики никогда не подвергали нас с вами никаким генетическим экспериментам. Они сами могут это подтвердить!

- Все врут! - вдохновенно воскликнул киприот.

- Невероятно, - подхватил Саша, но прибавил: - Только странное что-то в Городе началось...

Таксист даже вильнул: кто бы еще, кружа по Городу, знал столько деталей! Он изготовился выложить все - и тут машина влетела в могучую пробку.

Все видимое пространство - проспект и ближние переулки были заполнены машинами, на тротуарах люди толпились, задрав головы, тянули пальцы вверх. Солнце посылало на землю все больший, тяжелый жар. Саша прищурился: огненные перья солнечных лучей сошлись необычайно близко, почти слились в круглый расплавленный нимб. От этого небо осветилось так ярко, что потеряло остатки голубизны, изменив свой цвет на серый. И на этом фоне ни с того, ни с сего стали различимы звезды!

Толпа таращила глаза, радуясь неожиданному развлечению.

Небо еще потемнело, приобрело какой-то пепельный окрас, так что засиявшие точки стали хорошо видны. Но, оказалось, что это не звезды, а немигающие планеты. Пять, шесть, семь... Их свет разгорался, несмотря на бушующее золото солнца, - ровным сиянием посреди белого дня!

Планеты увеличились, каждая став едва ли не с порядочное блюдце, и неожиданно стали подвигаться друг к другу! Улица ахнула. Все ошарашенно оглядывали небо.

- Я знаю! - крикнул человек в светлых летних брюках. - Это метеорологи зондами погоду измеряют!

- Точно! - подхватило несколько голосов, а кто-то воскликнул:

- Не погоду, а смерчи, что б не упустить опасный момент!

Толпа зашевелилась, загудела, и еще один голос, стараясь перекрыть шум, надрываясь, заорал:

- Это не звезды, а ракеты на Луну летят! На Луну целых семь ракет прилетит, космонавты там попрыгают и первыми станут!

Отовсюду засвистели, кто-то захлопал, кто-то радостно завыл.

- Козлоногие натворили! Это из-за них! - затрепетал таксист, наверное, имея в виду сатанистов. Саша кивнул, что да, тоже их видел.

Небосвод медленно и как-то странно раздвинулся, наполняясь раскаленным воздухом, и в этом пространстве, выполняя неведомую людям задачу, владыки неба встали в ослепительный ряд.

Ни Саша, ни его приятель-таксист, ни возбужденная толпа еще не знали, что сметенные крылами ангелов, души эмбрионов в утробах матерей уже подняли головки, как завязи цветов, бледные и прозрачные, и навсегда взлетели в открывшееся для них небо. Оставив новых детей без души...