И старались лесорубы почти без перекуров, через силу вкалывали, чтобы хоть мало-мальски накормить себя и своих детей. Здешние порядки от порядков лагерей для заключенных все же отличались. Тут не было ни колючей проволоки, ни зоны с охраной. Иван Твардовский в своих воспоминаниях рассказывает примерно о тех же условиях в уральских лагерях для спецпереселенцев. Но он упоминает о побегах самых смелых. И он сам, и его отец, и его старший брат Константин несколько раз убегали без всяких документов, их ловили, возвращали обратно, они снова убегали.

Я лично ни об одном случае побега не слышал. А ежедневно по вечерам, распивая чаи в компании с комендантом, не мог не слышать о подобных ЧП. Чем объяснить такую разницу? И на Урале тайга, и в Горной Шории тайга. Верно, теплилась у мзасских лесорубов надежда — отпустят. На общих собраниях, поминая к делу и не к делу всем опостылевшие шесть условий товарища Сталина, и комендант, и разные приезжие главнюки им говорили:

— Вы — бесправные лишенцы, у вас нет никаких справок и документов, ваших сыновей даже в армию не берут. Нигде вас на работу не возьмут. Куда вы денетесь, если посмеете убежать? Но усердным, добросовестным трудом вы искупите свою вину (какую, перед кем?), и вас отпустят. На вопросы, когда отпустят, отвечали неопределенно, порой называли три года либо пять лет. На самом деле спецпереселенцы получили все права советских граждан лишь четверть века спустя…

Петров из своих личных запасов мне выдал кусок обоев с цветочками. На оборотной стороне я наконец написал домой письмо; конвертов тоже не было, я сшил края листка нитками, адрес написал прямо по цветочкам. Родители догадались мне посылать бумагу, но лишь по листку, по два, сами писали короткие письма. Тогда остерегались откровенничать в длинных письмах, о недостаче продуктов не упоминали. О том, что переписка читается, догадывались по поврежденным конвертам…

Я продолжал ходить на лыжах в тайгу — разыскивал делянки для рубки. Раза три приезжал Мешалкин. Он одобрил, что я ослушался, не поехал в Шодрово, а обосновался в Мзасе, одобрил и выбранную мною лощину для роликового лотка. Он поручил мне сконструировать токарный станок. Его вера, его оптимизм, что изобретение удастся, меня вдохновляли. Он сумел заразить своим оптимизмом все руководство Мзасским участком. Один Петров помалкивал, но и комендант, и парторг Маслов, и профорг Кузьмин обещали мне помогать. Все трое были люди технически малограмотные, всецело верили молодому специалисту-изобретателю.

Мешалкин составил для меня "план предварительных работ" до летних месяцев, который я выучил наизусть (бумаги-то не было). Я должен организовать сооружение токарного станка, чтобы вытачивать из березовых чурок эти самые ролики, и организовать выточку первой опытной партии роликов, да еще начать выгонять деготь для будущей смазки шпеньков на концах роликов в гнездах, выдолбленных в боковых брусьях-лежнях, да еще на том берегу Мрас-су вдоль трассы будущего лотка заготовить и отесать сосновые и пихтовые шпалы и боковые лежни.

Мать честная! Ну, работу кузнецов я раньше наблюдал, но ни разу в жизни не видел токарного станка по дереву и понятия но имел, из чего и как выгоняется деготь!

Но Мешалкин приказал, и я взялся за незнакомое дело.

На мое счастье, среди спецпереселенцев нашлись искусные мастера. Столяр взялся быть токарем, а слабосильный старик брался выгонять деготь из бересты: он выкопал землянку, поставил там котел и нечто вроде самогонного аппарата. Ну, а кузнец и до меня усердно ковал скобы и подковывал лошадей. Всем троим я выхлопотал по кило хлеба в день, и они обещали усердно вкалывать.

Я крепко подружился с кузнецом. Он и другой спецпереселенец с разрешения начальства вдвоем соорудили совсем на отшибе малую хибарку, которую, на участке прозвали "Хитрая избушка". Я к нему ходил по вечерам слушать мудрые рассказы, как его дед и отец вместе со множеством переселенцев с Полтавщины прибыли на берега Катуни и основали село с церковью. И дед его, и отец, и он сам были кузнецами. И его, как и отца Твардовского, постигла та же участь.

Я к нему ходил без опаски, всегда мог объяснить, что по делу. А 1 Мая он позвал меня в гости. В тот год пролетарский праздник совпадал с Пасхой. Кузнец угощал меня пышками из белой муки, сбереженной, как он объяснял, еще со свободы. На словах мы отмечали Первомай, а на самом деле Светлое Христово Воскресенье…

Не буду пересказывать все треволнения, как далеко не сразу был сооружен токарный станок на мощных стойках. Наконец, токарь поставил резец на гребенку, двое молодцов завертели ручку, посыпались стружки, и березовая чурка начала превращаться в ровный цилиндрической формы ролик с пологим углублением посредине, с двумя деревянными шпеньками-цапфами по концам.

Так я приступил к осуществлению на практике уже успевшей прошуметь по всему леспромхозу идеи Мешалкина.

А само строительство роликового лотка начнется в мае, когда растает снег, вскроется река и после ледохода пройдет сплав леса.

Маловер Петров — беспартийный интеллигент — провалил план лесозаготовок, был снят с должности начальника участка и уехал. Его заменил Лебедев, на предыдущем месте работы получивший по партийной линии выговор. Ему требовалось искупить свои грехи, он брался крепко взять в свои руки дисциплину и, опираясь на шесть условий товарища Сталина, вывести участок из прорыва.

Поселился он вместе со мной в комнате для приезжих. Был он мощный детина, характер имел суровый, подлинно сибирский, со мной почти не разговаривал, несмотря на свою малую грамотность, держался надменно.

В первый же день он обошел места лесозаготовок, осмотрел все хозяйство, глубокомысленно постоял возле моего токарного станка, понаблюдал, как вытачиваются ролики. Я начал ему объяснять, как пойдет работа. Он слушал, сопел и, не задав мне ни одного вопроса, двинулся дальше.

Вечером в конторе он созвал совещание. Собрались все десятники, весь вольнонаемный, так называемый актив, пришел и я. Лебедев начал говорить, поминутно заглядывая на кусок обоев с записями. Голос у него был громоподобный, называя фамилии десятников, он их крыл, обвинял в недостаточной твердости по отношению к классовым врагам — бывшим кулакам. Если они ленятся, урезывать им хлебные пайки беспощадно. Неожиданно он похвалил одного десятника за четкую организацию работы и еще более неожиданно похвалил меня, сейчас не помню за что. Кто-то выступал, кто-то оправдывался, он прерывал, не принимал никаких оправданий, опять крыл.

После совещания я пошел затапливать печку, кипятить чайник. Лебедев пришел позднее, мрачный, неразговорчивый, долго сидел молча за столом, стиснув руками виски. От чая не отказался. Молча мы залегли спать.

И выработка поднялась, и сводки поднялись. Десятники со своими дощечками бегали быстрее, и даже лошади тянули груженные бревнами сани вроде бы бойчее. Так успешно продолжалось с неделю-другую. А потом… Возчики, отправленные в Балбынь за овсом, вернулись на пустых санях. И сена из-за нерасторопности Петрова было заготовлено мало. Лебедев послал слабосильных косить на болотах прошлогоднюю высохшую осоку. Дня три лошади без овса, на сене и на осоке, еще держались, волокли тяжелые сани. А потом… Одна, другая, третья коняги не выдерживали непосильного груза и падали, надорвавшись под ударами кнута. И сводки на дощечках десятников сразу поползли вниз.

С погибших лошадей снимали шкуры, мясо рубили на части и доставляли в продовольственный склад. Кто из лесорубов оказывался расторопнее, еще на делянках отрубал себе куски.

Лебедев опять созвал совещание. Но если людей угрозами и разными обещаниями можно было заставить работать, то голодные кони оставались равнодушными к мудрым изречениям великого вождя. Все понимали: беречь их надо, новых табунов не пригонят. И тогда Лебедев на свой страх и риск приказал оставить лошадей в стойлах. Пусть люди впрягутся в сани. А сколько людей понадобится? Шестерым сани не сдвинуть. Десятники распределили — по десять человек на каждый воз. На подъемах сами впрягались на подмогу. Так и тащили за три и больше километра до берега реки. Ни о каких тракторах тогда никто и не слыхивал.