На этом замысловатом коктейле даже выросли научные школы, породив на, так называемом, «нашем Западе», да и за его пределами целую армию сторонников и энтузиастов, подражателей и прихлебателей, соучастников и наёмников. Дело в том, что одновременно в самой Европе кризис поразил все те ценности, которые по привычке считаются составной частью демократической модели. Долгое время представлялось, что наша система ценностей прочна и неколебима, как скала. Ведь здесь на Западе все мы за прогресс, толерантность и этический релятивизм. И вот, извольте видеть, в одночасье все эти ценности пошли прахом. Исчезли под прессингом неолиберистского индивидуализма и «турбокапитализма». Растворились в воздухе, уступив яростному напору религиозного фундаментализма. Оказалось, что наряду с исламским фундаментализмом, существуют ещё христианский, иудейский, индуистский и прочие фундаментализмы.

Все эти фундаментализмы, в силу своего дикого и неотёсанного манихейства, имеют одно неоспоримое преимущество. Взамен прежних ориентиров они навязывают «западному» человеку очень простой и ясный ключ для понимания действительности. Сбитый с столку «западный человек» получает возможность выбора, с кем и куда ему идти. Взамен прежних духовных ценностей или идеологий он получает из рук обскурантистов и опасных шарлатанов некий суррогат. Как же мы очутились в таком трагическом положении? На протяжении долгих десятилетий все мы были убеждены, а кто не был убеждён, тот притворялся, будто на «нашем Западе», как никогда, прочны ценности мира, веротерпимости и ненасилия.

История преподносит сюрприз за сюрпризом. Завершилась эпоха равновесия сил двух сверхдержав вследствие краха одной из них. Разразился кризис системы ценностей, сориентированных на одну из противоборствующих сторон. Постепенно надежды на светлое будущее сменило чёрное разочарование. Наряду с «верой в разум», развеялось в прах немало других иллюзий. Мир стал свидетелем краха прежней культуры и этики. Исчезла вера в неколебимость истины. Сошли на нет идеологии. История оказалась лишённой всякого смысла. На мгновение показалось, что упрёки исламских фундаменталистов не лишены основания. В самом деле, на «Западе» не осталось ничего, кроме гедонизма и индивидуализма.

Однако кризис ценностей, поразивший, так называемый, «Запад», в особенности крушение веры в силу разума и, как следствие, попытка загнать себя в новую систему «сильных ценностей» таят величайшую опасность. Не будет преувеличением заключить, что на самом деле кризис переживает западная модерность. Неоконсерваторы и их приспешники поспешили презрительно заклеймить самую сильную сторону западной культуры, как «релятивизм». А ведь сила западной модели как раз и состоит в способности современного человека вести диалог при сопоставлении взглядов, не впадая при этом в гордыню собственного превосходства. Речь идёт об особой чёткости творческого сознания. Она необходима для дифференцированного подхода к экономическим, научно-техническим и социально-политическим достижениям, для творческой ассимиляции разнообразия культурных достижений человечества. В прежние времена такую творческую энергию было принято уважительно причислять к проявлениям «духовности».

Загвоздка именно в том и состоит, что по-настоящему и всерьёз мы так и не стали релятивистами. Хотя бы в том смысле, какой вкладывает в это понятие Клод Леви Стросс (Claude Levi-Strauss)[220]. Так и не обрели мы способности слушать другого, понимать его, пытаться понять точку зрения собеседника, воспринимать «невидимые резоны» других культур. Мы так и не научились уважать суждения, отличающиеся от собственных. Воспринимать иерархию ценностей, основанную на иных, нежели наши, принципах. Терпимо относиться к традициям, имеющим чуждое нам происхождение. Мы так и не усвоили урок, преподанный полтысячелетия назад Николаем Кузанским в его увещевании «О согласии веры» (De pace fidei, 1453).[221]

Практически никто не согласен, но, тем не менее, все повторяют, что Запад на протяжении более двух столетий формировал себя по мефистофелевой модели. Хотя было сказано: «Я — часть той силы, что вечно хочет Зла и вечно совершает Благо». Тем не менее, Запад вывернул эту формулу наизнанку. В результате получилось: Запад вечно хочет Блага, но в состоянии совершать только Зло.

Нам удалось убедить себя в том, что личная Свобода и Права Человека являются «универсальными ценностями». За убеждением, что сформированные нами ценности естественно и объективно являются наилучшими из возможных, что все другие культуры и народы рано или поздно должны принять их и что движение истории идёт именно в этом направлении, на самом деле скрывается стремление господствовать над миром — жажда власти.

После президентских выборов в ноябре 2004 года, подтвердивших мандат республиканцев, немало политических обозревателей предполагали, будто программа Буша станет более умеренной, как во внутренней, так и внешней политике. На внутреннем социально-экономическом фронте республиканцы смогут отвоевать симпатии электората Керри (J.F. Kerry), а на внешнеполитическом направлении станут проводить действительно многосторонний курс. Но дело приняло совершенно иной оборот. Выходит, слишком мощные интересы заставляют США упрямо двигаться в прежнем направлении. Возникает закономерный вопрос, насколько американская политика смогла бы отклониться от заданного курса, приди в Белый дом сенатор Керри? Уточним вопрос — является ли движение неоконов формой политической мысли, или же мы имеем дело с прямым выражением интересов? В свете мировой и внутренней экономической ситуации, в какой мере экономические интересы являются для США истиной в последней инстанции?

Признаки оздоровления американской экономики в течение 2004–2005 годов, судя по всему, так и не смогли затушевать вопиющее социальное неравенство и вывести из тяжёлого положения широкие слои неимущих. Все признаки оздоровления экономики, по сути, были связаны с подъёмом производства и ростом инвестиций в «военную экономику». Этому способствовала также политика навязывания доллара в качестве резервной валюты при осуществлении международных трансакций, а также форсированная девальвация доллара, которая в основном (хотя и не исключительно) носит антиевропейскую направленность. Была развязана своего рода экономическая война против евро.

Такая политика способствовала росту американского экспорта, правда, ограниченного научно-технологическим ассортиментом. Дело в том, что с некоторых пор США не производят других товаров. Все другие товары, имеющие клеймо «Сделано в США», производятся на зарубежных предприятиях и тесно привязаны к курсу доллара. Не следует забывать, что такая политика приводит к объективному обнищанию страны в целом. Виной чему «outsourcing» — вывод промышленного (и сервисного) производства за пределы собственной территории — в те страны, где существует более дешёвая рабочая сила. В результате, растут прибыли экономической и предпринимательской элиты, но при этом происходит сокращение рабочих мест внутри самих Соединённых Штатов, обнищание среднего класса, его эрозия и необратимая пролетаризация.

Наконец, не следует упускать из виду другие кризисные аспекты американской экономики, которые Буш не только не излечил, но, напротив, усугубил. Мы имеем в виду, что США сегодня — это страна с самым высоким в мире государственным и коммерческим долгом, тогда как государственный бюджет обладает огромным дефицитом. Эти негативные факторы пока уравновешиваются практически тотальной монополией Соединённых Шатов в сфере новейших технологий и неоспоримым господством американских финансов. Данное привилегированное положение, как подчёркивает Ален Менк (Alain Minc) в книге «Этот грядущий мир»,[222] «позволяет направлять финансовые потоки в пользу патологически прожорливой экономики», которая без передышки перемалывает иностранные капиталы.