Фигаро один, выходит из соседней комнаты.

О, очаровательная предосторожность! Запирай, запирай дверь на улицу, а я, уходя, отопру ее графу. Этот Базиль – изрядный мерзавец! К счастью, глупости в нем еще больше, чем подлости. Для того чтобы твоя клевета произвела впечатление в обществе, нужно быть из хорошей семьи, благородного звания, иметь имя, занимать определенное положение, словом иметь вес. А тут какой-то Базиль! Его сплетням никто не поверит.

Розина вбегает, Фигаро.

Розина. Как, вы еще здесь, господин Фигаро?

Фигаро. К великому для вас счастью, сударыня. Ваш опекун и ваш учитель пения, полагая, что они здесь одни, говорили между собой начистоту…

Розина. А вы подслушивали, господин Фигаро? Вы же знаете, что это очень дурно!

Фигаро. Подслушивать? Между тем, когда вам нужно что-нибудь явственно услышать, то это наилучшее средство. Было бы вам известно, что завтра ваш опекун намерен на вас жениться.

Розина. Боже милосердный!

Фигаро. Не бойтесь, мы ему наделаем столько хлопот, что ему некогда будет думать об этом.

Розина. Вот он идет, спуститесь по маленькой лестнице. Я из-за вас умру от страха.

Фигаро убегает.

Бартоло, Розина.

Розина. С вами здесь кто-то был, сударь?

Бартоло. Дон Базиль. Я его проводил до входной двери, у меня есть на то основания. Вы, конечно, предпочли бы, чтобы это был господин Фигаро?

Розина. Мне это совершенно безразлично, уверяю вас.

Бартоло. Любопытно мне знать, какой такой важный разговор мог быть у цырюльника с вами?

Розина. Вы меня серьезно спрашиваете? Он мне сообщил о здоровье Марселины; по его словам, она себя еще очень неважно чувствует.

Бартоло. Сообщил о здоровье? Бьюсь об заклад, что ему было поручено передать вам письмо.

Розина. От кого бы это, позвольте узнать?

Бартоло. От кого? От того, чье имя женщины никогда не называют. Почем я знаю? Может быть, ответ на бумажку, выпавшую из окна.

Розина (в сторону). Всякий раз попадает в точку. (Бартоло.) Вы этого, право, заслуживаете.

Бартоло (смотрит Розине на рука). Так оно и есть. Вы писали.

Розина (в замешательстве). Вам, должно быть, так хочется меня уличить, что это даже становится забавным.

Бартоло (берет ее за правую руку). Совсем не хочется, но вот пальчик-то у вас в чернилах! Что, хитрая сеньора?

Розина (в сторону). Проклятый!

Бартоло (все еще держит ее руку). Когда женщина одна, ей кажется, что все будет шито-крыто.

Розина. Ну, конечно… Веское доказательство!… Перестаньте, сударь, вы мне вывихнете руку. Я перебирала вещи возле самой свечи и обожглась, а мне давно говорили, что обожженное место надо помазать чернилами, – я так и сделала.

Бартоло. Вы так и сделали? Посмотрим, подтвердит ли второй свидетель показания первого. Мне точно известно, что в этой пачке шесть листов бумаги, – я их пересчитываю каждое утро, и еще сегодня пересчитывал.

Розина (в сторону). Ах. болван!…

Бартоло (считает). Три, четыре, пять…

Розина. Шесть…

Бартоло. Шестого-то как раз и нет.

Розина (опустив глаза). Шестого? Из шестого я сделала пакетик для конфет и послала их маленькой дочке Фигаро.

Бартоло. Дочке Фигаро? А почему же совсем новенькое перо в чернилах? Вы что же, надписывали этим пером адрес дочки Фигаро?

Розина (в сторону). У этого ревнивца особый нюх!… (Бартоло.) Я им подрисовывала стершийся цветок на камзоле, который я вам вышиваю.

Бартоло. Как это похвально! Чтобы можно было вам поверить, дитя мое, вам не следовало краснеть всякий раз, как вы пытались утаить истину, но именно этого-то вы еще и не умеете.

Розина. Ах, сударь, покраснеешь тут, когда из самых невинных поступков делаются такие злостные выводы!

Бартоло. Понятно, я не прав. Обжечь себе палец, намазать его чернилами, сделать пакетик для конфет дочке Фигаро и подрисовать цветок на моем камзоле, – что может быть невиннее? И, тем не менее, сколько лжи для того, чтобы скрыть одно истинное происшествие!… «Я одна, меня никто не видит, после я могу лгать сколько душе угодно». Но кончик пальца в чернилах, перо запачкано, бумаги не хватает! Всего не предусмотришь. Смею вас уверить, сеньора, что отныне, когда я буду уходить в город, за вас мне будет отвечать двойной поворот ключа.

Граф, Бартоло, Розина.

Граф, в форме кавалериста, делая вид, что он навеселе, напевает «Разбудим ее».

Бартоло. Что ему надо? Какой-то солдат! Идите к себе, сеньора.

Граф (напевая «Разбудим ее», направляется к Разине). Кто из вас двух, сударыни, зовется доктором Чепухартоло? (Тихо Разине.) Я – Линдор.

Бартоло. Бартоло!

Розина (в сторону). Он произнес имя Линдор!

Граф. Чепухартоло он или Олухартоло, я на это плевать хотел. Мне важно знать, которая из вас… (Розане, показывая записку.) Вот вам письмо.

Бартоло. Которая! Вы же видите, что это я! Которая! Уйдите, Розина, он, как видно, пьян.

Розина. Потому-то я и останусь, сударь, ведь вы один. Присутствие женщины иногда действует.

Бартоло. Идите, идите, я не из робких.

Граф, Бартоло.

Граф. А, я вас сразу узнал по приметам!

Бартоло (графу, который прячет письмо). Что это вы прячете в карман?

Граф. Я для того и прячу в карман, чтобы вы не знали, что это такое.

Бартоло. По приметам! Вы не с солдатом разговариваете.

Граф. А вы думаете, что так трудно описать ваши приметы?

Бартоло. Что это значит? Вы пришли меня оскорблять? Вон отсюда сию минуту!

Граф. Вон отсюда! Ай-ай, как невежливо! Вы человек грамотный, доктор… Бородартоло?

Бартоло. Не задавайте мне дурацких вопросов.

Граф. О, это вас не должно обижать! Я ведь тоже доктор и уж во всяком случае не хуже вашего умею…

Бартоло. Это каким же образом?

Граф. Да я же врач полковых лошадей! Потому-то меня и назначили на постой к собрату.